Мэй «Проклятие». Она не могла потеряться. Должно быть, она просто запуталась где-то в складках одежды. Мэй стянула с себя свитер и потрясла его, тщательно прощупав каждый рукав. Стоя на корточках, уткнувшись лицом в ковер, она обшарила весь пол. Потом сняла с себя белую футболку и встряхнула. Не может быть, чтобы ракушка потерялась. Расстегнула молнию на джинсах, Мэй сняла их и снова все вытряхнула. Ключ от входной двери Кармел выпал из кармана джинсов и приземлился на ковер, издав еле слышныйстук. Мэй сидела на полу, а вокруг нее была разбросана одежда. Ракушка пропала, она действительно потерялась. Как Мэй могла ее потерять? Она не могла потеряться. Мэй на коленях подползла к туалетному столику, выдвинула верхний ящик, пошарила под сложенными там джемперами и достала конверт. Совершенно обычный конверт, белый, на котором было написано только ее имя. Было написано «Мэй». Хотя, когда она взглянула на конверт в первый раз, ей показалось, что было написано «Мея», так как почерк был неразборчив. Казалось, что отправитель – кто он? – очень торопился или очень волновался. Она обнаружила конверт там, на полу прихожей, сразу за входной дверью, он лежал и ждал ее возвращения домой одним холодным февральским днем. Она почти наступила на него, практически поставила на него свой ботинок. Наклонилась, подняла, перевернула и прочла: «Мея». Внутри объемного конверта вместо письма или записки она нашла пузырчатую пленку, замотанную в маленький комок, под ней оказалась свернутая в несколько слоев салфетка, заклеенная скотчем. Очень легкая, почти невесомая. Было ли там что-то внутри? Или это шутка, кто-то пошутил, отправив ей свернутую салфетку? Но вдруг Мэй почувствовала что-то плотное, какую-то неровность. Там, внутри, что-то было. Мэй оторвала скотч и медленно развернула в руке салфетку, в самом центре которой и обнаружила ракушку. Маленькая. Без изъянов. Висящая на милой золотой цепочке. Прекрасная, хрупкая, жемчужно-розовая ракушка на цепочке – и больше ничего. Ничего, что бы дало понять, кто отправитель. Ни какого-нибудь сообщения, ничего, кроме ее имени на конверте. Мэй. Мея. И никакого почтового штампа. Кем бы он ни был, он пришел сюда сам. Прошел по дорожке, поднял крышку почтового ящика и бросил конверт. Мея – эта необычная версия ее имени ей нравилась. Это не могло быть подарком на день рождения – до него оставался почти месяц. И в любом случае ни Катал, ни Уильям не будут дарить ей ничего анонимно. Да и вряд ли ее братья или их жены подарят ей ракушку. Их подарки всегда были более практичными, например, что-нибудь для работы в саду: тележка, сеялка, решетка; либо что-нибудь для дома (после того, как Мэй его купила). В тот год, когда она в третий раз провалила экзамен по вождению, окончательно отказалась от этой затеи и купила подержанный велосипед, Катал подарил ей велосипедный шлем и набор для ремонта шин. В прошлом году Уильям прислал ей подарочный сертификат местного магазина, торговавшего красками. А отец на ее прошлый день рождения, уже после смерти мамы, подарил ей деньги. Именно Эйдин всегда выбирала для Мэй подарок от себя и отца – это мама много лет назад подарила ей на Рождество духи с ароматом зеленого яблока. И, сколько Мэй себя помнила, каждый раз текст на рождественском подарке «Нашей дорогой и любимой Мэй» был написан маминым округлым почерком. Если бы Эйдин была жива, она могла бы подарить Мэй цепочку с ракушкой. Это был подарок из разряда тех, которые выбирают для самых любимых людей. Но Эйдин умерла от рака полтора года назад, а из остальных, о ком могла подумать Мэй, никто не стал бы присылать ей просто так, без повода это прекрасное украшение. И лишь несколько дней спустя, когда она совершенно для других целей сверялась с календарем, выяснилось, что украшение-то она получила 14 февраля, в День святого Валентина. Когда Мэй показала украшение своей лучшей подруге, Ребекка задалась вопросом, почему никогда ничего подобного не происходило с ней. – За всю свою жизнь я получила две валентинки, одну – от мамы, а вторую – от этого ублюдка, за десять дней до того, как он сбежал. Причем на валентинке был наклеен ценник, а мое имя было написано неправильно, с одной буквой «к». Очень романтично. Ребекка Донеган забеременела семнадцать лет назад, в