Полкан резко выдохнул (мысленно, только мысленно!), как перед добрым глотком спирта, и рассказал. Всё! Вернее, почти всё — про хорошего работника, про свою попытку сберечь ценного сотрудника для органов, про явное (теперь уже!) нервное расстройство последнего, даже про рапорт того, написанный «задним числом». Про несданный пока пистолет — табельное оружие — умолчал. Не решился-таки… А может забыл в волнении. После минутной паузы-тишины Куратор встал, показав рукой, чтобы посетитель сидел — тот, ёрзая в психологическом неудобстве, сдвинулся на самый уголок стула. Куратор снова подошёл к окну. Встал спиной и немного боком. — Ладно, полковник… Я тебя понял. Ценю твою откровенность. Правильно сделал, что сам всё рассказал. Не ошибается тот, кто ничего не делает… Верно? Ты ведь как лучше хотел… За честь мундира боролся… Так ведь? Работай пока… Я подумаю, чем и как тебе можно помочь… Всё. «Подумает он… — думал сам Полкан… в смысле, полкан теперь, полкашек даже!.. — Сука!» И это с искренним раболепием во взгляде, с преданно приоткрытым ртом, из которого разве что слюнявая струнка не тянется вниз к форменным наградным колодкам, приколотым к кителю на груди и лежащим сейчас на пузе. Однако пауза-тишина затянулась… Полкашек встал на негнущиеся ноги, неаккуратно громко отодвинув стул, и молча пошёл к двери. — Полковник, — тихий голос, как гром, впитавший в себя полутон доброты и сочувствия. — Задержись. Разворот кру-гом. — Отвечу доверием на твоё доверие, полковник… И Куратор, умея одновременно быть вкрадчивым и повелительным, продолжил: — …Хочу, чтобы ты («Ты!» — отметил полкашек, становящийся опять Полканом) и твои ребята… пошустрее, посмышлёнее, поаккуратнее — не как этот! — понаблюдали за… Куратор подошёл и открыл спрятанный в стене сейф, достал пакет, вынул фотоснимок, показал издали — Полкан подошёл ближе, всматриваясь — так и есть: не менее высокопоставленный коллега Куратора… Как удивился бы Антон Малой, если бы увидел сейчас этот фотоснимок. Это был отец его покойного друга Кирилла… «Соперник на ещё более длинный и высокий кабинет, — понял Полкан. — Компромат нужен…» — …Ясно? — Так точно. Всё сделаю. Куратор кивнул, заканчивая аудиенцию. Но Полковник от наполнившего его вмиг профессионализма вконец осмелел и, не имея (и, конечно же, не спрашивая — как можно!) ни телефонов, ни адресов, подошёл вплотную, чтобы рассмотреть лицо ещё раз, чтобы не дай бог потом не ошибиться — это ведь уже не медсестра! И даже не сынок его… Сам! Ответственность-то какая!!! Ошибка смерти подобна — в борьбе-возне теперь должен победить Куратор. Иначе… Они с конкурентом сами договорятся, и после Куратор если что с готовностью на того поработает, выжидая и подсиживая, а вот Полковнику… полкану-полкашке!.. башку отвинтят… например, по вновь открывшимся обстоятельствам дела об убийстве… Боже! Страшно-то как! Эта сука ведь тогда его даже и не вспомнит. Куратор положил снимок на стол, отвернулся и медленно двинулся к окну. Полковник глянул и не увидел на фото лица… Пятно! Отвернулся-повернулся… Пятно! Закрыл-открыл глаза… Пятно вместо лица! «Что за чёрт!» В прострации отвернулся и пошёл к выходу. У дверей очнулся и судорожно попытался вспомнить-закрепить в памяти лицо — ещё до пятна! — на фото, показанном вначале издалека. Куратор заметил топтание у двери. — Что-то ещё, полковник? Тот невольно повернулся на голос и обомлел — стоявший в глубине своего длинного, как высокого, кабинета Куратор теперь тоже потерял лицо. Расстояние не мешало разглядеть освещённое расшторенным окном пятно… то есть, здесь — Пятно, конечно же!.. вместо лица. В голове Полковника задул свистящий ветер. — Нет, нет, ничего. Всё ясно. Он, морщась от боли, вышел и аккуратно закрыл за собой дверь. Через приёмную проходил быстро — неаккуратно. По коридору уже бежал, топая. Ветер в голове усиливался… Россия, осень 2013-лето 2014 Елена Федорова Не страшась пути Осенний вечер Был теплый осенний вечер. Семья Иваницких устроилась на веранде пить чай. У главы семейства было, на удивление, благодушное настроение. Теперь, когда убрали весь урожай, можно было и не нервничать. Ведь собрали не только весь колхозный, но и свой. Николай Иванович по привычке называл все, что не было его собственным — колхозным. День выдался чудный. Листья на деревьях были бурыми уже давно, многие поскручивались и опали. И сейчас настали последние ласковые деньки осени. Бригадир с удовольствием наблюдал, как во дворе носились его дети. Беззаботное детство! Через лет десять они уже будут взрослыми и не будут такими радостными. Но, каждому возрасту — свое! — Позови малых, мать, пусть идут вечерять! Марина Викторовна вышла к детям. Сегодня у них за столом было много людей: погостить к ним