– «Опять меня тянет в море, где небо кругом и вода»[16], – процитировал он. – Джон Мейсфилд! – Замечательный, правда? – Потрясающий. Имейте в виду, некоторые люди говорят «притягивает море» вместо «тянет в море». – Я предпочитаю последнее. – Я тоже. Затем я немного рассказала о живописи, которой занималась до приезда сюда. – Керамика – это своего рода небольшой перерыв. Он кивнул: – Время от времени нам всем нужны перемены. Брат говорит, что я хорошо работаю руками. – Стив издал смешок, который прозвучал довольно сардонически. – Это его способ сказать, что не всем быть такими высококлассными адвокатами, как он. Стив не совал нос в мое прошлое, будто чувствуя, что я не хочу об этом говорить. И о собственном рассказывал мало, разве что упомянул, что вырос здесь, ненадолго уехал в Лондон, ему там не понравилось, и он вернулся. Я намеренно не спрашивала, где именно в Лондоне он жил, чтобы не вызвать новых вопросов о моем происхождении. И так рассказала ему больше, чем собиралась. У Стива было удивительно хорошее чувство юмора. А еще – музыкальный слух. Он настоял на том, что поможет мне мыть посуду, и начал напевать песню «Бич Бойз». – У тебя хороший голос, – сказала я. Он отвесил шуточный поклон. – Спасибо. Уходя, Стив пригласил пообедать у него в следующее воскресенье. Шли недели, и это стало традицией. Никаких обязательств. Просто приятная компания. Мой новый друг не критиковал правительство всякий раз, когда по радио передавали новости, как это делал Том. Радовался простым вещам, вроде цвета заката или шуршания осенних листьев под ногами, когда мы выводили Джаспера на прогулку. Он помог мне расчистить огород и принес саженцы, которые его большие руки аккуратно посадили в землю. – Слышишь это воркование? – говорил он, склонив голову набок. – Это голуби. Нужно их накрыть. Я принесу кольца и сетку. А еще Стив высоко ценил мою работу. Как и я, был пескарианцем[17] и не пил. – Я слишком увлекался этим в прошлой жизни, – сказал он, не вдаваясь в подробности. Я хотела расспросить его, но, опять же, боялась, что услышу встречные вопросы. Когда мы беседовали, мое тело расслаблялось. Я не ощущала себя напряженной, неполноценной или откровенно нервной, как это бывало с другими людьми. При иных обстоятельствах у нас все могло бы сложиться. Я бы согласилась пойти с ним на свидание. Даже поймала себя на мысли, что сама его пригласила бы. Это меня удивило. Стив был не в моем вкусе. А если бы и был, последнее, в чем я сейчас нуждалась, – это очередная сложность. – Ты уже развелась? – вскользь спросил как-то Стив. – Да, – солгала я. Почему я так ответила? Возможно, из-за того, что его вопрос застал меня врасплох. А возможно, принимала желаемое за действительное. Но, даже не разведясь, знала, что нам с этим хорошим, добрым человеком лучше оставаться «просто друзьями», поскольку однажды в дверь обязательно постучатся полицейские. И тогда моя жизнь снова развалится на части. Временами напряжение становилось невыносимым. А иногда я почти забывала о нем. Затем внезапно, пока я настраивала температуру печи или аккуратно подрезала еще влажные края глины, ко мне возвращались неоспоримые факты. Мой сын в бегах. Он кого-то убил. Меня в любой момент могут арестовать. Звонков от Фредди больше не было, но я их и не ждала. Он же сказал, что не хочет подвергать меня опасности. Или же сын просто отодвинул меня в сторону и пошел дальше. От последнего предположения комок вставал в горле. Прошло еще немного времени. Почтальонша украсила свое окно рождественскими гирляндами. На деревенской школе вывесили баннер с Санта-Клаусом и Диком Уиттингтоном, объявлявший о ежегодном представлении для детей. У меня защемило в груди, когда я вспомнила, как наряжала маленького Фредди для рождественских представлений. Том ни одно из них не посетил. Всегда был занят на работе. – Уже подписала рождественские открытки? – спросил Стив, заехав однажды, чтобы завезти глазурь, которая у меня закончилась. Лазурно-голубого цвета, который очень хорошо продавался. Мне пришлось поднапрячься, чтобы сделать еще немного изделий для праздничного наплыва покупателей. – Я их больше не