— Ну-у?! — изумленно выдохнул Рябинин. — Неужели же этот свидетель — она? Ты думаешь, что?… «Я не думаю — я в этом уверен. На сто десять процентов уверен». А вслух произнес: — Может быть. А может и не быть. 16 Четверг, 16 сентября Неизвестно, почему после разговора с Рябининым Менькова понудила к активным действиям именно первая часть этого разговора — сообщение о дикой выходке Вербина-старшего. Неужели же примитивная цепочка размышлений: «Вербин-младший берет пример со старшего, вырос типичным «мажором» — случай с его угрозами Татьяне, вполне может быть, не единичный»? Вполне может быть, что и так. Неисповедимы пути интуиции… Что же касается сообщения Рябинина о субботнем свидании в «Волне», то разговор с Алабиной на тему ее связи с Вербиным в голове Менькова как-то не укладывался. Что он ей скажет: «Тебя видели с майором Вербиным из Западного райотдела. Что тебя с ним связывает?» Светочка запросто может ответить: «Меня с ним связывает секс. Трах. Обалденный трах. Грандиозный трах. А ты что, ревнуешь?» Меньков, конечно, парирует примерно в таком духе: «Ни хрена я не ревную. Но я подозреваю, что ты слила Вербину конфиденциальную служебную информацию». А Светочка ответит примерно так: «В чем еще ты меня подозреваешь? В том, что я сливаю информацию ЦРУ, «Моссаду» и хохляцкой службе безопасности?» В общем, если бы даже у Менькова имелись более веские доказательства того, что именно Алабина рассказала Вербину об очной ставке, «расколоть» до конца он ее не смог бы. Переразвитый инстинкт самосохранения, наглость, лживость — эти качества прикрывали Алабину, словно броня. Поэтому Меньков занялся тем, что могло принести конкретные, ощутимые результаты — он принялся «пробивать» фамилию, имя и отчество Вербина Родиона Борисовича по базе данных ГУВД. Ему пришлось затратить совсем немного времени для того, чтобы найти кое-что… …Русская пословица относительно сумы и тюрьмы может быть легко расширена на другие человеческие беды — особенно с учетом теперешних российских реалий. Так называемому простому человеку приходится постоянно держать ухо востро, быть настороже, трястись, как премудрый пескарь, не будить лихо и т. п. И все равно никакие предосторожности не спасают. Если простого человека, идущего по пешеходному переходу на зеленый свет, не сбил «мажор», едущий на «навороченном» внедорожнике, этот человек не должен расслабляться, не должен терять бдительности ни на секунду. Ибо благополучно перейдя через улицу и не получив обрезком водопроводной трубы по черепу у собственного подъезда, простой человек продолжает подвергаться постоянному риску. Он может, заперев на замки внешнюю бронированную и внутреннюю обычную двери, зайти на кухню, откупорить бутылку водки, абсолютно «благополучной» с виду (этикетка, тиснение на дне и боках, крышечка с резьбой и т. п.), и через пару-тройку часов скончаться от отравления. Обыкновенный — то есть, простой человек — с не очень характерным для такого сословия именем Филидор (папаша-шахматист от большого ума дал) под внедорожник ни разу в жизни не попадал, «паленой» водкой не травился, хотя в последнее время употреблял именно такую. С Филидором, известным теперь в своей среде как Филя (реже как Филимон), приключилась другая напасть. Он сделался бомжом. Да ведь как сделался! Паспорт по пьянке не терял, в сомнительные строительные проекты не влезал, чтобы потом не оказаться «обманутым пайщиком». Просто после развода с женой разъехался с ней и приобрел скромненькую, но вполне благоустроенную квартирку в так называемом «сталинском» доме. Причем, приобрел с соблюдением всяческих предосторожностей — с участием нотариуса, с проверкой истории квартиры риэлторской фирмой. Но в один вовсе не прекрасный день Филидор не смог попасть в свою квартиру — кто-то сменил на ней замки. А этот «кто-то», как оказалось, являлся законным наследником прежнего хозяина квартиры — не того, что продал квартиру Филидору, но предыдущего, у которого этот хозяин тоже квартиру купил. Как Филидор очень скоро понял, его «развели», как распоследнего лоха — коим он на самом деле и являлся. И риэлторская фирма, и нотариус — все работали в одной связке и состояли в подчинении у могущественной структуры. Назвать эту структуру жульнической ни у кого — и у Филидора в том числе — язык бы не повернулся: уж слишком влиятельные, большие люди ее возглавляли. Прежняя жена Филидора жила с новым мужем, дети жили в других городах, причем, жили весьма стесненно. Да Филидор, даже живи они все просторно и одиноко, все равно не стал бы стеснять их — уж так он был устроен. Лох. Лузер по жизни. И стал лох и лузер Филидор — теперь уже окончательно и бесповоротно Филя — жить на улице. Не совсем чтобы на улице, конечно. И даже не всегда в подвалах. Случалось ему жить и при небольших магазинах, в которых он днем работал грузчиком, а ночью исполнял функции сторожа. Но магазины эти — три и почти один за другим — прогорели. Подобное тянется к подобному, потому Филе и удавалось прилепляться к этим магазинчикам, хозяевами которых на поверку оказывались тоже лузеры по жизни. Так что к зиме конца прошлого и начала этого года — оказавшейся на удивление холодной — Филя жил в лотке теплопровода. На прокорм и пропой он зарабатывал не только тем, что сдавал стеклотару. Иногда снабжал мужиков, торгующих на блошином рынке, бэушным крепежом, деталями сантехники и прочей подобной дребеденью, которую извлекал из мусорных баков. Иногда даже, если уж очень посчастливится, помогал грузчикам на том же рынке. Но последнее случалось редко — во-первых, кризис, все стали прижимистыми, а во-вторых, пообносился Филя, грязь во все поры въелась, вполне «бомжистую» внешность приобрел. А и то — в прошлом ноябре (аккурат седьмого — красный день календаря!) четырехлетие своего бомжевания отметил. И в самом деле отметил — в компании таких же горемык, как он сам. Годовщину отмечали, как позволяли средства. После трех-четырех стаканов «паленки» начались, как водится, разговоры «за жисть». И в этих разговорах главной темой было ухудшение существования бомжей в городе Приозерске. Конечно, кризис ударил по всем, но кризис уже на убыль пошел. Хотя, с другой стороны, народ от этого добрее не стал. Хуже того, появились среди народа самые настоящие беспредельщики, которые вроде бы задались целью Приозерск от бомжей очистить. Конечно, и раньше хватало случаев избиения бомжей, травли их собаками — и во всех этих случаях притеснителями и гонителями бомжей являлась молодежь. Оно и понятно — те, кто постарше, кто жизнь понял, многих из которых жареный петух в задницу клюнул, не станут бедолаг трогать. Да и времени у них нету на разборки с несчастными бездомными. Так разве что иногда какая-нибудь истеричка завизжит, когда бомж у мусорного бака приблизится к ней на расстояние меньше десяти метров: «Отстреливать вас надо, как собак!» А собак, кстати, никто и не отстреливает — бродячих собак, таких же бездомных, как и люди. И бродячие собаки разве что в стаях опасность для людей — в том числе и бездомных — представляют. Но молодые беспредельщики, сбившиеся в стаи, опаснее бродячих собак во много раз. Нескольких бомжей они просто сожгли заживо — свалили на землю, попинали ногами, бензином облили и сожгли. Нескольких автомобилями переехали: внедорожники они на то и внедорожники, чтобы по пустырям могли ездить и бомжей, словно зайцев, преследовать и давить. Филя, конечно, про все эти случаи и раньше слышал, ничего по существу нового он из «застольных» (вместо стола — коробка из-под телевизора) не узнал. Да только лишнее напоминание, во-первых, веселья не прибавляет, а во-вторых, беду приближает. Филя-Филидор в прежней своей — до бомжевания — жизни много эзотерических книг прочел и верил в то, что слово и мысль материальны. Но