Ибо кратковременное лёгкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно. ап. Павел, Второе послание Коринфянам Ловцы душ Ибо между народом Моим находятся нечестивые: сторожат, как птицеловы, припадая к земле, ставят ловушки и уловляют людей. Книга Иеремии – Он заголился, вскочил на стол, присел, насрал Светлейшему Государю в вазу с фруктами и пожелал приятного аппетита, – сказал Риттер таким тоном, словно объявлял, что вчера была хорошая погода. Я молча на него уставился. – Да вы пьяны, – постановил я наконец. – Это факт. – Риттер встал со скамьи, и ему с трудом удалось сохранить вертикальное положение. – Честно признаюсь, что я пьян! Но примите к сведению, трудно гордиться трезвостью, когда бухаешь третий день! – Вы ведь приврали в этой истории? – Я пил, – сказал Риттер с гордостью в голосе. – Пью. – Он указал на кружку. – И буду дальше пить, – пообещал он с ещё большей гордостью. – Но то, что я говорю, святая правда. Вот увидите, завтра весь город будет гудеть. Его собираются привлечь за оскорбление величия. – Оскорбление величия, – повторил я. – Очень остроумно, принимая во внимание тот факт, что преступление имеет место тогда, когда величие посчитает, что его оскорбили. Это проще простого. Только на этот раз наказание, пожалуй, вполне заслужено... – Это уж точно. – Мой собеседник засмеялся так, что его козлиная бородка заходила ходуном. Выпил кружку до дна и громко проглотил напиток. Рыгнул. – У императора как раз гостило посольство польского короля. Представляете? Я много слышал о поляках и о том, что во время официальных встреч они придают необыкновенное значение соответствующим процедурам, этикету и соблюдению соответствующей иерархии. А если они решали, что кто-то их проигнорировал или задел их честь, то они могли стать действительно неприятными. В конце концов, кто ещё, как не король Владислав, велел заживо четвертовать пять тысяч гданьских горожан, которые слишком поздно пришли к выводу, что недопущение польской армии в ворота города может расцениваться как оскорбление? Я не думаю, чтобы мероприятие, в котором приняло участие польское посольство, повысило в их глазах престиж Светлейшего Государя. – Или его уволят с поста и посадят, – констатировал я, – или мы можем забыть о договоре. – Канцлера? – Риттер широко распахнул глаза. – Не думаете же вы… – Если он его простит, поляки решат, что он слабый человек без чести, и с отчётом, выдержанным именно в таком духе, вернутся к своему королю. А вы ведь знаете, насколько они нам нужны. – Королевство трёх морей… – выпалил Риттер. – Чёрт с их морями. Главное, что у них есть армия, которая, хочешь – не хочешь, охраняет наши восточные границы. Однако если император прикажет наказать канцлера, то сразу все эти Теттельбахи, Фалкенхаузены, Нейбахеры и кто там ещё... Ба, да даже домашний арест с обязательным медицинским наблюдением они так просто не проглотят. – Не понимаю его, – покачал головой Риттер. – И это очень меня злит! – Канцлера или Светлейшего Государя? – Конечно же, канцлера. – Пожал он плечами, словно удивляясь моей недогадливости. – А это почему? Он вылил в кружку остатки вина из кувшина и уныло заглянул в опустевший сосуд. Вздохнул. Вдруг кто-то разорался за его спиной, и мы увидели рослую женщину с толстым красным лицом и спутанными волосами. Она тащила за ухо мужичка, напоминающего перепуганную крысу. Именно эта женщина так ужасно кричала, прося все силы адские и небесные забрать от неё проклятого пьяницу, именуемого её венчанным мужем. – Ногой её, ногой! – оживился было Риттер, но увидев, что глаза мужчины выпучены от страха, лишь ещё раз вздохнул. Вновь повернулся ко мне. – Как поэт, драматург и писатель я должен знать тайны человеческой души и законы, которые регулируют поведение человека. Вы и сами знаете, что для описания природы нужно прежде всего знать направляющие её механизмы. Но в этом случае... – он покачал головой: – Я беспомощен. – Как и любой, кто стоит перед лицом безумия, – утешил я его. – Слава Богу, что, по крайней мере, я могу различить звучание струн, движущих женские сердца, – сказал он не в тему, и ещё раз посмотрел в кувшин в тщетной надежде, что сосуд сумел чудесным способом наполниться. – Купите ещё выпить, мистер Маддердин? – Куплю, – вздохнул я. – Что тут поделать? Он от души рассмеялся. – Я знал, что вы хороший человек, – сказал он, склоняясь в мою сторону. – Но вот с женщинами вам не везёт… – добавил он. – Такая уж у меня судьба, – ответил я спокойно. – Но я рад, что вам везёт за нас двоих. – Ну, это, действительно, правда, – заявил он без лишней скромности и покачал указательным