Старик молча кивнул и показал мне, что Пехлеван в одиночестве пошел на середину поляны. Значит, и мне следовало идти. Я пошел. Мы остановились друг от друга в трех шагах. –  Я знаю, что даже бои без правил имеют свои правила, – сказал я громко, чтобы было слышно всем. – Какие правила мы с тобой будем соблюдать? –  Какие хочешь, – самоуверенно и даже надменно сказал противник. – Я тебя уничтожу по любым правилам. –  Хорошо. Попытайся. Только я тоже очень постараюсь, – я соблюдал невозмутимость. – Будь готов к этому. Правила установим простые: не пинать в пах и не таскать, как бабы, друг друга за волосы, поскольку мы мужчины. Все остальное разрешается. Второе условие было, скорее всего, лишним, поскольку и он, и я были подстрижены так коротко, что ухватиться за волосы можно было разве что кончиками пальцев. Таскать человека за такие волосы или просто придержать, ставя в более удобное положение для удара, было невозможно. –  Согласен, – Пехлеван сердито снял с себя камуфлированную куртку и обнажил мощный волосатый торс. Когда он был в одежде, казалось, что Пехлеван даже животик нарастил. И только без одежды стало видно, что это не животик, а мощнейший брюшной пресс, которому позавидует любой культурист. – Еще одно условие: победитель имеет право добить противника. Что хочет, то и делает с пленным. Хоть на костер его кладет. Он проверял мою решимость. Но решимости мне было и без того не занимать, иначе я на схватку бы не напрашивался. –  Согласен. Пехлеван и этим не удовлетворился. Ему хотелось запугать меня, придавить до того, как мы сойдемся вплотную. И потому следующее его условие прозвучало уже с откровенными угрожающими нотками: –  А если нет желания добивать, можно в плен взять. Меня его настойчивость даже обрадовала. –  И на это согласен. Только что я с таким пленником делать буду? У меня теперь в распоряжении нет взвода, чтобы караул выставить. Голос показал, что противник мой обескуражен тем, что его угрозы не действуют. –  Пленник дает слово не сопротивляться. На свое слово я надеюсь. –  Я на свое – тоже… Пехлеван был уже готов к схватке. Пора было и мне подготовиться окончательно. Изначально я раздеваться не хотел, но подумал, что, оставшись в куртке, дам противнику дополнительную возможность совершить захват. Хотя он не самбист и не дзюдоист, но что такое возможность захвата за одежду, понимает наверняка. И лучше не давать ему тех возможностей, которых можно избежать. Все же я относился к противнику серьезно, хотя и рассчитывал закончить схватку как можно быстрее; даже построил планы на разные варианты боя. Но все зависело от поведения самого Пехлевана. Я сумею подстроиться под любую его манеру проведения схватки. Пехлеван бросил свою куртку на землю. Я свою – тоже, поскольку Илдар стоял далеко, и передать ее на руки было просто некому. Сбоку к нам подошел какой-то старик с посохом. Что-то сказал на своем языке, но обращался явно к нам обоим. –  Это судья, – Пехлеван поморщился, но перевел, хотя роль переводчика ему явно пришлась не по душе. – Его старейшины выбрали. Он даст команду к началу схватки и отойдет, чтобы нам не мешать. Ты готов? –  Готов, – спокойно ответил я. –  А я – тем более… Пехлеван что-то сказал старику с посохом. Тот согласно кивнул, сделал два шага назад, слегка споткнулся или поскользнулся и едва устоял на ногах, но о своих обязанностях не забыл – поднял руку и махнул ею между нами, словно разрубая этим жестом преграду. А сам, так же пятясь, чтобы ничего не пропустить, стал отходить к остальным зрителям; но шаги уже делал мелкие, опасаясь снова споткнуться. Это было и мне предупреждением. Значит, почва под ногами не самая надежная. Пехлеван принял борцовскую стойку, широко расставив ноги и присев, вытянув чуть вперед согнутые руки. Несмотря на всю свою самоуверенность, он, к моему удивлению, сразу не