– Как жаль, что вам пора, – словно уход был полностью их идеей. Когда Эдди вернулась на кухню, Рэйчел нашла ещё одну бутылку вина и открывала её. – Лучше не позволять людям курить здесь. – Знаю, милая, но она была в отчаянии. Её муж только что сбежал с одной из своих студенток. – И вы обсуждали это здесь. В присутствии их дочери. – Не напрямую. – Она подобрала слово: – Эллиптически. Он преподавал со мной в колледже. Я наняла его. Чувствую определённую ответственность. – Разумеется. – Это было сказано с иронией, которую Эдди прекрасно распознала. Она села напротив Рэйчел за выскобленный сосновый стол и спокойно взяла ещё бокал вина. Эдди недавно вышла на пенсию, но не позволяла себе распуститься. Несмотря на склонность к радикальным взглядам, которые так смущали Рэйчел в детстве, она всегда была убеждена, что внешность имеет значение. Её короткие волосы были грамотно подстрижены, кожа чистая. Она хорошо одевалась, в стиле стареющих хиппи, носила длинные юбки, этнические стёганые куртки. Рэйчел задумалась, нет ли у её матери любовника. Когда она росла, всегда были мужчины, но Эдди вела себя с осторожностью, граничащей с одержимостью. Этим мужчинам никогда не были рады на хаотичной, полной народа кухне. Им давали понять, что они никогда не должны посягать на домашнюю жизнь Эдди. Эдди посмотрела на Рэйчел поверх бокала. – Надеюсь, – сказала она осторожно, – ты здесь не для того, чтоб приняться за старое. Имелся в виду её отец. – Нет. – Тогда скажи мне, – мягко попросила Эдди, – чем я могу помочь. Рэйчел молча пила вино. – Проблема с парнем? – Не глупи. Мне не четырнадцать. И вообще, думаешь, я бы стала говорить с тобой о чём-то подобном? – Ну, да. Надеюсь, что да. – В голосе Эдди слышалось сожаление, и Рэйчел почувствовала, что ведёт себя грубо, глупо и по-детски. – Белла умерла, – сказала она. – Прошлой ночью. Покончила с собой, повесилась. Я её нашла. – Почему ты не приехала домой раньше? Или не позвонила? Я бы могла за тобой приехать. – Думала, что справлюсь сама. – Дело не в этом. Уверена, что справишься. Прошло время, прежде чем Рэйчел ответила. – Нет, – сказала она. – Не сама. Не в этот раз. – А-а. – Эдди допила свой бокал. Вино оставило след на её губах и широких передних зубах, которые Рэйчел унаследовала. – Ты знаешь, я всегда завидовала Белле. Немного. Это не значит, что мне не жаль. Разумеется, нет. Но меня обижало, что вы так близки, вы двое. – Вы ведь не были знакомы? – Тем хуже. Мне казалось… то, как ты о ней говорила. Я думала… – Что я хотела бы, чтоб она была моей матерью? – Что-то вроде того. – Нет, – сказала Рэйчел. – Но мы были друзьями. Настоящими, близкими друзьями. – Если хочешь поговорить о ней, я могу слушать всю ночь. – Боже, нет. Разве не обычно для Эдди и её друзей думать, что разговоры – это всё, что требуется? Во времена её детства этот дом был полон разговоров. Ей чудилось, что они – суп из слов и она в нём тонет. Возможно, поэтому она предпочитала цифры, предпочитала считать. Цифры были точны, не допускали двойного толкования. – Что тогда? – Мне нужно знать, почему она это сделала. – Мы уверены, что она этого хотела? Это не мог быть несчастный случай? Или даже убийство? Рэйчел покачала головой. – Приезжала полиция. И записка была. Почерк её. Я объяснила полицейскому, что слова подобраны так, как говорила только она. Понимаешь, что я имею в виду? Эдди кивнула. «Конечно, – подумала Рэйчел, – ты знаешь о словах всё». – Она знала, что я приеду той ночью. Если у неё были проблемы, она могла рассказать мне. Может, думала, что не смогу помочь. – Нет, она так не думала. – Мне надо было поддерживать связь с ней зимой. Тогда бы я знала. Понимаешь, я даже ей не позвонила. – А она