приехала старшая дочь Тося с городским мужем и младшим внучонком, соседи Марченки, которые тоже хотели увидеть ее. Так что Марина повыставляла на стол свои лучшие припасы. Она бегала, хлопотала и радовалась за дочь. Нет, своей жизнью она была довольна. Ей и с мужем повезло, и жили они в достатке. Но для Тоси мать хотела более легкой жизни. Так что, вышла замуж там, пусть там и живет, а сюда в гости приезжает. Не нужно ей всю жизнь быть привязанной к грядкам да хозяйству. Самой Марине, ведь, даже поехать в тот же город невозможно. Если все поедут, кто будет скотину кормить-поить? Наконец, все дружно уселись за столом. И так хорошо им было, такие задушевные беседы лились неторопливо, что никому не хотелось нарушать эту идиллию. Женщины за чаем, а мужики — за наливкой, обменивались новостями и воспоминаниями, а младшие Вовка и Сашка только головами вертели от удивления. Да, Марина гордилась тем, что ее муж не наливается самогоном, как большинство, а культурно «вкушает» ее домашнюю наливку. Ей, действительно, повезло с мужем. Николай Иванович был из семьи сельских интеллигентов, поэтому дома всегда вел себя культурно. За двадцать семь лет семейной жизни она от него ни одного бранного слова не услышала. Но на работе он был очень строгим! Авторитет у него был такой же, как и у головы сельской рады. Даже больше! Просто он отказался идти на эту должность. Поэтому, и в обычной жизни, и особенно — сегодня, у Иваницких все было хорошо. На улице было так приятно, что дверь оставили открытой. Ласковый воздух с улицы теперь мог беспрепятственно проникать в дом, передавая всем свои прощальные частички тепла. Младшенький Илюшка радостно бегал ко всем на руки и смеялся, когда его тискали. Но неожиданно эту идиллию нарушили звуки лая собак, которые у Иваницких сидели на привязи. Марина Викторовна обеспокоено поднялась и посмотрела в сторону огорода. Именно там происходило что-то, что заставило их псов так заволноваться. Сначала она думала, что там, как обычно, курка Лавриненок перелетела через плетень на их огород. Но затем, с облегчением, вздохнула. Это была собака соседей. — Жулька, Бобка, а ну — тихо! Это Сирко до вас в гости идет! Соседский пес был всегда культурным — каким-то чудом он понимал, что по грядкам бегать нельзя и всегда чинно передвигался по дорожке. Правда, в этот раз он что-то тащил в зубах… Что-то очень большое для него… Но это были их собачьи дела. Хозяйка знала, что стащить с ее огорода было нечего, поэтому особо не переживала. Она подлила себе чаю и обратилась к соседке с каким-то вопросом. Но в этот миг Сирко почему-то проскользнул к ним на веранду и стремглав забился под стол, мотая чем-то белым и большим в зубах, и рыча. Это было настолько странным, что все невольно испугались. — Пошел! Иди геть! — Николай Иванович притопнул возле стола. — Чи не сказывся вин? — закричала соседка. Дети вскочили с ногами на диван, поднялся шум и крик. Марина на миг остолбенела. Пес мог, конечно, и бешенство подхватить. В их краях недавно нашли и уничтожили бешеных лис. А Сирко всегда был не на привязи! Но, как рассказывал ветеринар, при бешенстве животные становятся агрессивными, кидаются на всех, боятся вида воды, у них судороги, течет слюна… А у Сирко, вроде, этого нет? — Дайте воды! — она поспешно зачерпнула стаканом воды из ведра и ляпнула ею под стол. Сирко мигом выбежал из веранды. — Фух! — выдохнули все. — Надо предупредить соседей. Пусть последят за псом! — сказал хозяин. Марина вспомнила, что пес прибежал к ним с какой-то ношей. «Стащил, наверное, мясо у хозяйки! Надо им отнести», — подумала Марина и нагнулась. Под столом, действительно, валялся грязный белый целлофановый пакет. — Здоровый же! Килограмма два! Как он его тащил? — недоумевала Иваницкая. Она раскрыла пакет и вдруг страшно закричала, уронив от неожиданности свою находку. — Что там? — испугалась соседка. Но бледная Марина Викторовна молчала и лишь показывала рукой на выпавший пакет. Подбежавшая к ней дочь, взглянув на пол, побледнела и рухнула на диван. Сашка и Вовка завопили вслед и вскочили с ногами на диван, словно к ним по полу приближалось что-то страшное. Николай Иванович ступил пару шагов, присмотрелся и замер от ужаса. Из-под грязного целлофана выглядывала маленькая… ножка с крошечными пальчиками. Он потянул за пакет и… К горлу мгновенно подкатил ком тошноты. Его накрыло приступом жестокой нервной рвоты. Иваницкий был ветераном-афганцем и за время той войны повидал много зверств. Но такого он не видел никогда!.. — Срочно беги к голове, пусть вызывает милицию! — прохрипел он соседу и тяжело опустился на стул. Были у меня убийства — Рассказывайте, по какому поводу Вас к нам направили, — начала опрос пациента Дина Гнатенко.