— Я абсолютно здорова, — огрызнулась Эмма. — Посмотрела бы я на вас, если бы вы оказались здесь не по своей воле. — Здесь все оказываются не по своей воле, деточка, — она улыбнулась. Очень скоро они подошли к одной из дверей. На ней была повешена табличка «ТУАЛЕТ». — Сейчас ты сдашь мочу на анализ. А затем пройдешь в кабинет напротив, и я возьму у тебя кровь, — безразлично скомандовала та. Эмма захныкала. Ей совсем не хотелось делать эти ужасные и неприятные процедуры. — И без выходок, — настороженно сказала медсестра, вручив ей стерильную банку для анализов. В туалете также находилось окно. На нем обязательно стояла уже знакомая ей решетка. Казалось, словно ты находился заточенным в тюрьме. Здесь было всего три кабинки, которые не закрывались. Туалетной бумаги и мыла не было. Унитазы работали плохо. Войдя в одну из кабинок, не успела женщина сделать свои дела, как в соседней кабинке тут же раздался пронзительный крик. Эмма испугалась и замерла на месте. Послышалась какая-то возня, а затем крик снова повторился. — Эй, вам нужна помощь? — Эмма испуганно подошла ближе, прислонив голову к общей перегородке. — Он здесь… — в панике сказал чей-то голос в другой кабинке. — Он уже близко… — Кто близко? — снова в порыве заплакать всхлипнула Эмма. Человек в другой кабинке был явно чем-то напуган. — Сам дьявол… — шептала какая-то бабушка, снова закричав. — Да что здесь происходит? — ворвалась в комнату медсестра, осматриваясь. Эмма вышла из кабинки, почувствовав некую неловкость. — Ах, — выдохнула женщина. — Это наша Элиза. Бабушка. У нее часто галлюцинации. — махнула рукой та, забирая у Эммы стерильную баночку. — Теперь вымой руки. Я жду тебя в кабинете напротив. Эмма склонилась на раковиной бледно-синего цвета. Это был действительно самый худший день в ее жизни. Голова разрывалась. Она снова дала волю своим чувствам. — Тише-тише, — бабушка Элиза встревожено вышла из кабинки, подойдя сзади. — Не рыдай, — умиротворенно говорила та. — Просто смирись. — Как же я могу смириться? — тихо спросила Эмма. — Просто смирись. Из этой дурки живыми не выходят, — покачала головой бабушка. — Никогда. Эмма же, злобно посмотрев ей в глаза, вытерла мокрые руки салфеткой и удалилась прочь из туалета. В лаборатории напротив ее ждала все та же медсестра. — Чего так долго, Эмма? — возмутилась женщина, взяв ее за руку. Эмме в очередной раз это не понравилось. Ее силой усадили на стул и наложили жгут выше локтя. Медсестра достала небольшой шприц и небрежным движением руки воткнула его в вену. Эмма еще никогда не помнила, чтобы сотрудники лаборатории так обращались с пациентами, у которых брали кровь. Но она снова забыла, в каком страшном месте она находилась. Когда анализ крови был взят, ей сунули вату в руки и велели зажать ее в месте укола. — Значит так, — медсестра что-то писала на бумаге. — Завтра у тебя возьмут мазок, — безразлично сказала женщина. — А в обед сделают электроэнцефалограмму. Эмма скривилась. — Я здорова. Мне это не нужно, — с протестом сказала она. — Откуда тебе знать? — съязвила женщина. — А теперь возвращайся в палату. И помни — отсюда еще никто не сбегал, — мрачно произнесла медсестра, с отвращением глядя на Эмму. Пребывая в этом здании, Эмма совсем не чувствовала себя человеком. Она чувствовала себя мусором, от которого хотели избавиться. На душе было паршиво. Хотелось лишь уснуть, а проснувшись, с радостью отметить, что это был ночной кошмар. К сожалению, это была реальность. Очень скоро наступил обед. Всем больным велели явиться в столовую. Эмма решила, что пойдет туда с Ханной. — Раз ты нормальная, неужели ты никогда не думала сбежать? — с интересом спросила Эмма. Ханна слабо ухмыльнулась. — Конечно, хотела. Я бы никогда не сделала это в одиночку, — пожала плечами она. — Я не хочу здесь оставаться, — отрешённо сказала Эмма. — Никто здесь не хочет оставаться. Даже эти ненормальные, — она махнула головой на людей, которые тоже шли в столовую. — Просто они под действием лекарств этого не признают. — Они ничего не признают, — сказала Эмма. — Даже