– Может быть, нам стоит поговорить, – мягко произнес Анри. Было начало девятого утра, что являлось непривычным для него – так рано быть на ногах в свой свободный день. Выходные дни, как правило, были тяжелыми, и понедельник он всегда использовал, чтобы наконец как следует выспаться. Однако сегодня Жоли уже в шесть утра покинул дом и отправился на прогулку. Теперь же он вернулся, но выглядел при этом не посвежевшим, а бледным и озабоченным. Стареющий пекарь пиццы, неприязненно подумала Надин. Он рано начнет стареть – признаки этого видны уже сейчас. Может быть, он живет слишком напряженно и слишком тяжело работает… Анри был радостным, беззаботным мужчиной, когда Надин познакомилась с ним, броским и симпатичным. Он, который великолепно владел доской для серфинга и водными лыжами, слишком быстро гонял на машине и считался неутомимым танцором на прибрежных дискотеках. Он казался Надин как будто специально созданным для того, чтобы освободить ее от скучной жизни с матерью. Они оба были юными, привлекательными и жизнерадостными, и очень скоро стали парой. Какое-то время они делали только то, что доставляло им удовольствие: брали напрокат парусные лодки и в полной идиллии проводили все послеобеденное время в бесконечные летние дни в маленьких бухтах вдоль набережной. С десятками своих друзей, такими же красивыми, юными и беззаботными, они устраивали по вечерам пикники на пляже или в горах, жарили там на гриле разные вкусности. Они устраивали дикие гонки на машинах, а вечерами шли рука об руку гулять по набережной Сен-Сира, ели мороженное, и Анри, работавший тогда на кухне одного отеля, мечтал о маленьком ресторанчике-пиццерии, который он когда-нибудь откроет. Он был сыном итальянки и прошел обучение на повара в Италии, и поэтому говорил со свойственным ему чувством собственного достоинства, что он лучший мастер по приготовлению пиццы во всей округе. – Ты увидишь, нас захлестнут толпы посетителей. Они будут приезжать издалека за моей пиццей, – обещал Жоли своей подруге. – У нас будет самая лучшая репутация, и люди будут рады, если найдут у нас место. Он был уже твердо убежден, что они вместе проживут жизнь, а Надин в любом случае не стала бы связываться ни с кем, у кого не было бы намерения жениться на ней и предложить ей жилище. Ей нравилась идея стать владелицей маленького, изысканного заведения с интересными гостями и пользоваться известностью и похвалой по всей округе. Они с Анри строили планы и провели жаркое, влюбленное, прекрасное лето, о котором Надин позже всегда думала, что это было самым лучшим временем в их отношениях. В конце лета, когда наступила очень теплая золотая осень, Анри спросил ее, выйдет ли она за него замуж. Этот вопрос был чистой формальностью, которую он все же исполнил со вкусом, с красными розами и маленьким бриллиантовым кольцом. Надин дала свое согласие, и после этого Жоли вдруг сказал нерешительно: – Надин, я хотел бы, чтобы ты познакомилась с Катрин. Моей кузиной. Он уже несколько раз упоминал свою кузину Катрин, но Надин никогда особо не прислушивалась к рассказам о ней. Ну была у Анри кузина, которая жила в портовом районе Ла-Сьота и с которой он, вероятно, был близок, как с родной сестрой. – Конечно же, я познакомлюсь с ней, – сказала девушка, – ведь она, наверное, придет на нашу свадьбу? – Я не совсем уверен в этом. Ты должна знать… Катрин сама очень хотела бы стать моей женой. Боюсь, что здесь до сих пор ничего не изменилось. – Но я так поняла, что она твоя родственница? – Такое часто случается. Мы стали бы не первым случаем, когда кузен и кузина женятся… В общем, это ведь разрешается, и, как говорится, случается частенько. С того момента у Надин появилась антипатия к Катрин. Эта женщина была теперь не просто родственницей ее жениха, она стала соперницей. – И что, – спросила Надин, – ты ответил на ее чувства? Ты тоже хотел жениться на ней? – Да я уж точно и не знаю. Может быть, будучи детьми, мы когда-то и приняли такое решение… Мы много времени проводили друг с другом. Мы были как брат с сестрой. – Но позже ты перестал видеть в ней свою будущую жену? – Конечно. – Анри посмотрел на возлюбленную с заметным удивлением. – Я так и так никогда не принимал это всерьез. Плюс ко всему… Ну, в общем, ты ее увидишь. Она душа-человек, но… нет, как женщину рядом с собой я бы себе ее и представить не мог. Потом состоялся отвратительный вечер в ресторане «Берар» в Ла-Кадьере, который оказался настолько дорогим, что Жоли потом еще на протяжении недель стонал о своих деньгах. Вся атмосфера и нервозность жениха вызвали в Надин такое ощущение, словно она должна нанести визит родителям ее мужа, чтобы представиться им, хотя на самом деле она всего лишь знакомилась с какой-то там его кузиной. Но, во всяком случае, Надин сразу же поняла, что Катрин Мишо как женщина не представляла собой серьезной конкуренции. Ростом метр восемьдесят восемь, широкоплечая и с широкими бедрами, она была похожа на бесформенную неуклюжую колоду. Надин посчитала ее просто безобразной – не только скучной, невзрачной или непривлекательной, а по-настоящему уродливой. Причем Катрин в этот вечер находилась в той фазе, когда ее кожное заболевание как раз только утихло, так что изрядное количество косметики и выгодное освещение – горели свечи – помогли ей более-менее скрыть самые скверные шрамы. Правда, Надин уже тогда посчитала, что у неуклюжей колоды вдобавок ко всему еще и плохая кожа, но всего масштаба разрушительного действия, которое уже совершило заболевание Мишо, она не заметила. Атмосфера с первой минуты была напряженной. Катрин сидела с таким лицом, словно была главной героиней в греческой трагедии. Анри непрестанно и слишком усердно говорил, и из всего, что было им сказано, основная часть была настоящей чушью. С тех пор, что они были вместе, у Надин впервые появилось подозрение, что между ними существовал интеллектуальный перепад, и это чувство разочаровало ее. На следующий день она сказала себе, что причиной того, что Анри так безмозгло и легкомысленно болтал, было его волнение, и только много позже она осознала, что в тот вечер в «Бераре» интуиция не подвела ее: интеллектуально Жоли уступал ей, и это с самого начала было слабым местом в их отношениях, которое потом сыграло решающую роль в их отдалении друг от друга. Надин знала, что Катрин возненавидела ее с первой минуты знакомства, и не видела причин, чтобы не ответить ей тем же. В принципе, она испытывала бы только жалость по отношению к несчастной женщине, к которой за всю жизнь не проявит интереса ни один мужчина, но поскольку Мишо относилась к ней с нескрываемым презрением, то и она в конце концов стала реагировать на нее только с отвращением. Неужели эта мерзкая личность и в самом деле верила, что может получить в мужья такого мужчину, как Анри? Она, вероятно, страдает болезненной переоценкой своих возможностей. На свадьбу Катрин не явилась, так что со стороны семьи Анри не было вообще никого. Отца его уже давно не было в живых, а мать, урожденная итальянка, вернулась к себе на родину и уже не решалась на поездку из Неаполя в Кот-де-Прованс. – У тебя действительно больше никого нет на земле, кроме матери и Катрин? – спросила Надин поздно ночью, когда закончилось праздничное застолье с большим количеством шампанского и они вместе лежали в постели в квартире Анри в Сен-Сире. Жоли зевнул. – Есть еще одна старая родственница. Двоюродная тетя или что-то в этом роде, по линии отца. Она живет в Нормандии. У меня уже много лет нет с ней контакта. Катрин иногда навещает ее. Эта старая тетя, о которой Анри едва ли помнил, как ее зовут, оказалась решающим стрелочником в их с Надин жизни. Примерно через год после свадьбы старушка умерла и оставила после себя приличную сумму денег, которая, по ее завещанию, должна была в равных частях быть поделена между последними оставшимися у нее родственниками, Катрин и Анри. Это было, конечно, в высшей степени несправедливо, потому что Катрин регулярно заботилась о ней, а Анри у нее ни разу не появлялся. Но оспорить завещание и посягнуть на большее было нельзя. Каждый получил свою долю. Катрин уволилась с работы у одного нотариуса – ее и без того уже давно болезненно задевало шушуканье коллег, для которых она так никогда и не смогла стать «своей». Катрин купила эту мерзкую маленькую квартиру в Ла-Сьота, а остаток своей доли удачно положила в банк с таким расчетом, чтобы прожить на них несколько лет при скромном образе жизни. Кроме того, у нее были вполне конкретные представления о том, каким образом она сможет отныне улучшить свои доходы. А Анри использовал свои деньги на покупку небольшого заброшенного трактира в Ле-Люке, одном из районов Ла-Сьота, расположенном на самой окраине. В этом домике, который отделяла от моря лишь узкая дорога, на первом этаже