пошел на меня, предпочитая начать схватку с разведки. Левая нога его была выставлена на шаг вперед, и я не замедлил этим воспользоваться, сразу пробив лоу-кик [14] справа. Но бил в бедро, а не в колено, чтобы и свою ногу не повредить. При неудачном попадании в колено мы оба могли потерять подвижность. А мне этого не хотелось. Все-таки скорость я решил сделать своим козырем. Удар в колено обычно бывает более чувствительным. А бедро, как правило, пробивается с нескольких ударов в одну точку. Но Пехлеван имел мощные мышцы, и пробить их было не так уж легко. Однако мою быстроту он оценил и, наверное, боль тоже почувствовал. Когда через пару секунд я снова показал, что собираюсь провести лоу-кик, он присел ниже и выставил блок крестообразно составленными руками, стараясь захватить мою ногу и свалить меня. Однако бить так я не стал, а вместо этого, воспользовавшись его низкой посадкой и сократив дистанцию, ударил коленом в нос. Коленная чашечка у человека крепкая, гораздо более крепкая, чем нос, в чем Пехлеван сразу же убедился. Удар опрокинул его, находившегося в неустойчивом положении, на спину, но он, несмотря на возраст и тяжесть собственного тела, легко перекатился и вскочил на ноги, шмыгая разбитым носом. Первая кровь была пущена… Зрители ревели и что-то кричали. Если кричали и мне, то я все равно их язык не понимал; но все они, скорее всего, подбадривали Пехлевана и расстраивались оттого, что мне удалось уже в самом начале схватки сбить его с ног. Но, наверное, из толпы прозвучало в его адрес и что-то обидное, потому что Пехлеван рассвирепел и от унижения, и от вида собственной крови и бросился вперед, как танк. Мне с трудом удалось сдвинуться в сторону и вперед, чтобы избежать столкновения с более тяжелым противником, но мой локоть все равно успел вылететь на траекторию движения его головы. В это мгновение столкнулись две силы: сила посланного в удар локтя и сила собственного резкого встречного движения тяжелого, но стремительного Пехлевана. Послышавшийся звук иначе, как хряском, назвать было трудно. Наверное, это был нокдаун. Так, по крайней мере, показывал рассредоточенный взгляд остановившегося противника. Нокдаун, конечно, можно и изобразить, чтобы заставить меня сблизиться, но взгляд при этом подделать трудно. Кроме того, я, собственно, и не боялся сближения, считая, что и в ближнем бою смогу оказаться сильнее. Таким образом, если Пехлеван и готовил мне ловушку, то он устроил ее и для себя. И я не преминул этим воспользоваться, тут же нанеся удар кулаком снизу в корпус. И попал точно, как и намеревался, в «плавающее ребро» [15], в одну из восьмидесяти болевых точек, удары в которые я отрабатывал уже несколько лет. Я не знаю человека, у которого после такого удара ребро не будет сломано. Но в пылу схватки, если кости достаточно крепкие, а удар был нанесен не строго под необходимым углом, этого сразу можно не почувствовать. Что почувствовал Пехлеван, я не знал. Но, вероятно, боль в ребре вывела его из состояния «грогги», в котором человек мало что понимает. То есть один болевой шок прошел после наступления другого, уже не оглушающего, но острого и чувствительного, и он снова ринулся на меня. Впрочем, уже не так стремительно, как раньше, – видимо, опасался получить новый встречный удар. Я решил, что пора и мне с ним сблизиться, поэтому сам принял борцовскую стойку, позволил ему захватить себя выше локтя с обратной стороны руки, но и сам протянул левую руку, успев вцепиться всей кистью в его руку чуть повыше локтя с внутренней стороны – там, где сухожилия находятся близко к поверхности и где их легко передавить. И я сделал то, на что рассчитывал еще до начала схватки и к чему готовился. При этом старался смотреть Пехлевану в глаза, чтобы определить его реакцию на свои действия. Пальцы мои сжимались все сильнее, и я сам начал