того, что ходят под себя и спят на грязной постели, — она вмиг вспомнила свою пожелтевшую постель и скривилась. — Кто спал на моей кровати? Ханна опустила голову. — Там спала Жаннэт. Она умерла неделю назад, они… — помедлила Ханна, — так и не прибирали эту кровать с тех пор. — Эмма остановилась на месте, пытаясь отогнать настигшие мрачные мысли. Она спала на постели, на которой умер другой человек? Внутри все сжалось. Хотелось выть. — А вот та девушка, — сказала Ханна, — которую сегодня усаживали в инвалидное кресло, это Рия. Она была нормальной. Мы дружили и вместе придумывали план побега. Но они накололи ее психотропными веществами, и она стала инвалидом. Сейчас никого не помнит и не узнает, — глаза Ханны наполнились слезами. — Они калечат здесь людей, Эмма. Поэтому когда мне дают лекарства, я очень сильно стараюсь не пить их. Но они проверяют. Тщательно и строго. Нужно будет — пальцами залезут в рот и разожмут зубы… — помедлила Ханна. — И что ты делаешь? — Как только мне их дают, я показываю язык, демонстрируя, что я их проглотила, а затем бегу в туалет и вызываю рвоту, — ровным тоном произнесла Ханна. — Они дают их сразу после еды. Вместе с ними выходит и мой обед, ужин, завтрак. За полгода я потеряла десять килограмм. Эмма понимала, что если ей не удастся отсюда сбежать, она будет обречена или на инвалидность, или на смерть. Истории, которые ей рассказала Ханна, повергли ее в шок и страх. Теперь ей еще больше захотелось покинуть это отвратительное место. Скоро они дошли до столовой. Внутри огромного зала было много столов, на которых уже стояли подносы с пищей. Конечно, никто не имел права выбирать пищу. Все уже было накрытым, и твои проблемы, если ты терпеть не можешь определенную еду. В столовой запрещалось раздавать пациентам вилки и ножи, поэтому все ели только ложками. Миски были старыми и металлическими. Новичков тут можно было отличить очень просто: все они спокойно проходили мимо небольшой кассы, где продавались различные специи. Так как еда здесь была никакущая, без специй ее есть было просто невыносимо. Поэтому Ханна сразу же посоветовала Эмме купить несколько приправ и соль. Денег у них, конечно же, не было. Расплачивались больные какой-нибудь работой — помыть посуду или туалет. Специи ведь покупали более-менее сознательные пациенты, остальные же, накачанные транквилизаторами, просто не замечали ничего вокруг себя. Даже не замечали того, что еда, которую они едят, на вкус, как резина. Эмма и Ханна присели за один стол. Сегодня на обед была яичница, кусочек сосиски, один тост и некрепкий холодный чай. Кипяток здесь был под запретом, чтобы пациенты в порыве агрессии не облили друг друга. Рядом с ними за столом сидел мужчина, который плел невидимые клубочки из ниток на руках. Ханна посоветовала не обращать на него внимания. Эмма пыталась вспомнить, как она сюда попала. Она помнила, как ей позвонил Томас, она узнала про завещание и смерть отца. Затем он ей кинул фото подозреваемого. Потом к ней пришел Андреас, который, собственно, и был тем самым подозреваемым. Она пыталась с ним поговорить, но… Она помнит, что ее чем-то ударили по голове. — Ханна? — с тревогой спросила Эмма. — А у вас здесь есть зеркала? — Нет, — с сожалением ответила та. — А что? — У меня есть что-то на лбу? — она ткнула пальцем в место, которое очень сильно болело. — Ну да, — обычно ответила ей Ханна. — Я еще сразу заметила. У тебя там небольшое посинение, словно тебя ударили. Ты нигде не падала? — спросила Ханна и отпила немного чая. — Наверное, упала, — мрачно сказала Эмма. Это Андреас ударил ее. Но она не понимала одного: как она могла оказаться в психбольнице? Неужели это он постарался, чтобы сплавить ее сюда? Больше всего она думала о муже и о смерти Эндрю. Андреас — возможный убийца Эндрю. Хотя нет. Андреас точно убийца Эндрю. А Эмма так легко и просто подпустила к себе этого опаснейшего человека. Как с ним живет жена? Может быть, она сбегает от него из-за домашнего насилия? Как у этого страшного человека могут быть друзья? Или они всю жизнь