* * * Есть поступки и события, на которые нормальные люди не могут смотреть под разными углами. Их оценка всегда одинакова. Шел двухтысячный год, Вторая чеченская кампания была в разгаре. Молодой старший лейтенант Басаргин недавно стал боеготовым летчиком, полноценным командиром штурмовика Су-25. Как-то выпало тянуть лямку ведомым в дежурной паре. Олег – ведомый, а ведущий – недавно прибывший с «придворного» (подмосковного) гарнизона капитан, у которого ни опыта, ни налета, ни куража в глазах. И как назло звучит команда на вылет – колонна наших «пехов», состоящая из трех грузовиков, «уазика» и двух «бэтээров» попала в засаду. Бегом к машинам, запуск и взлет по готовности. Дежурство происходило днем, так как оба летчика к боевым вылетам в ночное время еще не были подготовлены. Светлого времени оставалось мало, поэтому торопились. Пока взлетели, пока домчались до заданного района – на горы стали опускаться сумерки. Темнеет в горной местности быстро, стоит солнцу зацепиться за вершины, как ущелья с низинами тут же погружаются во мрак. Подлетая к узкой змейке грунтовой дороги, Басаргин заметил подбитую «коробочку» – дымивший БТР, съехавшие на обочину грузовики и вспышки от выстрелов из стрелкового оружия. Больше ничего разглядеть не получилось – ни наших позиций, ни чужих. Ведущий установил связь с «землей». Парни умоляли о помощи, так как силы боевиков многократно их превосходили. Олег ожидал, что пройдясь над местом заварухи, капитан сделает вираж с набором высоты, затем встанет на боевой курс и начнет атаку. Но тот вдруг начал накручивать виражи и рассуждать в эфире о том, что работать пара в условиях сумерек и ограниченной видимости не может. Басаргин к тому моменту успел немного повоевать, выполнил три десятка боевых вылетов в качестве ведомого и попросту охренел от такого поворота. Вояки на земле вообще потеряли дар речи. Тогда Олег принял решение и вышел в эфир, чего не должен был делать. – «Триста пятьдесят седьмой», уходи в зону ожидания, – дал он команду ведущему. Как ни странно, тот не возражал и послушно отошел на безопасную дистанцию. Небо стремительно темнело, и молодой старлей понимал: все что он успеет сделать – один заход. Первый и он же – последний. Выполнив маневр, он начал пикировать вдоль грунтовой дороги, чтобы снизить вероятность нанесения удара по своим. Когда режим пикирования стал устойчивым, несколько раз вдавил гашетку, выпустив весь боекомплект ракет. При выводе из пикирования стал запрашивать «пехов». Но те молчали. «Господи, – подумал он тогда, – хоть бы я случайно не накрыл своих…» Не накрыл. Через несколько секунд гарнитура в защитном шлеме ожила радостным молодым голосом: – «Воздух», все отлично! Но стра-а-ашно, мля… Чуть штаны не вспотели… Спасибо! С остатками «чумазых» сами разберемся… У Басаргина словно гора с плеч свалилась. Вот тогда он понял, что не зря от зари до зари штудировал предметы в училище, не зря тренировался на полигонах, не зря попал на войну. Он только что спас чью-то жизнь, и ради этого стоило не спать ночами, трудиться, потеть и вколачивать в память все то, что нужно боевому летчику. * * * Через некоторое время он отогнал воспоминания и мрачные мысли. Минутная стрелка подходила к заранее определенному рубежу, и Басаргин позвал: – Миша, ну что у тебя? – Пока ничего позитивного, – отозвался тот. – Отрезал второй кусок обшивки – никаких неисправностей не обнаружил. Пытаюсь вырезать третий. – Заканчивай. Время выходит. – Олежек, я тут подумал… – внезапно назвал его Михаил так, как называли самые близкие друзья. Причем голос был на удивление спокойным и ровным. – А какой мне смысл сматываться внутрь? Ты же сам сказал, что на выходе из дневной зоны долбанемся о поверхность. Так лучше уж попытаться что-то сделать, чем обоим сидеть внутри и ждать