чувствовать, как они уходят, углубляются в тело под мышцы бицепса и раздавливают сухожилия. Наверное, это было очень больно. Даже в теории должно быть так. Нестерпимо больно. Зрачки Пехлевана стали стремительно расширяться, пока не достигли предела. После этого у большинства людей следует потеря сознания. Наверное, Пехлеван был действительно очень силен, потому что сознания не потерял. Но у него наступил очередной болевой шок, и я почувствовал, как слабеет его хватка. Будучи еще в сознании, противник пытался мягко вырваться из моих рук, но уже не было резкости в движении и силы для сопротивления. Он словно пытался просто отстраниться, отодвинуться и даже чуть пошатывался при этом. Левая рука Пехлевана потянулась к моей, чтобы помочь телу избавиться от хватки. При этом его голова осталась совершенно беззащитной. И я без раздумий, ослабляя свою хватку и увеличивая резкость, сумел развернуть корпус, чтобы нанести свинг [16] в челюсть. Почему-то большинство людей, занимающихся единоборствами, предпочитают наносить удар прямо в подбородок. И даже в школах бокса учат именно такому удару. Скорее всего, от незнания. Да, это эффективный удар, хотя часто ломает бьющему руку. Однако удар во вторую половину челюсти, чуть ближе к шее, как правило, имеет более серьезные последствия. Перебиваются, если не разрываются, нервы, и часто челюсть ломается одновременно в нескольких местах. Собирать осколки потом можно только в ходе хирургической операции. Но и после этого на протяжении многих лет, если не всей оставшейся жизни, любой случайный зевок будет вызывать у пострадавшего острую боль. Пехлеван, еще не оправившись от перелома ребра и от моей болевой хватки, получил в дополнение удар в еще одну болевую точку. Этого хватило. Он рухнул на бок, успев вскинуть по инерции руки, и в такой позе остался лежать без движения. Со стороны казалось, что он даже не дышал, хотя я видел, как бешено пульсирует у него на горле тонкая синяя жилка-вена. Это от недавнего перенапряжения. Зрители смолкли. Казалось, что облако тишины повисло над селом, только печальное, как всегда, мычание коровы, доносящееся издалека, мешало этому ощущению. –  Добивай! – вдруг крикнул из-за моей спины Илдар. – Добивай! Но мне нужен был живой свидетель. А Пехлеван, лишенный своей гордости, теперь вполне мог стать таковым. –  Пехлеван – мой пленник, – твердо сказал я. Глава седьмая Над селом нависли низкие тучи, и складывалось такое впечатление, что сейчас не середина дня, а как минимум вечерние сумерки. Тучи начали собираться еще ночью, и я ждал снегопада. По крайней мере, было видно, что чуть выше, в горах, он уже идет плотной стеной. Наверное, там уже не пройти, не оставив следа. Впрочем, сильный снегопад все следы сровняет с общей поверхностью за считаные минуты. В дом мы вернулись молча, не обсуждая происшедшее, и я чувствовал, как смотрели мне в спину жители села. Они и в глаза смотреть пытались, но я избегал прямых взглядов, чтобы уйти от разговоров. Мне хотелось сосредоточиться на возможных дальнейших действиях и на вопросах, которые следовало задать Пехлевану. Но пока с ним разговаривать было невозможно. Кто-то побежал в медпункт за местной врачихой, потому что Пехлеван в сознание не приходил, и я попросил быть с ним осторожнее, потому что у него обязательно сломаны ребро и челюсть, а также, видимо, повреждены сухожилия правой руки в области локтя. К моему мнению после такой победы в поединке прислушались. Даже бандиты не стали касаться своего командира. Мы уже вошли во двор, когда нас догнали четверо немолодых мужчин. В этом селе, кажется, вообще не принято было разговаривать по-русски. И потому они обратились на своем языке к Абумуслиму Маналовичу. Он, в свою очередь, повернулся ко мне. –  Это родственники Шахмардана Саламовича. Он пришел в сознание. Врачиха дала ему понюхать