А потом она впервые услышала, что Петер приходил в кафе прошлым вечером. Анри рассказывал об этом Лауре. – Он пришел где-то около… половины седьмого. Здесь было еще не так оживленно. Мы поприветствовали друг друга, но у меня почти не было времени на общение – Надин отсутствовала, а мне надо было приготовить блюда, насколько это было возможно, так как я знал, что у меня позже будет море стресса из-за обслуживания клиентов… Я сказал: «Боюсь, нам предстоит дождливая неделя», – но это, казалось, его не очень беспокоило. Он сел за столик у окна, заказал себе четвертушку белого вина и маленькую пиццу. Что?.. Ну, мне он показался… может быть, несколько погруженным в свои мысли, довольно молчаливым. А может быть, просто уставшим, что и неудивительно после такой долгой дороги. Но я, собственно, и не мог особо размышлять о нем – как говорится, был слишком перегружен работой. Затем Лаура, видимо, опять что-то спросила, а Анри на мгновение призадумался. – Мне кажется, что он ушел где-то в промежутке от половины восьмого до восьми. Но точно я сказать не могу. Мы больше не разговаривали друг с другом, а деньги уже лежали отсчитанные возле его тарелки… Ах да, еще я заметил, что он даже эту маленькую пиццу съел только до половины, то есть даже не совсем половину… Жоли опять замолчал, слушая собеседницу, а потом удивленно спросил: – Его машина? Нет, она не припаркована около нашего дома, я бы ее увидел. Нет, я не думаю, что она стоит чуть подальше. Сегодня рано утром я проезжал по дороге, так что заметил бы ее. Да почему она должна там стоять? Он вряд ли вчера вечером пошел бы отсюда пешком. – Мужчина вздохнул. – В данный момент я ничего не могу сделать, Лаура, извини. Может быть, завтра… завтра у меня свободный день. Конечно же, я буду держать тебя в курсе. До свидания, Лаура. Анри положил трубку и обернулся к Надин: – Нам надо посмотреть, не стоит ли где-то здесь его машина. У нее немного сдают нервы. Но, может быть, это и неудивительно. – Почему это неудивительно? – не поняла женщина. Ее муж на мгновение уставился на нее. – Да неважно, – сказал он затем. – Все это, в принципе, не наше дело. Надин переоделась и вымыла руки. Вскоре в кафе нахлынули первые вечерние посетители – и больше в тот день у нее уже не было покоя. Мысли у нее в голове путались, и еще никогда раньше ей так сильно не хотелось побыть одной, чтобы упорядочить их. А теперь Надин стояла около машины Петера Симона и не могла понять, что же могло произойти. Она заглянула в салон автомобиля. На заднем сиденье лежали дорожные сумки и дождевик, а на переднем сиденье рядом с водительским – папка для документов. Машина выглядела так, словно владелец лишь на минутку оставил ее и скоро вернется. Но где же он? Это и был решающий вопрос, на который эта внезапно появившаяся машина не давала никакого ответа. Надин села на пень на откосе берега и устремила свой взгляд меж деревьев на море. Было уже почти совсем темно. Ее охватила полная растерянность. Понедельник, 8 октября 1 Она заглянула в пропасть, и у нее закружилась голова. И при этом она, вероятно, еще не добралась до самых глубоких точек. Но около двух часов ночи Мелани произнесла: – Я больше не могу. Извини, Лаура, но я уже совершенно обессилена. Только тут Лаура Симон заметила, как устала она сама, и вспомнила, что ничего не ела на протяжении этих бесконечных часов. – Я думаю, что основное нам известно, – сказала она. – Теперь я имею примерное представление о том, что происходит. Мне практически ничего не принадлежит, кроме тех вещей, что сейчас на мне надеты. Деггенброк подняла на нее глаза. – Я была бы рада хоть чем-то помочь вам. Отвратительная ситуация, и… – Отвратительная ситуация? – Симон засмеялась. – Я бы сказала, это катастрофа. Катастрофа такого масштаба, что я просто спрашиваю себя, как я могла так долго абсолютно ничего не замечать! – Но ведь все его дела шли здесь, в офисе, а от офиса он держал вас подальше. Он ограничил ваше поле деятельности домом и ребенком и не позволил вам участвовать еще в чем-то. Как бы вы что-то пронюхали! – Но я, – горько произнесла Лаура, – охотно позволила себя ограничить. Ей вспомнился разговор, который состоялся теперь уже больше двух лет назад. Это было в один жаркий вечер в начале июня, незадолго до рождения Софи. Они сидели в саду, и Петер вдруг заявил: – Когда родится ребенок, тебе больше не нужно будет заниматься бухгалтерией фирмы. Это может взять на себя Мелани. Я немного увеличу ее зарплату, и все будет отлично. Лаура тогда удивилась. – Но почему? Я ведь делаю отчеты здесь, дома, да еще и не каждый день. Я без проблем могу продолжить это и с ребенком. – Я считаю это плохой идеей. Тебе следует действительно полностью сконцентрироваться на малышке. Почему ты хочешь взвалить на себя дополнительный стресс? – Я не думаю, что… Петер прервал супругу: – Не забывай, что у меня уже есть один ребенок. Так что, в отличие от тебя, я знаю, что тебя ожидает. Это будет не мед. Бессонные ночи, рев, кормление… у тебя едва найдется время для себя самой, не говоря уже о бухгалтерии фирмы. У Лауры было тогда такое ощущение, словно ее от чего-то отреза?