располагались просторная, но совершенно недостаточно оборудованная кухня и большой зал для посетителей с баром и крошечным туалетом. На втором этаже находились три маленькие комнаты и ванная, а также узкая, крутая лестница, похожая на куриный насест. Она вела в мансарду, которую в летнее время можно было бы также использовать в качестве печки. Снаружи располагался сад с вымощенными дорожками и красивыми старыми оливковыми деревьями. Анри был в восторге. – Это золотое дно, – говорил он Надин, – настоящее золотое дно! Однако его жена была настроена скептически. – Почему же тогда все так запущенно? – поинтересовалась она. – Деньгами эта штука уж действительно не пахнет. – Владелец был очень старым. Он уже много лет был не в состоянии как следует содержать все это. У нас все будет иначе, вот увидишь! Денег на покупку дома хватило, но пришлось взять довольно большой кредит, чтобы привести все в нужный порядок и заказать кухню со встроенным оборудованием, которая бы соответствовала представлениям и запросам Анри. Много лет они выплачивали этот кредит и проценты. Эта кафешка, которую Жоли назвал «У Надин», даже в мелочах не соответствовала представлениям его жены о собственном ресторане. Она видела все совсем не так: более «феодально», шикарно. Ей казалось ужасным ютиться в паре комнат над кухней и стойкой бара, а над собой иметь лишь эту кошмарную мансарду, которую к тому же время от времени сдавали жильцам. Но отдельная квартира обошлась бы слишком дорого, да и сдача комнат внаем все же приносила несколько франков, которые были им очень нужны. Анри, который, конечно же, знал, что все это Надин не нравилось, постоянно твердил, что это кафе – только начало. – Всегда все начинают с маленького. Когда-нибудь мы купим ресторан-люкс в Сен-Тропе, это я тебе точно говорю. Со временем Надин поняла, что этого не произойдет никогда. В «У Надин» всегда было многолюдно, но денег им с мужем хватало лишь на то, чтобы более-менее беззаботно жить – при условии, что запросы останутся в приемлемых рамках – и чтобы содержать заведение на плаву. Им никогда не удавалось отложить что-то про запас. А ресторан для гурманов в Сен-Тропе отодвигался все дальше в будущее, и в какой-то момент Надин поняла, что если все будет идти согласно представлениям Анри, то они до конца своих дней проживут в Ле-Люке и будут таскать пиццу и пасту из кухни в зал для посетителей и пустые тарелки обратно. Потому что он любил «У Надин». Это кафе значило для него все, и добровольно Анри никогда оттуда не ушел бы. Да и Катрин уже забронировала себе там местечко. Как выяснилось, она договорилась с кузеном, что будет ежедневно выполнять в «У Надин» подсобную работу. Мыть посуду, делать уборку и – в зависимости от стадии ее заболевания – обслуживать посетителей. Хотя Надин противилась этому со всей своей горячностью. – Я не хочу ее здесь видеть! Эта женщина ненавидит меня, как чуму! Я не хочу быть под одной крышей с человеком, который, как я знаю, посылает меня к чертям. И который хочет завладеть тобой! – Но я обещал ей это, – скривился в ответ Анри, – иначе она не уволилась бы со своей работы. – Это не моя проблема. Мне никто об этом ничего не говорил. Иначе я сразу дала бы вам с ней понять, что из этого плана ничего не выйдет. – Но нам ведь нужен подсобный работник. – Их полно, как морского песка. Необязательно брать Катрин. – Для Катрин это не только вопрос заработка денег. Она просто глубоко одинокий человек. Почти нереально, что она когда-нибудь сможет создать собственную семью. Будь великодушной и позволь ей хоть немного принять участие в нашей жизни! – Она первая меня отвергла, а не наоборот. Я просто не желаю ее присутствия здесь. Пожалуйста, будь добр считаться с этим! – У тебя ведь всего намного больше, чем у нее. Ты могла бы… – Да что у меня, собственно, есть? – горько спросила Надин. – Эта проклятая будка для пиццы, как колода на ноге… И всё! Вскоре все обустроилось таким образом, что Анри стал время от времени брать свою кузину в помощь, когда Надин отсутствовала, а в остальное время им помогали разные девочки из близлежащих сел. Для Катрин это было, конечно, далеко не тем, к чему она когда-то стремилась, но она соглашалась на такие условия, потому что это было единственным, что она могла получить. Однако ее ненависть к жене кузена усиливалась с каждым днем, и та знала об этом. Надин намеренно игнорировала тот