Мы выпили до дна, и я едва сдержался, чтобы не скривиться. Если это было лучшее вино в подвале Хоффентоллера, то каково на вкус было худшее? Но, быть может, употребление изысканных напитков Рейтенбаха так испортило мне вкус... – Мастер Маддердин, – хозяин положил руки на стол, – я хочу вернуть дочь. Что вы посоветуете? Он, однако, был упрямым человеком. Что я мог ему посоветовать? Напасть на замок? Да, нападение на маркграфа с этим одышливым слугой и старым псом во главе, произвело бы фурор и вызвало всеобщий восторг. Умолять? Ни Анна, ни Рейтенбах не производили впечатления людей, которые изменили бы однажды принятое решение под влиянием слёз ближних. Что, впрочем, только хорошо о них говорило. – Прежде всего, молиться, – ответил я. – И на это я потратил пятьсот крон, – буркнул он. – Господин Хоффентоллер, заметьте, что я ничего вам не обещал, – объяснил я спокойным тоном. – Кроме того, всё ещё может измениться. Я останусь у маркграфа на несколько дней, и, возможно, узнаю что-то, что позволит мне увести оттуда вашу дочь. Только, насколько я разбираюсь в жизни, рано или поздно она к нему вернётся. – Это уже не важно, – буркнул он. – Я уговорю её. Ну вот, человек, верующий в дар убеждения. Я осмеливался судить, что вера эта зиждилась на хрупком основании. Думаю, он собирался запереть дочь в чулане или быстро просватать. – А вы узнали что-то о... – он понизил голос и замолчал. – У вас есть какие-то подозрения... сомнения? – О богохульных еретических практиках? Об этом слишком рано говорить, господин Хоффентоллер. Скажите, однако, откуда взялась идея, что Рейтенбах мог совершить столь отвратительные преступления? Конечно, я знал, откуда эта идея. Соседская ненависть. Старая, как мир, и горькая, словно полынь. Была, есть и будет. Не скажу, чтобы Инквизиториум неоднократно пользовался этой человеческой слабостью, но многие дела обнаруживали при помощи доносов. Иногда соседи доносили на соседей, иногда сыновья на родителей, жёны на мужей, кузены на кузенов, мачехи на пасынков, братья на братьев... И так далее, и так далее. Однако Святой Официум уже не грешил былой поспешностью судов, когда холодные сердца инквизиторов могли согреться только от жара горящих вокруг костров. Теперь мы стали менее запальчивы, осторожней и спокойней. Доносы вызывали наш интерес, но мы уже летали на них, как пчелы на мёд. А здесь, вдобавок, даже нельзя было говорить об официальном доносе, так как Хоффентоллер только предполагал, подозревал, домысливал. Этого могло быть достаточно, чтобы заняться обычным горожанином или простым крестьянином, но, безусловно, слишком мало, чтобы начать расследование против феодала. И я не собирался рисковать, тем более, что сам не был уверен в том, что в словах Матиаса содержалась хоть крупица истины. – Откуда идея, откуда идея, – повторил он за мной. – Оттуда, что он имеет какую-то удивительную власть над женщинами. Как будто их околдовывает, что ли... Я мысленно улыбнулся. Во власти над женщинами не нужно было искать чёрную магию. Разве не достаточно того, что Рейтенбах сильный человек, красивый мужчина и богатый дворянин? Конечно, особам, подобным Хоффентоллеру, трудно было понять правила, которыми руководствуются женские души и сердца. У меня самого это тоже вызывало огромные затруднения, но ведь я всего лишь скромный инквизитор, который посвятил свою жизнь изучению вопросов вечных, непреходящих. – Выпьем, – вздохнул он и долил вина сначала мне, потом себе. – Выпьем, – согласился я. – За Святую Землю и её защитников. – Да, да, – сказал он. – Вы так и не узнали, что сталось с вашим знаменитым предком? – Спросил я, когда мы уже опорожнили кубки. – Погиб. Как и все те, кто не хотел оставить веру в Иисуса. – Он размашисто перекрестился. – Господи его благослови. Персидские правители, уже несколько веков владеющие Палестиной, ненавидели христиан. Честно говоря, у них были определённые причины для этой ненависти, ибо их подданных пытались окрестить огнём и железом. Но именно эти язычники исповедовали исключительно мерзкую веру, приносили в жертву людей, призывали демонов, поклонялись тёмным божествам. Когда-то я сам имел возможность увидеть персидского демона, который в человеческом облике добрался аж до самого монастыря Амшилас, и это не было событием, которое я вспоминал бы