Я снова сказала себе: «Возможно, и к лучшему, что он ничего мне не рассказал». Часть меня боялась, что я не смогу это выдержать. Не будь у меня Фредди, которого я могла любить, моя жизнь утратила бы смысл. И мне опять вспомнился его запах. Его кожа. Лицо. Голос. Фредди был частью меня. Когда-то он был в моем теле. Так легко забыть о чуде рождения. Но после того как девять месяцев вынашиваешь ребенка, мучаешься во время родов, испытаешь облегчение и любовь после его рождения, заботишься о нем столько лет, невозможно не горевать после его ухода. Я уставилась на комок глины в своих руках. В любую минуту здесь могла появиться полиция. Конечно, разумнее было бы куда-нибудь уехать. В другую часть страны. Или даже сесть на паром до Франции или Испании. Но тогда пришлось бы предъявить паспорт. Что, если Фредди прямо сейчас делает именно это? Мое сердце забилось чаще. Почему мне не пришло это в голову раньше? Даже останься я здесь, у людей в городке могли возникнуть вопросы. Кто-то прочитал бы статью в газете и сложил бы два и два. То, что я не нашла таких статей, не означало, что они не могли появиться в другой газете. Спасения не было. Кроме того, переживания последних нескольких недель меня измотали. Наконец я решилась. Останусь здесь, в обществе, которое, казалось, меня приняло. Затаюсь и посмотрю, что выйдет. Но все время, пока я занималась своими новыми повседневными делами – работала над серией молочных кувшинов, чтобы выбрать лучший для жены Блокки, водила Джаспера на прогулки к морю и покупала продукты, – одна мысль крутилась и крутилась в моей голове. Кто-то умер. Мой сын в ответе за это. Я помогла ему сбежать. Я виновна. Прошло еще несколько недель. От Фредди по-прежнему не было никаких известий. Мне уже казалось, будто я лишилась половины разума. В саду Глэдис рано зацвела желто-кремовая роза. На ней висела потрепанная непогодой табличка с названием. «Мир». Совсем как первая татуировка Фредди. Как иронично. Как уместно. Как невероятно. Я гладила бархатные лепестки по пути к сарайчику, где успокаивающее движение колеса помогало мне отвлечься от неизбежного. И все же воспоминания продолжали возвращаться к детству Фредди, когда он был таким милым и доверчивым. Тем, кто смотрел в небо и спрашивал, похож ли след самолета на линии на его «волшебном экране». Сердце болело от утраты. Я по привычке тянулась к своему кулону – своему драгоценному кулону, который мне вернули при выходе из тюрьмы, – но тот больше не приносил утешения. Джаспер чувствовал мое страдание и касался меня лапой, словно говоря: «Я все еще здесь». Во время своего короткого пребывания в коттедже Фредди всегда выводил пса на ночную прогулку. Теперь это делала я, гадая, не прячется ли случайно мой мальчик где-то поблизости, среди теней. Не знать, где он, было по-настоящему больно. Когда я не могла заснуть, то ходила взад и вперед по комнате Фредди, словно это могло вернуть его. Подносила к носу его старые футболки, вдыхала его запах. Обнаружила, что уже не могу вспомнить точную форму его носа. Как это возможно, если Фредди нет всего шесть недель? Я жалела, что мы не провели вместе больше времени. Разговора в Шелл-Коув было мало. А что, если он связался с другой дурной компанией? Или его зарезал бандит? Я твердила себе, что материнскому воображению нет предела. Или материнской решимости. Или просто глупости. Каждый день я просыпалась рядом с Джаспером, утреннее солнце струилось сквозь маленькую щель между новыми лимонно-желтыми занавесками. Который час? Фредди опоздает на работу! И тут я вспомнила. Мой мальчик, который был со мной каждый день своей жизни, ушел. И я понятия не имела, увижу ли его снова. Я вложила свое горе в покраску стены в гостиной. В ярко-фиолетовый цвет. Тому это не понравилось бы. В коттедже Глэдис у меня появился шанс создать дом, в котором я чувствовала бы себя уютно. Оставить собственный след. Из обрезков винтажной ткани, которую нашла в благотворительном магазине, я сшила подушки для сиденья в эркере. Замочила тюль в холодном чае, чтобы придать ему оттенок сепии. Обнаружила на чердаке старый ковер, постирала его в ванне и высушила на веревке. Он был немного потертым, но абрикосовый узор придал более мягкий вид каменным плитам в холле. Снаружи я соорудила небольшую арку из дерева, которое нашла в роще. Она должна была поддержать одну из плетистых роз, завалившуюся набок. А еще я попыталась заняться тем, что походило на большую и основательно заросшую овощную грядку в дальней части сада. Сорняки, казалось, намертво вцепились в землю. Совсем как мои грехи. И все же были моменты, когда я почти забывала о мраке в своей голове. Научилась радоваться пению птиц по утрам. Запаху распускавшихся роз. Удовольствию прорастить семена кабачков, которые превращались в желтые цветы, а затем в пухлые, здоровые зеленые овощи, которые я запекала в духовке с чесноком и имбирем. Успокаивающему ритму гончарного круга Глэдис. Затем, однажды, когда я наконец сделала кувшин для