живут в неведении? Вопросов в голове было так много, но ни на один у нее не имелось ответа. Она с горечью доела свой обед и ожидала, пока Ханна тоже закончит. В столовой было очень тихо, лишь иногда слышались чьи-то тихие голоса в другом конце зала. Здесь все были напичканы лекарствами до предела. Эмме было очень тяжело смотреть в эти глаза. Они не выражали никаких эмоций. Лишь стеклянный, почти умерший взгляд, который смотрит в никуда. «Это еще страшнее смерти,» — думала Эмма. — Обед закончен! — оповестил повар, войдя в зал, — Все возвращаются по своим палатам. Тогда эти безвольные тела людей медленно повернулись на ее голос, словно слова женщины доходили до них очень медленно. Эти люди были ходячими мертвецами. Эмма и Ханна переглянулись и молча поднялись из-за стола. — У тебя есть план побега? — с интересом спросила Эмма, когда они возвращались в палату по коридору. — Я живу тут уже достаточно долго, — тихо сказала Ханна. — Но у меня никогда не было точного плана, как отсюда сбежать. — Но ты говорила, что у тебя были мысли! — с надеждой воскликнула Эмма. — Были, — коротко сказала Ханна. — Но конкретного плана не было. Это прозвучало так, словно оборвалась ее последняя надежда. «Я проведу здесь всю жизнь,» — в панике думала Эмма. Ох, это было ее реальным ужасом. В палату они вернулись быстро. Дверь в палату была открыта, а из нее доносились жуткие вопли какой-то девушки. Ханна и Эмма заметили, как в палату завозят еще одну кровать. — Ну, приехали, — цокнула языком Ханна. — Что? — К нам особо «буйных» начали подселять. Места в другом корпусе им уже нет, — она выдохнула. — Теперь здесь будет еще веселей, — с сарказмом сказала Ханна. Когда они вошли внутрь, то увидели нескольких санитаров, что держали за руки и ноги молоденькую девушку лет восемнадцати. У нее были растрепанные, грязные волосы, бледное лицо, красные глаза и жуткие порезы на руках. Ее взгляд выражал страх в его самом ужасном проявлении. Она кричала не по-человечески. Этот вопль еще долго будет преследовать Эмму. — Проходите в палату, девушки, не толпитесь! — отвлеченно сказал санитар, проводя Эмму и Ханну внутрь. — Ну же, не кричи, — скомандовали бедной девушке. — Карл, срочно 5 миллиграмм хлордиазепоксида! — крикнул он другому санитару. — Что это? — в панике спросила Эмма. — Это транквилизатор. Его часто здесь используют при истерических припадках. За время, которое я провела тут, мне хоть самой врачом становись, — отшутилась Ханна, усевшись на свою кровать. Эмма брезгливо посмотрела на грязные простыни и попросила санитаров принести ей чистые. Те хоть и с недовольством, но согласились. Когда их новой соседке по палате ввели лекарства, санитары удалились из палаты. Девушка лежала на кровати, поджав под себя коленки, и тихо скулила. Ее подушка напрочь пропиталась слезами. Эмме как никогда хотелось помочь ей или поддержать, но она находилась в невменяемом состоянии. Через несколько минут в комнату вернулись санитары с веревками. Ханна вдруг резко поднялась с кровати и закричала: — У вас что, нет нормальных ремней для таких целей? — возмутилась она. — К чему это, привязывать бедную девушку, словно животное? — она со злобой смотрела на санитаров, которые никак не ожидали от нее такого заявления. — Это несправедливо! — Ханна одарила их непонимающим взглядом. Она выглядела так, словно ее предали. — Это уже не вам решать, — холодно ответил один из них, привязывая девушку веревками к кровати, чтобы она не бушевала. — Фиксация больных вас никак не касается, — злобно зашипел тот. — Еще одно ваше слово, и я накачаю вас психотропными препаратами до такой степени, — сделал паузу он, — что вы родную мать не узнаете. С этими словами санитары вышли из палаты. Снова стало тихо. Ханна понурила голову и прилегла на кровать. Новая соседка уже полностью успокоилась — теперь она просто лежала на кровати, смотря в потолок. В этот момент Эмма с горечью осознала страшную истину. Умереть — не страшно, страшнее — потерять свою свободу и стать безвольным овощем, привязанным веревками к кровати.