Мимо пролетела какая-то машина. Естественно, не останавливаясь. Было сумрачно. Мимо окон пролетали снежинки. – Слышь, мужик, – один из парней наклонился над стеклом, – последний раз говорим – вылезай по-хорошему. Расплатишься за ущерб, и поедешь, куда тебе надо. Санин не реагировал, смотря вперед. Начало щемить сердце. А может быть, ему это только казалось. Но, неужели, спасение? Полицейская машина выскочила из начавшей сгущаться серо-белой пелены. Двое полицейских не спеша вышли из автомобиля. Парни тоже увидели их: отвернулись от машины, сделали пару шагов в сторону. Один полицейский подошел к ним, другой – к внедорожнику Санина. – Старший лейтенант Козин, – лениво козырнул он, – Это вы нам звонили? Выйдите, пожалуйста, из машины. И документы не забудьте. Санин опасливо посмотрел на нападавших, но все же открыл дверь и вышел из своего импровизированного открытия. – Напали на меня, по машине били, раскачивали, – начал он. – Документики, будьте добры, – не очень даже слушая его, повторил старший лейтенант. Санин протянул документы на машину, паспорт и до кучи к нему журналистское удостоверение, которое всегда возил с собой. При этом одним глазом он косил на парней, говоривших с другим полицейским. – Вы журналист? – переспросил полицейский уже чуть с большей заинтересованностью. – Так что у вас случилось? Санин открыл рот, но ничего не успел сказать, как к ним подошел второй полицейский. – ДТП у них. Зацепил он их, – сказал он лениво, – Делать нам нечего тут. Вызывайте ГИБДД. Или аварийного комиссара. – Так угрожали они мне, – сказал Санин нервно. – И подрезали меня. На дороге. – Журналист он, – сказал старший лейтенант. Второй полицейский, капитан, пожал плечами: – Ну, тогда договаривайтесь. Удачи. Поехали, Козин. – Погодите, – сказал Санин, – Я буду вашему начальству жаловаться. На ваше бездействие. Полицейские замялись. Они отошли в сторону, о чем-то коротко переговорили, потом капитан начал кому-то звонить. Два парня в черных шапочках стояли чуть поодаль. На Санина от них веяло холодом. Но тут он увидел еще одну машину. Кажется, это было, действительно, его спасение. И, действительно, черный «Опель» притормозил рядом. Из него вышел моложавый мужчина в черном пальто. На непокрытую его голову с темной шевелюрой падали снежинки. Санин знал его шапочно, но сразу понял – это тот, кто ему нужен. Мужчина подошел к полицейским, сказал что-то негромко, они откозыряли, сели в машину и уехали. Виктор Васильевич почувствовал смутную тревогу, но мужчина, видимо, заметив это, сделал в его сторону успокоительный жест рукой и подошел к парням, которые сделали пару шагов навстречу. Теперь они стояли ближе, и Санин слышал разговор, вернее, ответы парней, которые говорили громко в отличие от только что подъехавшего. – Он нам мешал на дороге, а когда мы поговорить хотели… по хорошему… он нам бок поцарапал… и вообще таранить хотел. – Ну и что? Пусть ущерб оплачивает, и мы уедем, а то будет с Господином дело иметь. Санин, услышав это, слегка вздрогнул. Впрочем, именно слегка, поскольку практически был уже уверен в благополучном разрешении дела. Так оно и оказалось. Мужчина в черном пальто что-то сказал парням, потом достал из бумажника визитку и пока те рассматривали бумажный прямоугольник, подошел к Санину: – Давайте разворачивайтесь и поехали за мной. – Спасибо вам, но я к внуку ехал. Меня сын попросил. – Виктор Васильевич, вы извините, но меня попросили, чтобы я вас доставил куда следует, – мягко, но в то же время тоном, не терпящим возражений, ответил человек в черном пальто, – Петр Борисович ждет. – Сыну-то можно позвонить? – недовольно спросил Санин, глядя на то, как уезжает другая черная машина. – Звоните, – сказал мужчина и, отвернувшись от него, пошел к «Опелю». – Я в ДТП попал, – сквозь зубы сказал в телефон полуправду Санин. – Извини, не смогу подъехать. – Ты без ножа нас режешь, – недовольно ответил Иван. – И что нам теперь делать? – А ты не спрашиваешь, жив ли отец, цел? – нервно сказал Санин, – Я что специально? – Ладно, бывает, – Иван сбавил тон. – Цел? – Да, машину только поцарапал. Попроси там кого-то пусть с Кириллом посидят. – Кого? Я сам приеду, придется Катю одну оставлять. Вот бросит она меня и права будет. – Ну, извини. Все, больше говорить не могу, – Санин увидел, что человек в пальто показывает на часы. Ему было противно и неудобно. В конце концов, Ивана подводить не хотелось. Пусть порой и на подсознании, но эту связь Санин обрывать не хотел и боялся, что вдруг потеряет сына. Он был нужен ему, и для того, чтобы ощущать свою причастность к общечеловеческим семейным, родовым и прочим ценностям. Хотя до конца в этом Виктор Васильевич не признавался и сам себе. Он сел в машину и поехал за «Опелем». Санин догадывался, куда они едут, но теоретически конечная точка могла быть и другой: например, загородный коттедж или высотный дом. Но хотя на улице уже темнело, времени до шести часов было достаточно – значит, рабочий день продолжался. Они въехали в город и взяли вправо по боковой улице. Это была промышленная зона: базы, склады, конторы, небольшие предприятия. Машины свернули в тупичок. Прямо перед ними стояли металлические ворота