отправляю. – Я тоже. Пытаюсь внести свою лепту в помощь окружающей среде. Сократить расход бумаги и все такое. – Вот именно. Даже если бы мне было кому их отправлять, как я могла допустить, чтобы почтовый штемпель сообщил о моем местонахождении тем, кто меня разыскивал? – Твой сын вернется на Рождество? – Нет, – торопливо ответила я. – Он проводит его с друзьями. Это, вероятно, правда. Я поклялась впредь как можно меньше врать. Проблема заключалась в том, что большая ложь это усложняла. Одна неправда вела к другой. А потом к следующей. – А что насчет тебя? – спросил Стив. – Мы с Джаспером отправимся утром на долгую прогулку, а потом поуютнее устроимся у камина. – Похоже на отличный план. Я собираюсь сделать нечто подобное, хотя и без собаки. Я не могла избавиться от легкого разочарования. Почти ждала, что он предложит провести этот день вместе. – Когда-то я был женат, – внезапно выпалил Стив. – Правда? – Да. – Он разглядывал свои ногти, пока говорил. – Из этого ничего не вышло. Не по ее вине. Это из-за меня. Мне было интересно почему, но спрашивать не хотелось. – Это напоминает мне замечательное стихотворение Йейтса «Песня молодого человека», – продолжал он. – «О, любовь, ты штучка непростая. Нет мудреца, что знает все тайны твои». – Мне оно не знакомо, – призналась я. Меня постоянно поражала память Стива на стихи. – В любом случае, для нее все сложилось хорошо. Сейчас она замужем, у нее есть дети. – Жалеешь, что у тебя их нет? – не смогла удержаться я. Его ответ прозвучал заученно, словно его уже об этом спрашивали: – И да, и нет. Идея мне нравилась, но это слишком большая ответственность. «Еще одна причина, – сказала я себе после его ухода, – почему он не поймет того, что мне пришлось сделать для моего мальчика». Рано утром в канун Рождества раздался стук в дверь. Джаспер не залаял, как обычно, а значит, пришел тот, кого он знал, – например, Блокки или… На пороге стоял Стив, одетый в элегантную коричневую клетчатую куртку вместо своей привычной непромокаемой. На ногах у него были не ковбойские сапоги, а броги. А лицо выглядело очень серьезным. – Извини, что беспокою, но кое-что случилось. Одному человеку нужно с тобой увидеться. От ужаса меня словно пронзил удар тока. Объявился Том. Меня нашла полиция. Но откуда Стив узнал? В приступе паники все казалось возможным. – Глэдис стало хуже. Она постоянно говорит о своем коттедже и о том, как сильно по нему скучает. Я сказал, что за ним хорошо ухаживают, но ей хочется увидеть «человека, который там сейчас живет», как она выразилась. Не возражаешь? На меня нахлынуло облегчение, а следом зародилось сочувствие. Бедная женщина. Конечно, я схожу к ней. Оставалось только надеяться, что она не спросит о рекомендациях. Я давным-давно должна была отдать их адвокату Глэдис, но тот до сих пор мне не докучал. Возможно, здесь люди больше доверяли друг другу. Мы ехали в фургончике Стива по ухабистой дороге. Та обледенела, и время от времени машину заносило. Я протянула руку, чтобы удержаться, и случайно коснулась его ноги. – Извини. – Всегда пожалуйста, – пошутил он. Затем его голос стал серьезным. – Надеюсь, с Глэдис все будет в порядке. Твой визит много значит для нее. – Это меньшее, что я могу сделать. Мне было интересно познакомиться с той, что прежде жила в коттедже, который теперь казался мне домом. Нет. Он был чем-то большим. Моим убежищем. Дом престарелых Глэдис располагался на окраине городка. – Она будет рада вас видеть, – щебетала розовощекая девушка, ведя нас по коридору с нежными морскими акварелями на стенах. Мы свернули за угол и увидели пожилую даму с белоснежными волосами, которая, покачиваясь, опиралась на свои ходунки. Она схватила Стива за запястье. – Ты пришел, милый. Он наклонился и поцеловал ее в морщинистую щеку. Мы прошли в комнату отдыха с большим телевизором и разномастными стульями – некоторые были с прямыми спинками, другие – более покатые, – и присели. При виде меня глаза Глэдис, казалось, заблестели влагой. И все же я чувствовала, что за этими слезами скрывалась стальная женщина. Она словно могла видеть меня насквозь. – Итак, теперь вы в моем маленьком коттедже.