— Дмитрий Иванович? А офицер семеновского полка Михаил Иванович… — Мой брат, — перебил девушку Долгорукий и нервно усмехнулся. — Старший. Вы уже с ним знакомы? — Да, он заходил справиться о здоровье Александра Борисовича… — Вот как? Странно, — Дмитрий вновь скривился, словно одна мысль о здоровье подполковника преображенского полка могла причинять неудобство. — Почему? — вопрос вырвался помимо воли. Настя прикусила губу. — Вы, верно совсем недавно при дворе и не знаете о нашей с Бутурлиным вражде, — пояснил Дмитрий. — Отчего же? Анна Михайловна просветила меня, — Настя слегка прищурилась. Разговор складывался очень неприятный. — Анна Михайловна? Старая ведьма тоже здесь? — показалось, или в голосе Долгорукого сквозила досада. — Кто бы мог подумать, она же ненавидит Питерсхофф! — С чего вы взяли? — Это известно всем! — отмахнулся Долгорукий. — А вам, Анастасия Платоновна, — вдруг вмешался Волков, до этих пор молчавший, — Вам нравится Питерсхофф? Настя внимательно посмотрела на соседа, гадая, что скрывается за безвинным вопросом. Почему-то вспомнилась роза, присланная Головиной и разбросанные по комнате платья. — Вы спрашиваете будто радушный хозяин, — заметила девушка. Волков вздрогнул, оглянулся, убеждаясь, что вокруг них никого нет, и наигранно рассмеялся. — Помилуйте, Анастасия Платоновна, какой хозяин? Я лишь поинтересовался вашим мнением. Мы же давно знаем друг друга! — Именно. Внезапно стало мрачно. Девушка подняла голову и увидела, что солнце скрылось за тучами. — Кажется, сейчас пойдет дождь. Нам лучше продолжить беседу в следующий раз, — Настя обрадовалась тому, что может переменить тему. Долгорукий проследил за взглядом девушки и кивнул. — Да, будет гроза. Словно в подтверждение его слов первые крупные капли воды упали с неба на пыльную дорогу. Одна из них попала Насте на шею и покатилась по спине, девушка поежилась — Простите, господа, мне стоит поторопиться, — извинилась она. — Надеюсь, мы еще увидимся, — слова Долгорукого, сказанные слишком равнодушным тоном, прозвучали зловеще. Или же всему виной был вдруг налетевший холодный ветер. Задрожав, Настя почти бегом кинулась к фрейлинскому домику. Она заскочила внутрь как раз в тот момент, когда серое небо пронзила молния, чуть позже раздался раскат грома. Он был настолько сильный, что девушка невольно перекрестилась и зашептала молитву, прося Богородицу о заступничестве. Глава 5 Всю вторую половину дня Григорий провел в казармах. Сначала — проведывал Ивана, потом надавал тумаков Ваське, коего обнаружил в своей кровати вместе с Настиной девкой, Глашей. Девица, которая, судя по всему, уже давно не была девицей, стыдливо прикрывалась простыней и умоляла барыня «не шибко лютовать с Васенькой». Сам Васенька терпеливо снес несколько крепких ударов, прекрасно видя настроение хозяина и лишь потом, после особо крепкого тумака взмолился. — Григорий Петрович, побойтесь Бога, я жениться на Глаше хочу! — Так и женился бы сперва… — Григорий потер костяшки пальцев, — что сразу в кровать? — Дык она ж рядом стояла… — Кто? Девка? — Не, кровать! Стог ведь в карты сегодня Иванов выиграл! Белов аж скрипнул зубами: — Опять ты про этот стог! Скройся с глаз моих! Васька кивнул и вылетел за дверь. Впрочем, сразу же вернулся. — Что еще? — Дык это, порты забрать… — денщик подхватил штаны и спешно выскочил наружу. Преображенец тем временем повернулся к девке, скользнул равнодушным взглядом по округлым белым плечам и бурно вздымающейся пышной груди, едва прикрытой простыней. — Одевайся, и чтобы больше я тебя здесь не видел, — устало бросил он, отворачиваясь и подходя к окну. — Анастасии Платоновне, так уж и быть, говорить не буду. Нечего её волновать попусту. Шорох ткани возвестил, что девка поспешила выполнить наказ, и теперь стояла, буквально прожигая взглядом затылок преображенца. Гвардеец обернулся. — Что еще? — резко бросил он. — Я только это… спасибо хотела сказать… и еще одно: вы на Настасью Платоновну не сердитесь, ежели что… Она одна росла, привыкла сама себе хозяйкой быть… — Глаша смущенно теребила растрепанную косу. Белов только и закатил глаза. — Иди уже, заступница. Хотя стой! — он внимательно посмотрел на кровать и обернулся к замершей Глаше. — Сюда пойди! — А… — она с испугом посмотрела на преображенца. — Вы же… Григорий мстительно выждал с минуту и потом приказал. — Кровать перестели, дура! Я что, на этих простынях спать должен? — А это, — девка выдохнул, — это я мигом, барин! Она так привычно прошла к сундуку, где хранилось сменное белье, что преображенец все-таки расхохотался. — Васька, а ну подь сюды! — рявкнул Белов так, что Глаша закрыла уши руками. Денщик влетел в комнату. — Опять под дверью слушал? — Слушал, Григорий Петрович, — признался тот. — А я тебе давеча что говорил? — Так то давеча было… тем более, Глаша здесь осталась, — Василий бросил на свою невесту пламенный взгляд, та с наигранным стыдом потупила глаза. — И что бы ты сделал, коли я девку твою на кровать повалил? — фыркнул Григорий. — Не могли вы такого сделать, Григорий Петрович! — возразил денщик. — Это еще почему? — По благородству вашей души. Белов криво усмехнулся, было видно, что столь слепая вера денщика ему приятна. — Постель приберите и чтоб я вас больше здесь вдвоем не видел! — он вновь отошел к окну, взглянул на разом потемневшее небо. — Глашу к Петру проводи, пусть с ним грозу переждет, я проверю. — Так точно! Слуги вышли. Белов еще немного постоял, отстраненно наблюдая за белыми сполохами молний, потом отошел вглубь комнаты, сел за письменный стол. Надо было написать письмо родителям и известить их о выборе единственного сына. Через час Гриша смял очередной лист бумаги и раздражением отшвырнул перо. Нужные слова все не находились. Зная мать, гвардеец не хотел, чтобы послание было слишком резким, в то же время оно предназначалось отцу и не должно было навести на подозрения, что единственный наследник начал страдать слабоумием и повышенной чувствительностью. Все еще раздумывая над посланием, преображенец подошел к окну. Гроза уже отгремела, солнце вновь показалось на небе, и в его лучах мокрая трава блестела, точно бриллианты на имперской короне. Григорий прислонился плечом к стене. Садясь за стол, он скинул мундир и теперь сквозь тонкую ткань рубашки ощущал все шероховатости бревен, из которых были сложены летние казармы полка. Напротив окна деревенские мальчишки с гоготом и шумом пускали кораблики в огромной луже, прутиками отталкивая щепки и прочий мусор.