20 Воскресенье, 19 сентября Меньков с самого начала расследования сделал два предположения. То есть, строго говоря, вообще-то три. Но предположение о том, что несчастный Александр Алевтинов является насильником и убийцей он отмел сразу же после разговора с Виктором Степановым. Алиби Алевтинова можно считать свершившимся фактом. Итак, предположение первое: Веронику Федяеву изнасиловал и убил мужчина, живущий неподалеку от ее дома. Или достаточно часто там бывавший. Войти в подъезд, дверь которого снабжена домофоном, уверенно и безбоязненно войти вслед за девочкой в лифт с целью ее изнасилования — для этого надо кое-что знать. Например, то, что в этом подъезде лифт, идущий с нижнего на верхний этаж (или с верхнего на нижний), нельзя остановить на каком-либо этаже посередине нажатием кнопки. То есть, надо дождаться, пока лифт с пассажиром (пассажирами) достигнет нужного этому пассажиру (пассажирам) этажа, пока этот пассажир (эти пассажиры) выйдет, пока двери закроются — и только после всего этого можно вызвать вожделенное средство передвижения. Жильцы жаловались, что это очень неудобно — долго приходится «ловить» лифт. Иногда это удается сделать даже не со второй попытки. Кроме того, преступник наверняка знал, что, остановив лифт между этажами, он очень нескоро обратит на себя внимания диспетчера лифтов — если вообще обратит. Те же жильцы жаловались, что, застряв в лифте, они подолгу не могли дозваться диспетчера. Предположение второе: преступник, в силу своей полной невменяемости, действовал неподготовлено и бессистемно: увидел ребенка, ломанулся за ним сначала в подъезд, а потом в лифт, изнасиловал, убил, выскочил из лифта. И никто его не заметил. Вот такой везучий оказался зверюга. В такое везение Меньков не верил. И потом — девочка, как уверяли ее родители, с подозрением и опаской относилась ко всем незнакомым мужчинам. Так ее проинструктировали. С незнакомцем она бы в лифт не вошла. Другое дело, что она могла уже находиться в кабине лифта, когда насильник впрыгнул в него. Последний вариант можно допустить в том случае, если преступник прятался на площадке между первым и вторым этажом, подстерегая жертву. А жертвой не обязательно должна была оказаться именно Вероника Федяева. Однако интуиция подсказывала Менькову, что первое предположение имеет гораздо больше шансов оправдаться, нежели второе. Вполне могло случиться так, что девочка уже несколько раз видела преступника — вблизи своего дома или даже в самом доме. Вообще у преступника почти не было бы шансов сделать то, что он сделал — если бы в тот момент дома находились либо отец, либо мать девочки. Они контролировали если не каждый шаг ребенка, то его местонахождение и состояние буквально каждую четверть часа. Разумеется, такой контроль не осуществлялся тогда, когда девочка находилась в школе или у бабушки. А в тот злополучный вечер в квартире Федяевых находилась только нянька — она же домработница. Выглянула с балкона, посмотрела — Вероника вроде бы направляется к подъезду. Ключи у девочки есть, девочка не маленькая, в квартиру попадет. Не попала. Нянька заподозрила неладное минут через пятнадцать после того, как Вероника вошла в подъезд. Женщина просто занималась каким-то делом… В последнее время, после убийства Федяева, Меньков вообще склонялся к версии изнасилования и убийства ребенка из мести отцу. Или для устрашения отца. И угрозы расправиться с Федяевым так же, как расправились с «сучЕнкой», его враги осуществили. А ведь эти враги могли оказаться вчерашними — если не друзьями, то уж партнерами точно. Или подельниками. Сейчас «чистый» бизнес — все равно, что пресловутый розовый слон. Не сыщешь сейчас бизнес, стопроцентно соответствующий закону. Так что партнеры по праву могут называться подельниками. И вполне может случиться так, что Вероника Федяева несколько раз видела с отцом этого вчерашнего партнера-подельника. Меньков сознавал, что последняя версия выглядит диковато, но… То ли еще он в жизни и следственной практике встречал. А пока старший следователь, по совету Татьяны Муромской, продолжал отрабатывать версию психопата, живущего — или часто бывающего — в Западном районе и совершившего на этой территории схожие преступления. Вообще-то такой подход новаторством не являлся. Совсем даже наоборот — ведь после совершения того или иного преступления, будь-то