после отмечания годовщины ничего с Филей и с другими бомжами в его микрорайоне не случилось — за исключением мелких неприятностей вроде обморожений или отравлений алкоголем. Год двигался к завершению, морозы все крепчали — это в южном-то Приозерске! Филя подобрал около мусорного бака совершенно целую, неиспорченную мужскую шубу из искусственного меха. И вспомнил двух придурков из «Нашей Раши», бомжей с Рублевки. Шуба оказалась Филе впору, хотя Филя был мужиком высоким и крепким. А четыре года назад эта шуба на него не налезла бы — на животе уж точно не сошлась бы. Находка случилась за пару дней до католического Рождества, которое Филя в свою бытность Филидором, тоже отмечал. Решил отметить и в этот раз, для чего зашел в гастроном, купил бутылку водки, палку дешевой вареной колбасы и батон. Покупками этими Филя существенно подорвал свое финансовое положение. Но — праздник есть праздник, тем более, что дело и впрямь святое. Новая шубейка маскировала драный свитер и телогрейку, частично маскировала засаленные, грязные джинсы. Но вот вязаную шапочку-«пидорку» и разбитые, донельзя разношенные зимние сапоги она, при всем своем великолепии и длине, скрыть не могла. Народ в гастрономе, в массе своей, старался бомжа как бы не замечать. Но покупатель, стоящий за ним в очереди к кассе, выдерживал дистанцию не менее чем в полметра. Да и кассирша деньги из его рук — он руки старательно снегом оттирал — брала кончиками пальцев. В общем, Филя вошел в гастроном и вышел из него безо всяких приключений. Но появилось у него какое-то нехорошее чувство — будто только что, совсем недавно, кто-то затаил на него зло. Хуже того, не затаил даже, а готов это зло вот-вот выплеснуть. Отгоняя прочь дурные предчувствия, Филя вышел на площадь перед гастрономом, огляделся. Народ идет по своим делам, несколько автомобилей стоят — все больше иномарки. Да, по статистике вроде бы бедновато народ живет, но вот по улицам даже их Приозерска из пяти машин ездят обязательно три — иномарки. Но что иномаркам до Фили и что Филе до них? Они существуют словно бы в разных вселенных. Первая звезда зажглась уже, поэтому Филя поспешал в свое логово. Рождество он решил отметить один, несколько дней назад решил. Стараясь не оскользнуться и не разбить бесценную бутылку, Филя быстро шел по неровной дороге. На разбитом асфальте наросло едва ли не с полметра укатанного колесами снега и льда. «Дикость какая, — размышлял Филя. — В цивилизованных странах наверняка такого безобразия нету — чтобы дороги не чистить». Выезжать в цивилизованные страны Филе не посчастливилось, но из средств массовой информации облик этих стран он в своем сознании создал. До здания котельной оставалось метров сто или даже чуть меньше, когда Филя увидел впереди на дороге свою длинную тень- от света фар. И шум мотора услышал. Ворча, он стал перелезать через ледяной валик на обочине дороги. Перелез, угодил в сугроб. Автомобиль приближался. Филя не любил смотреть на свет фар, поэтому отвернулся, ожидая, пока автомобиль проедет. Однако автомобиль остановился. «Наверное, сейчас дорогу станут спрашивать», — подумал Филя. Нет, он не верил в то, что кто-то станет спрашивать у него дорогу — он скорее успокаивал себя. Что это за автомобиль? Менты? Менты здесь, случается, проезжают, но редко. Но ментам он на фиг не нужен — что с него возьмешь? Менты тормозят тех, кого ошмонать можно. Или над кем покуражиться, поизмываться можно от нечего делать. А об него они руки пачкать не станут из-за брезгливости и опасения подхватить какую-нибудь кожную заразу. Поскольку фары теперь светили только на дорогу и свет их не падал на Филю, бомж решил повернуть голову в сторону дороги. Повернул — и сердце его ухнуло вниз. Шагах в двух от него уже стоял парень. В свете фонарей от ближайших домов, в отсветах от снега Филя смог хорошо рассмотреть лицо парня. То есть, он его в