с нежной ностальгией. Персидские храмы были обиталищем страшных культов, персидское чернокнижие принадлежало к одним из самых опасных, а персидские колдуны считались мастерами в магии. Не знаю, сколько в этом было правды, сколько вымысла, возникающего из неведения, но участники крестовых походов много рассказывали об ужасных ритуалах, в которых были и свидетелями, и жертвами. Если Маурицио Хоффентоллер на самом деле сохранил в плену непоколебимую веру, то он, безусловно, был человеком, либо достойным уважения, либо неизмеримо глупым. – Семья не пыталась его выкупить? – На что? – Фыркнул он. – Даже если бы мы продали всё, что у нас было, и то не хватило бы на выкуп. Впрочем, я эту историю знаю только по рассказам. Давние дела... Давняя слава... До сих пор я не задумывался над этой проблемой, но сейчас я мысленно задал себе вопрос: откуда Хоффентоллер взял деньги на выкуп драгоценностей из ломбарда и оплату услуг вашего покорного слуги? Продал кусок леса? Часть поля? Может, позаимствовал у кого-то, кто также желал погибели Рейтенбаха? Неужели соседи составили заговор против маркграфа, чтобы потом по низким ценам выкупить его конфискованные Инквизиториумом владения? Кто знает, кто знает, ибо Рейтенбах должен был сильно досаждать окрестным дворянам, без удержу трахая их сестёр и дочерей. Да, да, каждый мужчина должен научиться тому, что этого ящера нужно иногда уметь держать на коротком поводке, так как в противном случае он может принести немалые неприятности. Мы прикончили бутылку и я встал, чтобы попрощаться. Хоффентоллер, правда, приглашал меня на ужин, но я, однако, предпочёл вернуться и нормально поесть у Рейтенбаха, чем попробовать приготовленную здесь стряпню. Ибо если бы она была такого же качества, как вино, то меня могло ждать расстройство желудка. Хозяин проводил меня до ворот, облезлая собака посмотрела на него взглядом ещё более печальным, чем раньше, а одна из свиней захотела почесаться о мои ноги. Я отогнал её пинком. – Сами видите, как оно есть, – сказал жалобным тоном Хоффентоллер. Я пожал ему руку на прощание и вскочил в седло. Меня ждала приятная послеобеденная прогулка, и я решил спокойно ею насладиться. Не погонять чрезмерно лошадь, ибо я совсем не спешил ни к Рейтенбаху, Анне и их секретам, ни к Курносу и близнецам. Я отъехал меньше чем на милю, когда из кустов прямо мне под ноги выскочил тощий парень с лицом как у ласки. Тот самый, что работал в доме Хоффентоллера. Конь испугался, и я с трудом удержал его, чтобы он не встал на дыбы. – Гвозди и тернии! – Выругался я и потянулся к хлысту. – Нет, господин, нет! – Воскликнул парень. – Не бейте животное! – Я вовсе не его собирался бить, – ответил я, но потом усмехнулся, поскольку меня остудило простодушие слуги и то, что он осмелился встать на защиту коня. – Чего тебе надо? – Вы инквизитор, господин, правда? – Правда. – Если дадите пять дукатов, то расскажу вам такое, что Иисус нас сохрани! – Пять дукатов? Парень, да ты с ума сошёл. Прочь с дороги. Поскольку он не послушался, я ударил пятками в конские бока. Жеребец столкнул слугу с дорожки. – Три дуката, господин? – Парень побежал рядом со мной. Я прибавил ходу. – Хотя бы дукат! – Закричал он. Я натянул поводья. – Говори, – приказал я. – А я посмотрю, стоит ли это дуката. – Он там, понимаете? Сидит в подвале. Старый, высохший и с таким лицом, что... – Кто, меч Христов? – Прадед моего хозяина. – Ты с ума сошёл, – ответил я. – Ему сейчас должно быть сто пятьдесят лет. – Дед господина с ним занимался, потом отец господина, и теперь наш господин тоже. И барышня. Я ничего не знал, только как-то раз я зашёл, потому что дверь его милость не закрыли. Пришлось на кресте и на Библии присягнуть, что никомушеньки не скажу. – Отпускаю тебе этот грех, – сказал я великодушно. Я вытащил из кошеля дукат и бросил ему. Он ловко поймал монету пальцами, дунул на неё и спрятал за пазуху. – Никому ни слова, – велел я. – Подведёшь меня, угодишь к палачу на стол. Ты понял? Он рьяно закивал головой. – Теперь возвращайся к своему господину. Сегодня ночью отведёшь меня в подвал и покажешь, что ты видел. – Нет, господин, прошу вас… Я соскочил с седла и схватил парня за горло. Настолько сильно, что он покраснел и захрипел, но достаточно мягко, чтобы не причинить ему вреда и не оставить