тривиальная поножовщина, ограбление, кража, изнасилование, следствие в первую очередь «шерстит» лиц, когда-то находившихся в местах заключения. Так что в данном случае если новаторство и присутствовало, то основывалось оно на доверии к психологии и психологу. Поскольку о сотрудничестве с Вербиным — да и с его непосредственным начальством — не могло быть и речи, Меньков решил действовать, используя кое-какие резервы. А резервами являлись Рябинин и его бывшие подчиненные в отделении Западного района Приозерска. Кроме того, у бывших подчиненных — да и у самого Рябинина — имелись осведомители, которые подчас могли выдать информации побольше, чем сотрудники милиции. И вот в один прекрасный вечер Менькову сообщили нечто, буквально ошеломившее его. Этой информацией он немедленно поделился с Татьяной. Он говорил со свояченицей по телефону, но отчетливо представлял себе, как загорелись ее глаза, как она вся засветилась. Что и говорить, Татьяну в подобных случаях охватывал самый настоящий охотничий азарт… Населенный пункт Старомихайловка значился поселком городского типа. Хотя о городе напоминал только центр поселка: многоэтажки (правда, зданий выше пяти этажей не было), автовокзал, несколько больших магазинов, ресторан. А уж от центра разбегались улицы и переулки, обставленные с обеих сторон одно- реже двух- и совсем уж редко трехэтажными коттеджами. Не шибко богатый люд населял Старомихайловку. Но слово «богатство» каждый понимает по-своему. Татьяна, обозревая окрестности поселка из окна автомобиля, именно так и сказала: — Какое богатство! Очень верно заметил один умный человек: «Хорош Божий свет, одно в нем плохо — мы, люди». — Ну да, — отозвался Меньков. — Этот умный человек — Чехов. А про богатство — это верно. Хорошо бы все забросить к этакой матери и раствориться на неопределенное время во всем этом… Все это — пылающая пожаром осенних красок листва и высокое, воистину бездонное фантастического цвета небо. Солнечный свет проливался с небес ласковым золотым водопадом на деревья, на землю с зеленой еще травой, на дома, кажущиеся декорациями к фильму-сказке. Дом номер тридцать шесть по улице Лиственной стоял во дворе за высоким глухим деревянным забором и стальными воротами. И забор, и ворота покрывал свежий слой масляной краски приятного светло-зеленого цвета. Изогнутая ручка на калитке поворачивалась, но калитка не открывалась. — Хм… Не очень-то здесь жаждут видеть гостей, — пробормотал Меньков и нажал кнопку звонка, заботливо упрятанную под резиновый козырек. Спустя примерно минуту за воротами послышались шаркающие звуки, потом скрипучий женский голос вопросил: — Хто? — Мы к Ирине Алексеевне, — поспешно ответил Меньков и быстро переглянулся с Татьяной. — Щас позову, — шаркающие шаги стали удаляться. — Позвать-то можно, а вот захочет ли Ирина Алексеевна общаться с гостями, — хмуро размышлял вслух Меньков. — Не каркай, — прошипела Татьяна. — Захочет. — Точно? Ты уверена? Татьяна не успела ответить, поскольку за калиткой послышался негромкий стук, и калитка открылась наполовину. Стройная девушка в длинном халате синего цвета с бело-красными причудливо изогнутыми полосами стояла перед Меньковым. Светлые коротко остриженные волосы, большие серые глаза, пухлые губы, слегка вздернутый нос. «Симпатичнее, чем на фотографии», — отметил про себя Меньков, а вслух произнес: — Ирина Алексеевна, мы приехали из Приозерска. Я — старший следователь городской прокуратуры Меньков, — он быстро вынул удостоверение из кармана куртки и раскрыл его. — А это… это мой помощник. Настороженное выражение лица Комовой сменилось откровенно испуганным. У нее наверняка спазм перехватил горло, потому что заговорила она сипло: — Что вам от меня нужно? — Я даю вам слово, — Меньков старался выглядеть как можно менее официально, — что, если вы захотите, все, о чем мы будем говорить, останется между нами. — А с чего вы взяли, что м ы с в а м и, — она выделила «мы с вами», причем, голос ее уже звучал нормально — не сдавленно и не сипло, — будем о чем-то говорить? — А взял я, Ирина Алексеевна, это с того, что терпеть зло значит в конечном итоге признавать свое поражение перед ним. — Лично я свое поражение признала, — она выглядела неуверенно. — Нет, вы просто-напросто стараетесь убедить себя в этом, — Меньков старательно повторял «домашнее задание» — установку Татьяны. Он