смерти. Здравый смысл в предложении инженера имелся. Но как он – командир экипажа – может оставить своего товарища под смертоносной солнечной радиацией? Матюшин, стало быть, устраняя неисправность, будет рисковать жизнью, а сам он все это время трусливо просидит внутри корабля? Нет уж, подобных поблажек Олег никогда себе не позволял! – Миша, я надеваю скафандр и иду к тебе, – сказал он, решительно оттолкнувшись от ложемента. – Вдвоем справимся быстрее. – Ни в коем случае, Олег! – запротестовал тот. – Это почему? – Ты должен сидеть за управлением! Если получится отремонтировать движок, то ты сразу включишь его для исправления траектории, – пояснил он. – А иначе мы попросту можем не успеть вернуться. И снова Матюшин был прав: аварийная ситуация развивалась таким образом, что счет мог пойти на секунды. – Да, все верно. Храброе сердце – башке не товарищ, – негромко проворчал Басаргин. Немного подумав, он вернулся в кресло, пристегнул ремни и взялся за джойстик управления двигателями ориентации. – Миша, мы поступим следующим образом. Ну-ка зафиксируй там себя понадежнее за скобы. Сейчас немного покрутимся… * * * Кратковременно включая двигатели ориентации, Басаргин изменил тангаж корабля, приподняв носовую часть на тридцать градусов относительно траектории полета. «Если у Михаила все же получится найти и устранить неисправность, то не надо будет тратить время на эволюции – импульс от работы маршевого двигателя сразу ликвидирует снижение и увеличит нашу скорость», – решил он. До выхода из теневой зоны оставалось выполнить еще один маневр, но для него потребуется помощь инженера. Глянув влево и вправо на иллюминаторы, командир не увидел ничего, кроме темноты. – Ты закончил? – справился напарник. – Нет, Миша, потерпи еще секунд двадцать. Ты светлую часть поверхности видишь? – Наблюдаю тонкую полоску. Понемногу приближается. – Понял. Я сейчас плавно крутану корабль вокруг продольной оси. Свистни, когда окажешься в нижней точке. – А, понял твою задумку! – повеселел Матюшин. – Давай!.. Запустив на долю секунды один из двигателей, Басаргин заставил «Мир-экспресс» начать медленное вращение. – До нижней точки пять секунд, – послышался голос Михаила. – Понял. – Стоп! Вырвавшаяся струйка газа остановила вращение. Теперь зияю-щая дыра на поврежденном корпусе и висящий рядом с ней инженер оказались внизу. – Ну вот, – довольно проговорил Басаргин, – теперь будешь работать в тенечке, а не под прямыми лучами. Можешь приступать – больше эволюций не планируется. – Неплохо придумано. Начинаю… * * * Корабль «парил» над Луной. Через верхний иллюминатор на фоне бескрайнего черного космоса светился краешек Земли, насыщенной живыми и сочными красками. Нижний полностью занимало мертвое «изображение» земного спутника – обширные белесые равнины, изрытые разнокалиберными кратерами. Время шло, а вместе с ним таяли и спасительные метры высоты. Никогда еще в своей жизни Олег не испытывал такого жгучего желания замедлить движение стрелок часов. Но что он мог сделать? Инженер копошился снаружи, не оставляя надежды отремонтировать отказавший двигатель, а он находился в ложементе, ожидая чуда – команды Матюшина на запуск. Как ни пытался Олег отвлечься от черных мыслей о приближавшемся столкновении с лунной поверхностью, но взгляд все одно приклеивался к менявшимся цифрам на мониторе. Двадцать пять тысяч сто тридцать метров… Двадцать четыре тысячи двести сорок… Двадцать три тысячи триста пятьдесят… Каждая минута – минус восемьсот девяносто восемь метров. Он принялся считать… Получалось, что до катастрофы оставалось всего двадцать шесть минут. А до выхода из освещенной зоны – двадцать пять. – Нет, все-таки при свете солнца умереть было бы лучше, чем в абсолютном мраке, – вздохнул Басаргин. – Мрака и после смерти будет в достатке…