следов. – Будет так, как я говорю, – сказал я. – Будешь послушным, получишь ещё не один такой дукат. Когда он услышал эти слова, его глаза аж засветились от жадности. Несмотря на страх. – Если сбежишь, заживо освежую. – Я дал ему минуту, чтобы он точно понял, что я говорю, и что я говорю абсолютно серьёзно. Я отпустил его. – Ну, иди уже, и не хвались деньгами, потому что сразу начнут спрашивать, откуда они у тебя. И ещё одно: даже если все будут сегодня пить, ты не пей... Я не знал, что обо всём этом думать. Парень, по всей вероятности, не врал, но ведь невозможно было, чтобы Маурицио Хоффентоллер, участник крестовых походов, был ещё жив. Да, я слышал там и сям о столетних старцах, но никто и никогда не слышал про стопятидясятилетнего старика! Да в наши дни уже мужчина, разменявший пятый десяток, считался пожилым. Я подозревал, что Матиас может скрывать от мира хворого разумом деда или отца (такие вещи часто случались и раньше). И если бы не краткая информация о разговоре двух дворян, которую передал мне Курнос, по всей вероятности, я даже не потрудился бы расследовать дело, сочтя его совершенно невероятным. А так у меня в голове засели слова тех дворян, утверждавших, что Маурицио вернулся из крестового похода. Может быть, он заразился там одной из страшных болезней Востока? Но в таком случае, как он мог прожить столько лет, несмотря на разрушающий тело недуг? Всё это было очень таинственно, а ваш покорный слуга всегда питал особую неприязнь к тайнам. Мне нравилось, когда всё было ясно, и каждый из кусочков мозаики подходил к следующему, словно петля к висельнику. Таков уж я, что тут поделать... Я повернул в сторону поместья. Хоффентоллеру я объяснил, что, с его позволения, я с удовольствием проведу вечер и ночь у него в гостях, поскольку общество маркграфа мне не столь приятно. Дворянин очень обрадовался, принял мои слова за чистую монету и велел подавать ужин. Время ожидания мы скрашивали вином, и я старался, чтобы хозяин не проносил его мимо рта. Так что за ужин он садился уже в хорошем подпитии, хотя и всё ещё в сознании. Я надеялся, что скоро это изменится, ибо заранее достал из вьюков бурдюк сливянки. – Перед едой ничто так не усиливает аппетит, – заявил я и сделал солидный глоток. – Ну, до дна, господин Хоффентоллер! Он послушно наклонил сосуд к губам. Осушил его в три глубоких глотка. Выдохнул и фыркнул. – Вот холера! – Он встряхнулся. – Хороша, так её мать! Креп-пка! Он снова встряхнулся, а потом уставился на меня. – Клянусь Богом, я бы предпочёл, чтобы она умерла, чем пошла за Рейтенбаха. – Вы настолько его ненавидите? – С ней всегда может что-нибудь случиться в замке, а, господин Маддердин? – Он зыркнул на меня хитрым взглядом. Если он предлагал мне совершить убийство, то он должен был быть или не в своём уме, или очень пьян, или слишком ослеплён ненавистью. В любом случае, я сделал вид, что даже не услышал его слов, и, поскольку я и в самом деле проголодался, принялся за еду. Блюда не шли ни в какое сравнение с теми, что подавались в замке Рейтенбаха, но, во-первых, аппетит – лучшая приправа, а во-вторых, как жареная курица в меду, так и сочная колбаса были довольно неплохи. Хоффентоллеру еда как-то не шла. Он раскачивался на стуле, время от времени что-нибудь отщипывал, но в основном сидел, уставившись масляными глазами в противоположную стену. Так что на этот раз я наполнял кубки. – За здоровье Светлейшего Государя! – Провозгласил я. – О, да, да, – оживился он. Ему удалось проглотить почти всё, лишь несколько капель напитка пролилось на скатерть. Я плеснул ещё, и, поскольку бутылка закончилась, позвал слугу. – Одна нога здесь, другая там, – приказал я. – А мы, господин Хоффентоллер, за что теперь выпьем? – Эээ? – Уставился он на меня. – Ну за что же, как не за вас, – сердечно подсказал я. – За ваше здоровье и благополучие. До дна! На этот раз у него возникли проблемы с тем, чтобы попасть кубком в рот, так что я встал и любезно ему помог. Я выждал, пока сосуд опустеет. Сел и отрезал себе солидный кусок куриной грудки. Слуга принёс на подносе бутылку вина и озабоченным взглядом посмотрел на качающегося на стуле Хоффентоллера. – И сколько здесь слуг? – Спросил я. – Сейчас посчитаем. – Он отогнул палец левой руки. – Куно, Давид, Дорота и её дочь. Значит, пятеро выходит.