почти слово в слово повторял фразы, которые она заставляла его запоминать сегодня утром. — Но, сдается мне, у вас это плохо получается. Мы ведь говорим с вами об одном и том же, правильно? А именно: о причине вашего ухода из средней школы номер девяносто один города Приозерска. — Да, — сказала Комова, и Меньков едва удержался от вздоха облегчения: ну, наконец-то. … Новогодние праздники во всех школах проходят — если их проводят, конечно — по одной и той же схеме. То есть, празднование включает в себя официальную и неофициальную часть. Официальная, как ей и положено, скучная, неофициальная — веселая. Последняя, веселая, зачастую не исключает неформальное общение между учениками и педагогами. А вот в неформальной части существуют разные варианты общения. В школе номер девяносто один города Приозерска вариант неформального общения выглядел незамысловато — совместное прослушивание музыки, сопровождающееся употреблением не очень крепких алкогольных напитков, то есть, шампанского, сухих вин и ликеров. Молодая учительница английского языка Ирина Алексеевна Комова относила себя к авангардной, «продвинутой» части современной молодежи. Из области всех острых ощущений она не практиковала групповой секс и употребление тяжелых наркотиков — у нее просто то ли не хватало смелости эти вещи практиковать, то ли хватало благоразумия их не практиковать. Попав на должность преподавателя средней школы в городе, где она училась в педагогическом институте иностранных языков, Ирина стала менее авангардной, менее «продвинутой» — положение обязывало. Ей очень нравился старый-престарый фильм «Доживем до понедельника» — с красавцем Тихоновым-Штирлицем и красавицей Ириной Печерниковой в роли учительницы английского языка. Пожилого красавца учителя в девяносто первой школе не нашлось — единственным мужчиной в школе был физкультурник. А вот развязных ловеласов, ведущих себя «на грани фола», среди учащихся старших классов имелось в избытке. За сорок с лишним лет, прошедших с момента выхода фильма с Тихоновым и Печерниковой, в обществе поменялось многое. Сейчас школьники избивали учителей и даже учительниц, причем, некоторые издевательства над педагогами снимали на свои мобильные телефоны. Ирина Комова, учившаяся в провинциальной школе, правда, не наблюдала таких крайностей даже будучи ученицей старших классов. Но наглое поведение богатых соучеников и соучениц — «мажоров» и «мажорок» — она наблюдала очень часто. В институте вместе с ней, конечно, учились дети достаточно богатых и высокопоставленных родителей — некоторые даже подкатывали на занятия на иномарках. Однако институт был не шибко престижным — кому охота напрягать в течение четырех с половиной лет мозги, заниматься зубрежкой только ради того, чтобы в лучшем случае стать преподавателем колледжа или лицея. Поэтому разделение студентов на касты отчетливый характер не носило. Но попав преподавателем в школу, Комова поняла, что школа за прошедшие несколько лет здорово «продвинулась». Поэтому относилась как к должному, например, к сомнительным комплиментам, которые отпускали ей десяти- и одиннадцатиклассники. Поэтому вовсе не удивлялась заголенным до невозможности, накрашенным, как дешевые шлюхи, и сверх меры надушенными дорогими духами десяти- и одиннадцатиклассницам. В общем-то она, что называется, пришлась ко двору старшеклассникам и старшеклассницам. Старше их всего на несколько лет, говорящая на их языке — точнее, сленге. Модно и довольно смело одевающаяся. Так что приглашение зайти в кабинет биологии восприняла безо всякого удивления — тем более, что передали ее две десятиклассницы. А уж исходило приглашение от особ мужского пола. Несколько удивило Комову только то, что кабинет оказался открытым — обычно на каникулы все кабинеты в школе запирались на ключ. В кабинете, когда в него вошла Комова, уже находились шестеро школьников — две девушки и четверо юношей. Один из них, приложив палец к губам, на цыпочках подошел к двери и запер ее изнутри. На учительском столе лежало несколько больших листов бумаги, на листах стояли две бутылки шампанского, пластиковые стаканчики и раскрытая коробка конфет. Один из юношей сразу стал открывать бутылку. Открывал он умело — не полностью выкрутил пробку, стравил немного газа из бутылки, потом вынул пробку и стал быстро разливать пенящуюся жидкость по стаканчикам.