молока, которым осталась довольна, Джаспер вскочил со своего коврика и с безумным лаем припустил к дому. Это не мог приехать Блокки. Джаспер достаточно хорошо его знал и не приветствовал так. Мое сердце бешено забилось, я открыла дверь и обнаружила приятную моложавую женщину средних лет с яркими глазами. – Меня зовут Дафна. Я живу в городке. Я специалист по связям с общественностью местного Женского института. Она сунула мне в руки листовку. – У нас в программе есть несколько очень интересных докладчиков. Ближайшим будет выступление тюремного надзирателя на пенсии, который раньше работал в Дартмуре. – Ее глаза заблестели. – Должно быть увлекательно. Тюрьма? Пульс снова участился. Опять вспыхнули воспоминания, пронзив болью виски. Запах туалета. Прищуренные взгляды заключенных и офицеров. Бритвенные лезвия на полу в душе. Дерьмо в твоих ботинках. – Нелегко одной переезжать на новое место, – сказала посетительница после того, как я почувствовала себя обязанной из вежливости пригласить ее войти. Понимала, что выгляжу немного неряшливо в своих обрезанных джинсах и с растрепанными волосами. Сара, в которую Оливия превратила меня, с прической боб и в элегантной одежде, исчезла. Как и жена Тома, с тем огромным домом и богатыми друзьями вроде Хьюго. Вот и хорошо. Как ни странно, я не злилась на Тома за его измену. Мы никогда не подходили друг другу. На самом деле его поступок принес облегчение. Показал, что не только я вела себя плохо. Хотя это и не шло ни в какое сравнение с убийством. – Блокки сказал, ваш сын отправился путешествовать, – произнесла Дафна, прервав мои размышления. Я почувствовала, как по рукам пробежал холодок. – Да, так и есть. – Он очень привязался к вашему мальчику. Вы, должно быть, скучаете по сыну. Я попыталась собраться с мыслями. – Да. Но работа не дает мне загрустить. – Я слышала, вы гончар. Это один из ваших? – Она указала на кувшин в моих руках. – Именно. – Возможно, вы захотели бы как-нибудь прийти и выступить с докладом. Без шансов. Мне необходимо оставаться в тени. Не выставлять себя на всеобщее обозрение. – Вы очень добры, – сказала я. – Но я не сильна в публичных выступлениях. – Очень жаль. Мы здесь любим ремесла. Что ж, мне пора. Дайте знать, если я могу вам чем-то помочь. Ее предложение напомнило мне о том, что я хотела спросить у Блокки. – Вообще-то есть кое-что, – добавила я, провожая гостью. – Вы не знаете никого, кто продает глину? Глэдис оставила запечатанный пакет, но сейчас тот уже почти опустел. – Вам нужен Стив Летер, – быстро произнесла Дафна. – Он может достать почти все. Я попрошу его позвонить. Неожиданные посетители заставляли меня нервничать. – Лучше мне самой ему позвонить, – сказала я. – Он так не работает. Действует только через сарафанное радио. Делает все в свое личное время. – Дафна коротко коснулась моей руки. – Вы скоро привыкнете к некоторым здешним обычаям. А пока подумайте еще раз о наших встречах. Было бы здорово заполучить новое лицо. Часть меня испытывала искушение. Мне бы понравилась новая компания. Но я не могла так рисковать. Слишком далеко зашла ради спасения сына. И пути назад не было. Глава 46 В те месяцы старый гончарный круг Глэдис стал моим спасением. Спокойное ритмичное движение требовало сильной концентрации и помогало отгородиться от всего остального. Например, от мысли, что сын до сих пор мне не позвонил. К тому моменту как Стив Летер наконец зашел ко мне, я уже начала экспериментировать с кружками. Дошла до того, что полностью вылепила одну на гончарном круге. Затем взяла проволоку и сделала аккуратный разрез между кругом и донышком. Внезапно в голову пришло, что проволокой, несомненно, можно кого-нибудь задушить. Откуда взялась эта мысль? Очень осторожно я подняла кружку. Если эту раздавлю, не будет времени высушить другую. – Похоже, ты чего-то стоишь, – сказала я вслух. – Спасибо, – произнес голос за дверью. Та была открыта, поскольку стояла теплая погода. Я едва не выпрыгнула из собственной кожи. – Извините. Напугал вас? Я постучал, но никто не ответил. Потом из-за угла вышел ваш пес и привел меня сюда. Джаспер обнюхивал отвороты брюк моего визитера – поношенных, из коричневого вельвета. Я подняла взгляд, рассматривая этого высокого, слегка кряжистого загорелого мужчину с васильковыми глазами, довольно растрепанными каштановыми волосами и в ковбойских сапогах. – Обычно он лает, – произнесла я, пытаясь собраться с мыслями. – Мне показалось, что он почти знает меня. – Мужчина протянул руку. Его пожатие было коротким, но теплым и крепким. – Сам-то предпочитаю кошек, но и собак люблю. Меня зовут Стив Летер. А у вас, полагаю, закончились глазурь и глина. Я кивнула, по-прежнему не доверяя себе и боясь наговорить лишнего. Сердце колотилось от облегчения, что это не полицейский. – Я захватил с собой несколько смесей для глазури, а пара мешков глины уже в пути. – Он оглядел сарай. – Рад видеть, что это заведение снова работает. Когда расскажу Глэдис, она будет довольна. – Вы с ней знакомы?