* * * Глава 1 Утром, когда Настя проснулась, волка уже не было. Сперва девушка решила, что ей все приснилось, но за подушкой обнаружилась записка, в которой Белов коротко извещал, что сегодня же поговорит с сестрой. Настя нахмурилась и задумчиво посмотрела в окно. Солнце уже поднялось над верхушками деревьев. Значит, скоро полдень. Девушка сладко потянулась и поднялась. Подошла к распахнутому окну. Трава была примята, а на тропинке неподалеку виднелись волчьи следы. Стало быть, Белов не стал вновь преображаться в человека. Настя вспомнила красивого, могучего зверя и улыбнулась. Девушка даже позволила себе немного помечтать, что Григорий Белов и вправду может в нее влюбиться. Перед глазами промелькнула свадьба, жизнь с мужем в собственном доме, дети… наверняка, у мальчиков будут такие же желтые, звериные глаза… «Доченька, помни, оборотни, они…» — прошелестел в мозгу давно забытый голос матери. Настя вздрогнула и захлопнула окно. Отошла вглубь комнаты, мысленно ругая себя за крамольные мысли. Насколько девушка успела понять, Белов был не из тех людей, кто будет терпеть принуждение, даже если это — приказ государыни. Так что в лучшем случае Настю просто отправят в имение мужа. В худшем… в худшем ей придется появляться при дворе, делая вид, что не замечает ни слухов о новых увлечениях мужа, ни глумливых смешков соперниц. Даже мысль о том, что Головина будет потешаться над незадачливой женой преображенца страшила. Поняв, что не в состоянии более сидеть в домике, Настя кликнула Глашу. Девка прибежала в комнату, точно все время стояла за порогом и помогла хозяйке надеть платье. На этот раз — золотистое, единственное, которое уцелело после вчерашнего погрома. При воспоминании о беспорядке, Настя взяла сундучок, сняла охранные печати и внимательно перебрала содержимое. Вроде бы все на месте… хотя мешочки с травами явно лежали не в том порядке, в котором девушка их обычно укладывала, но печати были нетронуты, и Настя успокоила себя, что просто сама забыла, как должны лежать травы. Хорошенько подумав, девушка отобрала несколько горстей сушеных ягод. Они были собраны прошлым летом, Настя лично ходила за ними, аккуратно срывая ягодки одну за другой и непрерывно шепча заздравные молитвы и потом долго сушила на чердаке, не давая никому из слуг подойти, чтоб не спугнуть Силу. — Глаша, сходи к Петру, пусть лошадь запряжет, да дорогу к дому Софьи Петровны узнает! — распорядилась Настя, запечатывая сундук. — Зачем это? — насторожилась та. — Навестить хочу — у нее дочь болеет. Глаша внимательно посмотрела на хозяйку, потом перевела взгляд на туесок с ягодами и подбоченилась. — Настасья Платоновна, это что ты удумала? — А, ничего! — отмахнулась та, старательно отводя глаза, — Просто навещу, малину завезу нашу, чернику… — Думаешь, не видела я, из какого сундука они взяты? — фыркнула крепостная. — Из моего личного. Софья Петровна ко мне добра была, и я хочу добром ответить! — Добром? И что же она такого небывалого сделала? — фыркнула Глаша. — Как что? Она мне протекцию оказала, да и с Григорием… — Настя вдруг поняла, что оправдывается. — И вообще, что до того, коли хочу человеку помочь? Глаша лишь улыбнулась и вдруг мягко спросила: — Настасья, душенька, не влюбилась ли ты часом? Вопреки ожиданиям девки, хозяйка не стала сердиться за дерзость, а, напротив, крепко задумалась. Перед глазами возникло лицо Григория. Такое, каким он был вчера: глаза искрятся смехом, на губах то и дело мелькает улыбка. Вспомнились его опаляющие жаром поцелуи, от которых по всему телу разливалась сладкая истома. — Не знаю, — наконец призналась Настя, заметив, что горничная все еще ждет ответа. — Все так завертелось… Девушка задумчиво подперла щеку кулаком, посмотрела на сухие ягоды, лежавшие на блюдце. — В любом случае, Глаша, замужества с Григорием мне не избежать… Ты же знаешь, приказ самой государыни… — Так-то оно так, но вот беда будет, коли вы Григория Петровича любить будете, а он вас нет, — вздохнула крепостная. — Вы ж себе все сердце порвете! — А толку с того сердца, ежели замуж вообще без любви выходить, — отмахнулась Настя, слова девки словно вторили её собственным невеселым мыслям. — Так что Глаша, ступай к Петру, и смотри, на сеновале не задерживайся! — Там труха во все места набивается, — ответила