звонила тебе? – Нет. – Тебе известно, что вина – распространенная часть симптомокомплекса, вызванного потерей близкого человека? – Эдди! Эдди преподавала английский и театроведение в предуниверситеском колледже[1], но также отвечала там за пастырскую заботу. Она посещала курсы по психотерапии. Механически воспроизводимые ею крупицы знаний о психологии всегда раздражали Рэйчел. – Знаю, – невозмутимо сказала Эдди. – Психологическая болтовня. Но это не значит, что в этом нет смысла. – В самом деле. Мне всё это не нужно. – Я не совсем понимаю, что тебе нужно. – Практическая помощь. Надо выяснить, что привело к самоубийству Беллы. Пока я в Блэклоу, сделать это не получится. Кроме того, тут ты сильна. Знаешь, как разговаривать. Слушать. Даже собирать сплетни. Кто-то должен был представлять, почему она решила убить себя. – А она бы хотела, чтоб ты этим занималась? Звучит как… вторжение в личную жизнь. – Она спланировала всё так, чтобы её нашла я. Она знала меня. Знала, что я стану задавать вопросы. – Ну, с чего начнём? – Эдди всегда задавала этот вопрос в те дни, когда они садились вместе на автобус, чтобы отправиться в долгое путешествие в Ньюкасл. Они стояли посреди Хеймаркета, и перед ними расстилалась Нортумберлендская улица, магазины которой кишели народом. Рэйчел всегда нравилось открытое пространство, и, оглушённая, она чувствовала, как подступает паника, но процесс шопинга у Эдди был хорошо организован. – Итак, с чего начнём? – И она доставала список и планировала день: в «Фарнонс» за школьной формой, в «Бэйнбридж» – за тканью для штор, ланч в студенческом кафе напротив Королевского театра, в «Маркс энд Спенсер» за трусами и носками и назад в Хеймаркет на трехчасовой автобус. Рэйчел, как и раньше, почувствовала себя спокойнее после этих слов. – Думаю, с похорон. – Кто ими занимается? – Невилл, сын Даги. Надо было сообщить им о случившемся, хотя это мне не сразу пришло в голову. Никогда не думала, что у него есть какая-то связь с Беллой. Она почти не упоминала о нём. Но, конечно, он должен был узнать о Даги и о том, что теперь надо присматривать за фермой. Овцы только начали ягниться… – И он взял на себя ответственность за похороны. – Да, сказал, что готов это сделать. Я спросила, не будет ли он против, если я помещу объявление в «Газетт». К ней хорошо относились другие местные фермеры. Кто-то из друзей семьи может увидеть и прийти. – Она повернулась к Эдди. – Всё это время я, по сути, ничего не знала о ней. Не знаю, живы ли её родители, есть ли у неё братья и сёстры, даже где она родилась. Мы постоянно говорили обо мне, а о её жизни – только если про Даги или ферму. Невилл спросил, есть ли у неё родственники, которых надо известить, и я не смогла ответить. – Даги не может помочь? – Никогда не знала, что там на самом деле с Даги. Белла болтала с ним абсолютно так же, как и до инсульта, но иногда мне казалось, что она обманывала себя, думая, что он всё понимает. На простые вопросы он отвечал, это да. «Хочешь пить?» «Мне открыть окно?» Но кроме этого? – Она пожала плечами. – И, возможно, она и ему толком никогда не рассказывала о своём прошлом. Он так сильно её любил, что ему было всё равно. – Где Даги живёт сейчас? – В доме для престарелых. Роузмаунт. Знаешь это место? – Хм. Я знакома с ночной сестрой. Учила её сына. Там были проблемы, и я смогла немного помочь. Так что… – Она может отплатить услугой за услугу? – Она ведь тоже могла бы немного помочь? – Наверное, ты думаешь, что я ненормальная, – сказала Рэйчел. Они почти допили бутылку. – Возможно, считаешь, что мне надо принять, что она мертва, и смириться. К чему ворошить прошлое, верно? – Ты могла бы так поступить? Просто закрыть на это глаза?