нашатырный спирт. Но говорить он еще не может. Родственники просят разрешения перенести Пехлевана в свой дом. Когда ты захочешь, он будет к твоим услугам. Его не будут прятать, и войти к нему можно будет свободно. Ты – победитель, он – твой пленник. Родственники с этим согласны. –  Ему бы сейчас в больницу к хорошему хирургу в лапы, – сказал я. –  Тебе решать. –  Пусть уносят. Помощь не нужна? –  Там много людей. Они справятся. Абумуслим Маналович перевел мои слова. Родственники ушли довольные. В это время село накрыло снегопадом, да таким густым, что с крыльца едва можно было рассмотреть калитку. Мы сразу вошли в дом и двинулись в большую комнату. Абумуслим Маналович что-то громко крикнул – как я понял, распорядился, чтобы подавали на стол. Время было уже обеденное, а мы не завтракали… * * * Видимо, опять сработала какая-то восточная традиция, и за столом мы почти не разговаривали. Вообще ни слова о недавнем событии, которое наверняка взбудоражило все село. И только после обеда, когда стали пить чай, Абумуслим Маналович сказал: –  Я видел момент, когда Пехлеван «сломался», но не понял, из-за чего. В стойке он за тобой не успевал, это было ясно. Если бы и дальше в стойке дрались, ты бы уложил его. По крайней мере, мне так казалось, хотя сначала я думал, что у тебя мощи на это не хватит. Но ты слишком резкий для него. И Пехлеван правильно сделал, что полез в борьбу. Хотя явно недооценил твой встречный удар. Он на свой вес рассчитывал, думал сначала, что твои удары для него будут как укус комара. А ты бил жестко. Не понимаю только, почему он в ноги не проходил. Так он смог бы тебя свалить и сесть сверху. Тогда тебе пришлось бы плохо. Как это сейчас называется? –  Фул-маунт, – подсказал я. –  Вот-вот… Не понимаю, почему он сразу на это не пошел. Проход в ноги – и все… –  Он понял, что я к такому проходу готов, потому и не делал этого, – ответил я. –  А что ты мог бы сделать? – спросил старик. –  Он оценил первый удар коленом. Когда я сломал ему нос… –  Ты сломал или просто разбил? –  После удара коленом нос обязательно ломается. Кулаком можно и сломать, и разбить. А коленом – только сломаешь. Пехлеван это почувствовал и понял, что любое его движение головой вперед чревато вот таким встречным ударом. А при «проходе в ноги» удар пришелся бы не по носу, а в брегму [17]. Пехлеван знает, что это такое, и потому не рискнул. Я вообще рассчитывал, что он попытается добиться быстрого тейкдауна [18], и к этому тоже подготовился. У меня было, чем его встретить. Если бы тейкдаун удался, это был бы его единственный шанс. Он попытался к этому прийти, но я не позволил. Тот самый момент, что ты, Абумуслим Маналович, уловил. Пехлеван рвался к захвату, и я дал ему такую возможность. Но сам парализовал и его мышцы, и волю. –  Как парализовал? – допытывался старик. Он не понимал происшедшего, потому что происшедшее не улавливается взглядом. – Я видел, что захват удался, и подумал, что это твой конец. А оказалось… –  А оказалось, – закончил за отца Илдар, – что это конец Пехлевана. Я просто показал свою кисть и пошевелил пальцами. –  И что? – не унимался любопытный старик. Его как любителя борьбы интересовала техника. Но я никогда не отличался жадностью. Все равно такие пальцы, как у меня, не одними тренировками делаются. Это дар свыше, как дар художника. А тренировки служат только необходимым дополнением. –  Что ты хочешь этим сказать? – Абумуслим Маналович хотел пояснений. Я подставил руку. –  Делайте захват… Он, сидя, сделал захват. Кисть у него, несмотря на возраст, оказалась тоже не из слабых. Я же захватил его за то же самое место, за которое захватывал Пехлевана, и сжал, не используя полную силу. Старик отдернул свою руку. –  Вот, – сказал я. – Только Пехлевану я руку сжал в четыре раза сильнее. –  Так можно мышцы раздавить и сухожилия порвать…