в таком же металлическом заборе. Вывеска гласила ООО «Бумажно-картонный завод». Водитель «Опеля» просигналил, ворота открылись, и машины въехали на территорию предприятия. Справа от входа чуть в глубине за несколькими соснами стоял двухэтажный административный корпус. Машины остановились синхронно. Человек из «Опеля» вышел первым и пошел к входу, Санин за ним. Догнал его у самого крыльца: – Вас зовут-то, извините, как? Или это секрет. – Секрета нет, – ответил тот, не оборачиваясь. – Евгений Артурович. Но не уверен, что вам пригодится. Они поднялись на второй этаж. Евгений Артурович прошел по коридору, свернул за угол. Санин шел за ним, стараясь не отставать. Началась противная одышка. Впрочем, идти было недалеко. Он зашел в дверь с надписью «Приемная», улыбнулся пухлогубой розовощекой секретарше, постучал в дверь с надписью «Директор» и почти сразу толкнул ее. В кресле за столом сидел худощавый мужчина в очках со впалыми щеками и стрижкой ежиком. На стуле у окна, откинув голову назад, другой – постарше, плотный, лысоватый с усталым выражением на отечном лице. – Здравствуйте, – вежливо поздоровался Санин и протянул руку сначала тому, что развалился у окна. Но мужчина не ответил на попытку рукопожатия. Виктор Васильевич обидчиво поджал губы и сел к приставному столику, снял кепку и нервно постучал ей по столу. – Васильич, какого хрена ты нас подставляешь? – с напором, но вкрадчиво сказал сидевший у окна. – Петр Борисович, это случайность. Старик, ну сам подумай, зачем мне с какими-то гоблинами вязаться? Возраст уже не тот, – Санин даже попытался пошутить. – Я не знаю, что за случайности у тебя. Это люди Господина. Толку от них чуть, но тронешь – вони не оберешься. Но мы о другом. Ты чего мотаешься по дорогам. Сейчас – горячая пора. Сиди дома и формируй общественное мнение. А тебя хрен по проселкам носит. Так, Василий Иваныч? – он повернулся к мужчине за столом. – Так, Борисыч, так, – тот кивнул головой, – На тебя, Витя, ставку делаем, а ты подводишь. – Сын попросил с внуком посидеть, – хмуро сказал Санин. – Я б там и поработал. – Важен результат, – сказал Петр Борисович. – В общем, езжай домой. Время у тебя до вечера. – А может паузу выждать? – спросил вдруг Виктор Васильевич, подняв голову. – Похороны опять же. – Вот и выложишь. Алиби будет. У всех, кроме тебя, – Петр Борисович скривился. – Верно, Иваныч? – Верно, – кивнул хозяин кабинета. – А то всем нам оправдываться придется. Не хотелось бы. – Короче, свободен. И без самодеятельности, а то вы с женой в этом деле крупные спецы, – засмеялся Петр Борисович. Санин кивнул и вышел из кабинета. Он был зол, весь день насмарку и сын недоволен будет, а уж эти… Виктор Васильевич не любил прощать обиды, но чувствовал, что в данном случае ответить той же монетой ему будет сложновато. Или можно стерпеть? Ради монет… Глава четырнадцатая. Никита Брагин перед встречей с Алиной очень волновался. Настолько, что прибрал квартиру так тщательно, как не делал это уже давно. Потом собрался и все же выскочил на улицу. Чувствовал он себя не очень хорошо, поэтому сперва зашел в аптеку и купил каких-то таблеток, снимающих симптомы простуды и минералки. Выпил за углом, запивая пузырящейся водой из бутылки. На улице было холодно, и он кутался в воротник, злясь на себя, что забыл взять шарф. В магазине купил бутылку чилийского вина (Алина любила такое), бананов и апельсинов, потом постоял, ожидая, когда приготовят пиццу. Шел снег, дул ветер, но таблетки начали, очевидно, действовать, и домой он шел бодрее. Он успел переодеться, надел чистые джинсы и глаженую клетчатую рубашку, потом посмотрел в зеркало: вид вполне презентабельный, только глаза светились нездоровым блеском. Когда Алина позвонила в домофон, Никита чувствовал себя почти хорошо. Он был бодр и, если это выражение подходит для данной ситуации, рвался в бой. Алина вошла стремительно. Она сбросила шубку ему на руки, сняла сапоги, вышла на середину помещения и осмотрелась. А Никита смотрел на нее. Алина была в голубых джинсах и красном свитере. Все это очень шло к ее темным глазам и каштановым волосам. – Я смотрю, одиночество пошло тебе на пользу, – сказала она, оглядев пространство, – По крайней мере, все чисто и практически убрано. Для тебя близко к идеальному. Или я ошиблась и ты не одинок? – Нет, не ошиблась, – сказал Никита, садясь на диван, – Я один, но сейчас в отпуске и могу позволить себе наводить порядок. Вернее, для этого есть время. Она уселась рядом, положила руку между ними. Никита испытывал некоторую внешнюю дрожь, но внешне никак это не показывал, чувствовал, что мышцы на лице словно окаменели. – Как у тебя дела? Как учеба? Алина заканчивала юрфак университета. – Все хорошо, – сказала она. – Выхожу на последнюю сессию. Уже устроилась в одну контору. Но это так, для начала. – Молодец, – ответил Брагин. – Рад за тебя. – А еще купила машину. Пока небольшую. Тоже для начала. – Сама? – удивился Никита, помнивший, что лишние деньги у Алины никогда не водились. – Не совсем, – ответила она. – Родители помогли. Богатого папика у меня нет, если ты об этом. – Нет, я вообще, – слегка смешался он.– Выпить хочешь? У меня есть вино, твое любимое.