ли – от чего-то жизненно важного, чего-то, что еще связывало ее с внешним миром. Казалось, какой-то своеобразный холод медленно охватывает ее, оставляя после себя парализующий след. Она сделала еще одну попытку. – Мне необходимо какое-то разумное занятие. И еще нужно иметь немного собственных денег. Я ведь не хожу на работу. Но… И тут ее муж вытащил из кармана свой последний аргумент, на котором он сыграл, зная, что ей нечем будет опровергнуть его. – Я не могу позволить себе, чтобы в отчетах допускались ошибки. А ты будешь настолько переутомлена и отвлечена, что обязательно их сделаешь. Понимаешь? Ты мне тогда будешь не в помощь, а в тягость. Больше Лаура ничего не сказала… «Как же кстати пришлось ему рождение Софи! – думала она теперь. – У него уже все горело на работе, и он уже недолго смог бы скрывать все это от меня. Ребенок был его спасением. Но он в любом случае нашел бы выход, чтобы оставить меня не у дел». – Знаете, – произнесла Мелани, наблюдавшая за лицом Лауры, – вам, может быть, не следует так сильно на него сердиться. Он хотел не обмануть вас, а пощадить. Он все время надеялся, что еще сможет все уладить. И не хотел предстать перед вами неудачником. Мужчинам невероятно тяжело признаваться в своих неудачах. – Для них лучше все скрывать? – мрачно усмехнулась Симон. – Мужчины – тру?сы, – безжалостно заявила секретарша ее мужа. – Тем не менее, – ответила Лаура, – ему это удалось. Ему действительно удалось скрывать от меня все это бедственное положение, – она указала на письменный стол, – два года или даже больше. В каком же я мире жила? – В том мире, который он создал для вас, – сказала Деггенброк. – Который я позволила создать для себя. В такой игре должны участвовать два игрока, Мелани. За кого он меня принимал, если мог позволить себе так обращаться со мной? – Я не знаю, – с неприязнью сказала секретарь. «Она очень хорошо это знает, – подумала Лаура. – Возможно даже, они говорили обо мне здесь, в офисе. Эта куколка, эта малышка, эта большеглазая невинность не от мира сего…» Симон могла представить себе, какие титулы ей тут давали. Ей ведь было известно, какое мнение сложилось у Анны об их образе жизни. Лаура стиснула пальцами одну бумагу. Это был счет, который она нашла в одном из ящиков письменного стола, – счет, который удивительным образом был оплачен. Счет из отеля в каком-то Перуже, где бы этот населенный пункт ни находился. Ей бросились в глаза даты, и хотя сейчас у нее были более важные дела, она взяла себе эту бумагу, чтобы потом когда-нибудь выяснить, при каких обстоятельствах Петер получил это счет. Потому что этот случай она так быстро не забудет. Это касалось половины недели с 23 по 27 мая нынешнего года. И ссоры между нею и Петером. Раньше у них бывали порой, может быть, и более сильные и бурные скандалы, но еще никогда от Петера не исходил такой холод, еще никогда он не отдалялся от Лауры так далеко. Четверг 24 мая выпадал на праздник Вознесения, и это давало возможность продлить выходные дни: многие брали в пятницу отпуск, и у них получалось четыре свободных дня подряд. В понедельник Петер объявил, что на пятницу у него назначена деловая встреча в Женеве. Речь шла о немецком певце шлягеров, проживающем в Швейцарии, который в августе будет праздновать свое пятидесятилетие и хотел бы по этому поводу издать серию аннотированных фотографий. По словам Петера, то, что именно его фирма получила этот заказ, было фантастикой. – Это действительно жирный кусок, – говорил он. – Мы сможем продать наш материал практически всем немецким журналам, что означает очень много денег. Поэтому я и не хочу посылать кого-то из двух своих девиц. Я сам все напишу, а кроме того, хочу дать личные указания фотографам. У меня очень специфические представления о том, как все это надо сделать. Лаура была рада за мужа. В последнее время он мало рассказывал о своей работе и порой казался несколько ушедшим в себя и в свои размышления. – Ты, наверное, полетишь уже в четверг вечером, – предположила она, – чтобы в пятницу утром сразу начать? – Я полечу в среду после обеда. В пять вечера. И вернусь в воскресенье вечером. – А что ты там собираешься делать так долго? – Четверг мне нужен, чтобы подобрать место. Это касается ландшафтных кулис, соотношения света… ну, ты знаешь. Мы не можем терять на это время в пятницу. Субботу я хочу оставить открытой на тот случай, если мы не успеем все сделать и нам смогут выделить еще один день. А в воскресенье я бы очень хотел – если ты позволишь – посидеть у Женевского озера и немного отдохнуть. В голосе Петера проскальзывало раздражение, что удивило его жену. Она вовсе не хотела критиковать его своим вопросом. И тут ей вдруг пришла в голову одна мысль. – А можно мне с тобой поехать? – Кто-то должен остаться с Софи.