возрасте шестнадцати с половиной. Через неделю после того, как она сообщила радостную новость своему бойфренду, Деклану Гэйгену, с которым встречалась уже шесть месяцев, а жила по соседству всю жизнь, тот собрал свои вещи и первым же самолетом улетел в Англию. Когда Ребекка поняла, что он сбежал, она постучала в дверь его родителей и все им рассказала, но его мать обозвала Ребекку лгуньей и захлопнула перед ее лицом дверь. Четыре месяца спустя, когда Ребекка получила школьный аттестат, к ней домой пришла убитая горем Пэтси Гэйген, которая сообщила, что Деклан наконец признался в своем отцовстве. И поэтому, сказала Пэтси, она и ее муж хотели бы участвовать в жизни внука и просят Ребекку их простить, если она сможет. Она смогла. Когда через восемь недель родился Брайан, такой маленький, розовенький и абсолютно лысый, он стал центром вселенной для своих двух бабушек и двух дедушек. – Мне даже не дают на него взглянуть, – жаловалась Ребекка своей подруге, – за исключением ночного сна. Мэй не испытывала никакого сочувствия. – Их можно понять. Он для каждого из них первый внук, а первых внуков всегда балуют. Ребекка усмехнулась. – Ты такая же, как и они. Тоже возишься с ним все время. Мне не нужно было предлагать тебя в крестные. На самом деле она пережила период бессонных ночей и видела Брайана достаточно, чтобы позаботиться о его здоровье и правильном воспитании; когда он пошел в школу, она решила получить профессию, которая нравилась ее отцу и пугала мать. Ребекка была лучшей подругой Мэй уже почти тридцать лет, с тех пор, как они познакомились в младшем классе монастырской школы Килпатрика. Ребекка была крупной и некрасивой, черты ее покрытого веснушками лица – грубыми, а тонкие светлые волосы не желали ни быть прямыми, ни виться как следует, плюс ко всему у нее были кривые зубы, которые она никогда не пробовала исправить. Деклан был первым бойфрендом Ребекки, после него было еще два потенциальных ухажера, но никто из них не задержался, узнав о существовании Брайана. Однако Ребекка Донеган была боец. Какую бы неприятность ни насылала на нее судьба, Ребекке как-то удавалось смотреть вперед, находить свой путь и двигаться дальше. Она напоминала Мэй детские пластмассовые игрушки-неваляшки, с круглой утяжеленной нижней частью, благодаря которой они принимали вертикальное положение каждый раз, когда их толкали в сторону. Вот Ребекка и была такой неваляшкой – в школе не обращала внимание на задир, которые дразнили ее из-за зубов, спокойно пережила свою беременность и лишь однажды, когда Деклан сбежал, плакала на плече у Мэй. Справилась Ребекка и с тем, что в течение долгих месяцев мать Деклана при виде нее демонстративно переходила на другую сторону улицы. И если Мэй оказывалась в беде, Ребекка всегда была рядом. Когда Мэй в третий раз провалила экзамен по вождению, Ребекка заявилась с двумя бутылками каберне совиньон, и на середине второй бутылки они уже подсчитывали, сколько денег сэкономит Мэй в течение каждого «безмашинного» года. А на следующий день, когда похмелье отступило, они отправились за покупкой подержанного велосипеда. Когда Мэй после разрыва с Джерри Сканлоном рыдала и говорила, что больше никогда в жизни не посмотрит на другого мужчину, Ребекка снова была рядом с ней, держала ее за руку и подтверждала, что, конечно же, все без исключения мужчины сволочи. Когда умерла Эйдин, Ребекка была с Мэй повсюду, отвечала на звонки, готовила сэндвичи, бегала в магазин за молоком. И, конечно же, в радостные минуты она тоже была рядом – и искренне восхищалась, когда Мэй показала ей свое украшение. – Ну у тебя должно быть хоть какое-то предположение, кто мог это прислать. – Ребекка держала цепочку и смотрела, как медленно вращалась висящая на ней ракушка. – Ты должна была понять, кто положил на тебя глаз. Но Мэй лишь покачала головой. – Честно, я понятия не имею. А если бы имела, ты бы уже все знала, ты умеешь вытягивать информацию из людей. – Ну они сами мне все рассказывают. – Ребекка кивнула. – Это же еще круче – нам нужно выяснить, кто отправитель. Покажи еще раз конверт, а я применю свои блестящие способности в дедукции. – Она уставилась на три буквы, написанные на конверте. – Писал тот, кто пользуется дешевой шариковой ручкой. Мэй засмеялась. – Отличная работа – это нам очень поможет. – Она забрала у Ребекки цепочку и аккуратно взяла ракушку большим и указательным пальцами. – Кто-то, у кого дешевая шариковая ручка и прекрасный вкус. Ракушка была прекрасна, и теперь она исчезла. Она, наверное, соскользнула с ее шеи в течение дня. Но Мэй ее найдет. Возможно, ее уже нашли. Утром Мэй заглянет к Полу – не стоит беспокоить его сейчас, а потом она заглянет в дом, где мыла окна, а потом, завтра вечером, по пути домой зайдет к Марджори. Мэй сняла с крючка свой домашний халат, просунула руки в рукава и вышла, чтобы принять душ. Пэдди Он наклонил банку и вылил остатки «Гиннесса» в стакан, наблюдая за водоворотом из светло-коричневой жидкости, который постепенно замедлял темп и становился более темным. Пэдди наслаждался этими минутами – основная часть дня уже завершена, ужин на подходе, а после выпитого пива голодный желудок издает негромкое приятное урчание. Пэдди достал из холодильника креветки и положил их на плиту; голос Кэтрин Дон Ланг доносился из CD-плеера и почти что заглушал звуки работающего у мистера Кеннеди телевизора. Сегодня не было слышно никаких выстрелов или криков, лишь спокойные голоса. Наверное, передача о природе или что-то посерьезнее, вроде шоу-викторины. Сегодня Мэй, из-за дождя розовощекая и с капельками воды на лице, была похожа на маленькую девочку, завернутую в огромный дождевик. Пэдди собирался бросить креветки на сковороду, но услышал, как кто-то колотит по входной двери. – Это я. Он выключил плиту и направился в прихожую. – Подожди. Светло-коричневые волосы Изольды были убраны в небрежный пучок и перевязаны чем-то, что Пэдди принял за красный носок. На ней была длинная темно-зеленая юбка и голубой кружевной кардиган, под которым виднелось что-то вызывающе-розовое, а на ногах красовались тряпичные ботинки. Вкус у его сестры был очень оригинальным. – Просто заскочила проведать тебя. – Она прошла мимо него прямиком на кухню. – Мммм, что готовишь? Пэдди включил плиту и встряхнул сковороду. – Да так, небольшая зажарка. – Он бросил на сковороду креветки, и они громко зашипели. – Думаю, ты не откажешься от бокала вина? – Ха-ха. – Изольда открыла холодильник и заглянула внутрь. – Отлично, тут как раз есть начатое. – Она достала наполовину опустошенную бутылку. – Как ты выносишь этот непрекращающийся вой телевизора? – Изольда начала доставать пробку, и та скрипнула. – Он что, никогда его не выключает? – Иногда. Меня это не напрягает. Мистер Кеннеди был почти глухим стариком-пенсионером. При встрече с Пэдди он всегда неуверенно улыбался, как будто бы видел знакомое лицо, но никак не мог вспомнить, где они раньше встречались, а когда разговаривал, то орал так, будто глухим был Пэдди. Пэдди привык к постоянным звукам телевизора, доносящимся из соседней квартиры, – иногда он им даже радовался, так как они напоминали, что через стену живет другая живая душа. О том, как звали мистера Кеннеди, Пэдди не имел ни малейшего представления. Он поднял створку полки над головой и вручил Изольде бокал. – Так. – Она зевнула, наполняя бокал. – Господи, я разваливаюсь на части. Твое здоровье. – Она подняла бокал и сделала большой глоток. – Мммм, хорошее вино. Напомни еще раз, сколько дней осталось до праздников? – Четыре. – Пэдди улыбнулся, добавив немного кисло-сладкого соуса, из-за чего в сковородке все снова громко зашипело. – Тебя хватит? – Он поднял стакан с «Гиннессом» и отхлебнул. – С трудом. Не знаю, пойду ли в четверг на вечеринку в честь завершения учебного года – не уверена, что останутся силы. – Изольда застонала, что-то вспомнив. – О господи, мне же еще в четверг к стоматологу. – Она сделала еще один глоток. – Ненавижу стоматологов. Пэдди постарался принять сочувствующий вид. – Бедная Иззи. Поход к стоматологу после такого долгого и трудного рабочего дня. – Он накрыл рис крышкой и снял его с плиты. – Что на этот раз? Опять целых три с половиной часа? – Не начинай. – Изольда взболтала свой бокал и теперь наблюдала, как вино стекает вниз по стенкам. – Хотелось бы мне, чтобы ты денек проработал в классе. Очень скоро ты бы сбежал обратно к своей дурацкой работе. – Пока Пэдди промывал рис, она заглянула внутрь скворчащей сковородки. – Ммм, пахнет просто божественно. – Может, останешься? Изольда покачала головой.