горничная, и обе девушки рассмеялись, вспомнив вчерашний разговор. Правда, как только Глаша убежала, Настя сразу же погрустнела: судя по словам Васьки, Белов успел изучить все окрестные сеновалы. Сердце противно кольнуло. Девушка задумчиво прошлась по комнате, гадая о правоте слов крепостной. — Настена, привет! Ты уже проснулась? — Лизетта вошла в комнату. Под глазами фрейлины виднелись темные круги, а взгляд был очень усталым. Она присела на кровать и широко зевнула. — Ох, притомилась я! Государыня после заутрени еще послов слушать изволила, а те и рады стараться! А Глашка где твоя? — Да так, по делам отправила, — отмахнулась Настя. — Жа-а-аль, мне б раздеться помогла, — Лизетта одну за другой скинула туфли и с наслаждением босиком прошлась по дощатому полу. — Хорошо то как! Непрерывно зевая, она начала откалывать пластрон своего платья. — Давай помогу, — предложила Настасья. — Помоги, коли заняться нечем, — взгляд фрейлины скользнул по сушеным ягодам, все еще лежащим на блюдце. — А это что? — Да так, подруге гостинец, — под пристальным взглядом соседки, девушка аккуратно ссыпала ягоды в заготовленный заранее березовый туесок. — У дочь заболела… Чтобы избежать дальнейших расспросов, Настя поспешно встала и подошла к подруге. Корсет был снят и Лизетта облегченно выдохнула. — Фух, — она потерла талию. — Хорошо девкам в деревне! Они в сарафанах бегают! А тут: засупонься, рассупонься… В одной рубашке Лизетта села к зеркалу и начала приглаживать волосы, не прерываясь — Вот закончу службу, выйду замуж, буду по имению своему в сарафанах гулять! — Надо чтобы имение было, — рассудительно заметила Настя. — Конечно будет. И у меня, и у тебя, — фрейлина отложила щетку и повернулась к подруге. — Вон, на Головину посмотри, а ведь бесприданницей была, как и Дашка наша. Отхватила! — Отхватила, — Настасья усмехнулась, вспомнив полуправдивые откровения о муже соперницы. — Только счастье ей это не принесло. Там, где в браке любви нет, то и любовь без брака… — А коли за голодранца по любви, разве в темной избе счастлив будешь? — Почему же за голодранца? Да и государыня, говорят, не скупится! — Ага, не скупится, но чем богаче муж, тем приданного больше даст! Думаешь, чего Дашка от Левшина отказалась, а ведь у них любовь, не чета амурам нашим… — Лизетта попыталась весело улыбнуться, но не получилось. Во взгляде фрейлины была непробудная тоска. — А что, Левшин к ней сватался? — Куда там! До сватовства дело не дошло. Сашка Левшин — младший сын малоросского казака, а Дашка — бесприданница… Лизетта сладко потянулась. — Ладно, Настя, заболталась я с тобой… спать охота… — Отдыхай! — подхватив туесок, Настя вышла из комнаты. Петр уже ждал около крыльца, неодобрительно посматривая на дверь. — Припозднились вы, Настасья Платоновна, — проворчал он, открывая дверь старой, обшарпанной кареты. — Кабы лошадь на солнце не перегрелась! Настя хотела отчитать своего мужика, но потом передумала. Солнце действительно припекало очень сильно, и воздух уже наполнился влажной духотой. Даже легкий веете с залива приносил с собой только жару. Лошадь стояла, низко опустив голову, под гривой виднелись темные пятна пота. — Трогай! — девушка села в карету, расправила пышные юбки. — Только не гони. — Да уж… — Петр вскочил на козлы и щелкнул кнутом. Древний экипаж вздрогнул, уныло скрипнул колесами и покатился, подпрыгивая на ухабах. Дорогу Петр вызнал достаточно подробно, наверняка не обошлось без Васьки, и Насте оставалось лишь просто смотреть по сторонам. Впрочем, смотреть особо было не на что: густой лес при подъезде к очередному поселению сменялся вспаханными и засеянными полями, сами же деревни были не слишком зажиточные, в самой большой Настя насчитала всего с десяток дворов. Местность оказалась холмистой, впрочем, Настасья уже слышала об этом, когда ей рассказывали о фонтанах: именно с этих холмов вода самотеком шла к Питерсхоффским шлюзам. Усадьба Софьи Петровны стояла на одном из холмов. Достаточно небольшой дом почти не отличался от архитектуры Большого Питерсхоффского дворца: все те же выступы-русты и мелкая расстекловка окон. Правда, балконов не было. Карета подъехала к крыльцу, Настя вышла и нерешительно постучала. Лакей, открывший дверь, смерил девушку надменным взглядом и сообщил, что Софья Петровна не принимает.