первое мгновенье рассмотрел — как только голову повернул. Он узнал этого парня, хотя видел его всего в течение, самое большее, десятка секунд. И случилось это совсем недавно — когда Филя выбирал водку в гастрономе. Взгляд он на себе тогда почувствовал. Повернул голову — и наткнулся на этот взгляд. И сразу же отвернулся. Вот тогда у него и возникло это нехорошее предчувствие. А сейчас этот парень стоял почти рядом с ним. И еще два темных силуэта двигались по снегу — с обеих сторон от парня, каждый метрах в трех от него. Тут уж и дураку все понятно — окружали. У Фили мгновенно прокрутилось в сознании: «Тебе пятьдесят восемь лет, терять тебе нечего, кроме постылой, ненужной тебе жизни. Чего же ты боишься?» Парень, который находился почти рядом с Филей, сделал шаг вперед, легко передвигаясь по глубокому снегу. — Мери Кристмас, — глумливо произнес парень и резко, почти без замаха ударил неподвижно стоявшего Филю в лицо. Филе, конечно же, не всегда было пятьдесят восемь лет. И в молодости Филя очень активно занимался спортом. Боксом в том числе. И сейчас его мозг, его нервы, его мышцы в долю секунду кое-что вспомнили. Он сделал нырок, а его левая рука пошла навстречу руке парня, коснувшись его предплечья изнутри. В результате удар получился скользящим и прошел над левым ухом Фили, лишь слегка задев голову. Следующее движение Фили даже его самого удивило, не ожидал он от себя такой прыти и изобретательности. Черный пластиковый пакет с бутылкой водки и успевшими подмерзнуть батоном и колбасой полетели в голову парня, ударив сбоку. Парень пошатнулся и вскрикнул. Но, похоже, удар получился не настолько сильным и точным, чтобы вывести противника Фили из боя. Бутылка даже не разбилась. А в следующее мгновение Филя ощутил сильный удар ногой в бедро — это второй противник атаковал, подкравшись с правой стороны. «Главное — не упасть! Забьют ногами, шакалы». Филе удалось удержаться на ногах не более полуминуты, а может быть, и того меньше. Слишком уж неравны были силы. Получив несколько сокрушительных ударов кулаками по голове и ногами в живот и пах, Филя уже вроде равнодушно как-то отметил, что противники — убийцы? — его сильны, спортивны, тренированы. Резкой, точной подсечкой его сбили с ног и стали убивать. Прикрыв руками голову, подтянув колени к животу, Филя тоскливо думал о том, что умирать ему довелось в день рождения Христа. Уже затухающее сознание Фили уловило визг тормозов, крики: «Стоять, суки!» Ему перестал сниться надоедливый, очень короткий, но повторившийся невесть сколько раз сон — словно заевшая пластинка. Нечто похожее на пластинку Филе и снилось — вертящееся. Наверное, пластинка возникла в его пробуждающемся сознании как напоминание о счастливых днях юности. Нынешнее-то поколение пластинки разве что в кинофильмах видело. И ощущение у Фили появилось такое, какого он давно не испытывал — едва ли не ощущение счастья. Он лежал на чем-то мягком, ему было тепло. Не раскрывая глаз, Филя попытался припомнить, что случилось с ним перед тем, как он оказался в тепле и лежащим на мягком. Вспомнил очень быстро. Открыл глаза. Понятно — больничная палата. Он жив. Голова болит, шум какой-то в ней. Попытался ощупать голову правой рукой — не получится, в гипсе рука, оказывается. Левая болит, плохо слушается, но работает. Ага, голова у него, оказывается, обвязана бинтами. Правым глазом он видит — словно через узкую смотровую щель. Ясно, заплыл глаз. Осторожно пошевелил ногами — слушаются ноги. Значит, позвоночник эти шакалы ему не сломали. А вот что касается зубов, то тут ситуация намного хуже. Спереди, где язык привычно упирался в твердое — пустота. Сбоку — острые осколки. Хорошо, что хоть коренные целы. Будет чем жевать. В следующее мгновенье он увидел над собой лицо. Женское. Миловидное лицо молодой женщины. Взгляд женщины выражал озабоченность и сочувствие. Филя опять закрыл глаза…