пальцем правой руки. – Знали бы вы, как хорошо быть артистом, осенённым славой и уважением... – Например, как вы? – перебил я его. – Как вы угадали, – засмеялся он снова, не чувствуя иронии в моём голосе. – Мой блеск привлекает женщин, как мотыльков. – Он снова посмотрел на дно кувшина. – Вы должны были купить выпивку, – заявил он осуждающим тоном. Я приподнялся с места и кивнул трактирщику. – Ещё раз то же самое, – приказал я, и он улыбнулся, показывая гнилые зубы. Я вернулся к Риттеру, который нервно барабанил пальцами по столешнице. – Как начну, не могу остановиться, – проворчал он недовольно и покачал головой. – Что ж делать, если художественная фантазия, видимо, требует, чтобы её стимулировали благотворными возлияниями. – А много в последнее время вы написали под влиянием этого стимула? – Спросил я насмешливо. – Пока я прервался на творческие размышления, – ответил он надменно, глядя куда-то поверх моей головы, словно на прелом закопчённом потолке трактира хотел найти музу. – Но, поверьте, что скоро я соберу богатый урожай из посеянных зёрен моего таланта... И поверьте, что тогда, – он снова покачал пальцем, – я о вас не забуду. – Сердечно вас благодарю, – проворчал я. – Да, да, никто не скажет, что мастер Хайнц Риттер забывает о друзьях. Вообразите себе, какое я буду иметь влияние, когда стану императорским драматургом? А сколько женщин… – Он задумался, улыбаясь своим мыслям. – Не думал, что вам не хватает счастья в любви. – Женщин никогда не бывает достаточно, мастер Маддердин, – изрёк он поучительно. – Такова наша мужская природа, которая заставляет нас бросать семя на плодородное лоно. Вот вы дарите свои ласки светловолосой молодке с изящной попкой и небольшими грудками, но уже, почти в это же время, мечтаете провести сладкие минуты со зрелой брюнеткой, с ногами словно греческие колонны и грудями, похожими на штормовые волны. – То есть с брызгами пены на верхушках? – спросил я невинным тоном. – Ничего вы не понимаете в искусстве. – Нахмурился он, поняв, что я над ним подшучиваю. – Метафора и сравнение являются средствами художественного выражения, и автор в этом случае отпускает вожжи фантазии, чтобы слушателю или читателю яснее рисовался перед глазами образ, который возник в его богатом воображении. Я мог шутить над Риттером, но в его словах была определённая правота. Ведь самый красивый тот берег, который только-только появился на горизонте, а самые благоуханные цветы растут в саду соседа. Я вздохнул над недостатками человеческого характера и подумал: какое счастье, что то, что касается обычных людей, не относится к верным слугам Господним. Трактирщик вынырнул из-за занавески и поставил перед нами кувшин с вином. – Может, похлёбочки? – предложил он заискивающе. – Только что сварена, из нежнейшего мяска, на вкуснейшей подливочке. А к ней подам свежевыпеченного хлебушка… Не желают ли господа? Я молча взглянул на него, и улыбка медленно угасла на его щекастом лице. – Ну, не буду больше вас беспокоить, – прошептал он и исчез за занавеской. – Вообще-то, я бы что-нибудь съел... – проворчал Риттер, наливая вино в кружки. Рука его немного дрожала, но он не уронил ни капли. – Станеместьи пить, ибозавтраумрём – сказал я ироничным тоном. – Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо день завтрашний сам будет заботиться о своём – поэт ещё достаточно соображал, чтобы также ответить цитатой из Писания, и от радости, что нашёл столь остроумный ответ, хлопнул себя ладонями по бёдрам. Я поднёс кружку ко рту и попробовал напиток. Вино было весьма неплохим для своей цены и быстро ударяло в голову. По крайней мере, оно нравилось Риттеру, ибо мне требовалось нечто большее, чтобы погасить мрачные мысли, которые в последнее время редко изволили меня покидать. – Может, споём? – предложил Риттер, хотя его язык уже немного заплетался. – Знаю я одну провансальскую песенку… – Нет, – отказался я наотрез. – Я ещё слишком трезв для провансальских песенок. Риттер беспокойно заёрзал на стуле, и стул опасно заскрипел. – Тогда, может быть, пройдёмся по городу? – Он машинально погладил свою козлиную бородку. – Хайнц, вы знаете, сколько в Аахене стоят хорошие шлюхи? – спросил я, поскольку знал, что он имеет в виду. – Цена на их услуги обратно пропорциональна состоянию моих финансов, – добавил я. Некоторое время он обдумывал только что услышанные слова, затем посмотрел на меня, кусая губу. – Не надо сразу идти к хорошим. – Он пожал плечами. – А-а-а, я думаю, это значит, что у вас вообще нет денег? – Гений, – воскликнул я с наигранным восторгом. – Чистый гений! Как вы до этого додумались?