факт, что ненавистная кузина частенько пребывала в «У Надин», так же как и то обстоятельство, что по служебным проблемам и вопросам Анри гораздо больше предпочитал в качестве своего доверенного лица Мишо, а не собственную жену. Может быть, думала иногда Надин, за это время он уже давно пришел к выводу, что было бы разумнее жениться на Катрин, чем на ней. Эти двое готовы были отдать свою жизнь и умереть ради этого идиотского кабачка, который тогда назывался бы «У Катрин», а уж ради этого Катрин позволила бы четвертовать себя живьем… – О чем ты хочешь со мной поговорить? – спросила Надин мужа. Она стояла на кухне и как раз сделала себе чашку чая. Обхватив обеими руками горячий бокал, женщина не могла понять, что было причиной наполнявшего ее озноба: то ли прохладный утренний воздух, который вливался через открытую дверь, выходившую в сад, то ли внутренний холод, исходивший из ее души. – Я думал, ты знаешь, – промолвил Анри. – Я имею в виду, знаешь, о чем нам следует поговорить. – Я не испытываю потребности в разговоре, – заявила Надин и еще крепче сжала пальцы вокруг бокала. Тонкий фарфор уже треснул бы о такого обращения, но толстая керамика выдержала. – Если ты хочешь поговорить, то уж должен сказать, о чем! Жоли уставился на нее. Он выглядел уставшим и старым. Или, может быть, не то чтобы старым в свои тридцать шесть лет, а истощенным. Да, он был уставшим и истощенным. И очень уязвимым. – Нет, – вяло проговорил он, – это должно исходить от тебя. Я не смогу начать. Это все… слишком ужасно. Его супруга пожала плечами. Внутренне она была напряжена и дрожала от холода, но при этом понимала, что внешне должна казаться невозмутимой. Всегда было так: чем больше какая-то ситуация волновала ее, тем больше ее лицо становилось похожим на маску. В глазах угасал огонек, правильные черты лица становились неподвижными, словно высеченными на камне, и те, с кем Надин в этот момент разговаривала, должно быть, думали, что она специально провоцирует их своей закостенелостью. Анри знал ее уже много лет, но так и не смог понять эту ее особенность. Он видел только ее недружелюбную мину и думал: в один прекрасный день я обморожусь об эту женщину. И знал, что уже давно обморозился. И что она никогда по своей инициативе не придет к нему поговорить. Как в это прохладное октябрьское утро, так и в любое другое в будущем. 4 В понедельник мать Лауры появилась у дочери в десять часов утра, чтобы вернуть ей Софи и разузнать, что та планирует делать. Накануне вечером Лаура неожиданно привезла ей внучку и что-то невнятно пробормотала о «чрезвычайной ситуации», добавив, что, возможно, ей придется на короткое время съездить на юг Франции. Она спросила, сможет ли ее мать взять малышку еще на неделю, и Элизабет Брандт, не понимающая, что могло произойти, была полна решимости все разузнать. Лаура открыла матери дверь, держа трубку возле уха. Она как раз набрала номер отеля в Перуже и нарвалась на какую-то нудную женщину, пообещавшую переадресовать ее дальше. Незадолго до этого она нашла Перуж на карте – это недалеко от Лиона. Расстояние до Женевы показалось Лауре слишком большим, чтобы представить себе, что Петер проживал в Перуже и три дня подряд ездил в Швейцарию, чтобы заниматься там своей работой. Ей вдруг стало холодно, и в ней зародилось предчувствие, что груды развалин в ее жизни могут оказаться гораздо крупнее, чем ей казалось после вчерашнего ужасного дня. – Я не понимаю, почему тебе внезапно понадобилось на юг Франции, – сказала Элизабет вместо приветствия. – Кажется, Петер плавает там на паруснике со своим другом. А тебе что там надо? – Сейчас, мамочка. У нас проблемы с домом. – Лаура указала матери на дверь, ведущую в гостиную, и та прошла туда с Софи на руках. Сама же она осталась в прихожей. Элизабет не говорила по-французски и не могла понять телефонный разговор дочери. Симон слышала, как мать разговаривала с Софи в зале. Малышка визжала и смеялась – она была очень привязана к своей бабушке. На другом конце провода наконец ответила консьержка отеля. Лаура сглотнула – она с удовольствием закончила бы разговор, прежде чем он начался, с удовольствием избавила бы себя от всего, что ей предстояло узнать. Порой лучше не знать вообще ничего. Но какое-то чувство говорило ей, что она не сможет дальше прятаться от действительности. Дело уже сдвинулось с места, и уже не в ее силах было все остановить.