Белые города вокруг каменных башен. Всё из глины: мостовые, дома, стены, - оттого пальцы до сих пор любят ласкать обломки керамического горшка. И эмаль родная - гладкая, прохладная, похожая на водоём в оазисе. Эмалью здесь украшалось всё, что делалось из глины. Солнце и вода, застывшие в яростном сплетении. Ассирия. Только храм на верхушке башни из настоящих драгоценных камней. Они - святыня, которую надлежит прятать от чужих глаз. Потому на них одежда из солнца и воды - из глины и эмали. Голубой цвет - символ чистоты. Лазурит - чистый камень, способный защитить девственницу, укрывшуюся в сердце святилища, - будущую супругу Верховного Владыки. И никто, даже сам правитель могущественной державы, не посмеет оспорить её права быть со своим возлюбленным и вкусить от него Тайной Мудрости! Ассирия... Пальцы помнят, даже когда молчит память. Тёплая, нагретая медь зеркал, лоск эмали, убаюкивающее спокойствие шерстяных покрывал... Тебе уже не нужны глиняные таблички-книги: с упоением вчитываешься в собственное сердце. Оно мудрее. Оно не забудет. Уснёт на долгие века, но так же будет хранить Тайную Мудрость, пока не придёт его время. И тогда, вдыхая запах степной полыни, ты очень нежно и тихо позовёшь: - Ассирия! Позови! Служба давно закончилась, в храме пусто. С фрески на Царских Вратах смотрит архангел Гавриил. Он держит в руках букет белых лилий, а счастливые, чуть удивлённые глаза по-детски распахнуты навстречу, словно нарисованный архангел хочет что-то сказать, помочь, утешить, но не решается. Совсем как Адель в тот ноябрьский вечер, который забыть невозможно... Воском плачут свечи, и слёзы текут по щекам - бессильные, горькие, отчаянные. Слёзы первой в жизни настоящей потери. - Дочка, ты молись, молись! Проси Господа об утешении. Зови на помощь ангелов, - Голос старушки, работающей при храме, тих и ласков. Но от этого ли, или от сказанных слов, или от того и другого вместе сердце отзывается явственной, физически ощутимой болью. - Как звать-то тебя, милая? - Надежда... * * * * * Наде было немногим за тридцать. Блестящее образование искусствоведа, специалиста по древнерусской живописи, сдержанная улыбка и лоск светской дамы. Работа преподавателя в художественной школе и частные консультации за хорошие деньги. Случайные романы, каждый раз вспыхивающие огненной страстью, так что кажется, что вот этот - точно навсегда! - нелепые расставания и одинокие вечера в пустой квартире. Год за годом, круг за кругом, однообразно, привычно, почти уже без разочарований... пока не появилась Адель. Никто не знал настоящего имени этой девушки, так же, как и того, где она живёт и учится. Но, если говорить откровенно, никто этим никогда не интересовался. Адель была слишком яркой, слепяще светлой и неземной, чтобы спрашивать у неё о столь прозаических вещах. Когда эта девушка появлялась в компании, все взгляды с восхищением устремлялись на неё - куколка с витрины! Золотые волосы, огромные глаза с длинными ресницами, лёгкий и весёлый нрав. С ней можно беседовать обо всём на свете, у неё всегда есть в запасе хорошая шутка или интересная история, но если собеседнику нужно выговориться, - умеет слушать, как никто. Многие жаждали её общества и внимания, однако в кругу общих знакомых Адель неизменно отдавала предпочтение Наде. Их дружба завязалась легко и была такой же светлой, как всё, к чему прикасалась Адель. Они часто гуляли по городу, разговаривали об искусстве, ходили на выставки, обсуждали интересные идеи. Иногда в конце рабочего дня, когда Надя заканчивала занятия в студии, Адель встречала её, и они вместе отправлялись в кафе, пили чай с пирожными, весело болтая ни о чём. Как они находили общий язык, будучи полной противоположностью? Надя об этом не задумывалась, однако слишком явственно ощущала, насколько ей необходимо общество Адель, её тёплая улыбка и ободряющие разговоры. Эта девушка озарила своим присутствием сердце Нади и всю её жизнь, так что, глядя на юную подругу, молодая женщина всё чаще повторяла про себя непривычное, чужое слово - «доверие». Адель доверяет миру, не ожидая от него подвоха, она всегда готова дарить, и её душа неизменно распахнута навстречу людям. А сама Надя? - Зеркало отражало сдержанную, недоверчивую улыбку: мир жесток, он не раз уже это доказывал. Люди лживы и завистливы, так стоит ли кому-то открывать своё сердце? Поздней осенью в городе грустно. От этой неясной, тягучей печали не спасает ничто - ни яркая реклама на проспектах, ни уютные огоньки в окнах многоэтажек. Только звёзды в небе, едва видимые в разрывах бледных ночных туч, кажутся сейчас чем-то по-настоящему надёжным, спокойным, вселяющим уверенность. Надя и Адель гуляли по городу. Девушка смеялась, как всегда, искренне и беззаботно, и Надя, переживавшая очередной разрыв с очередным возлюбленным, не решалась рассказать о том, что её мучает. Жаловаться стыдно, а портить настроение этому юному ангелу - и вовсе нехорошо. Но разговор немного отвлекал, тем более что тема была созвучна внутреннему состоянию молодой женщины: они говорили о течении романтизма в искусстве. - Великая страсть, большая трагедия, сильная личность! В живописи или поэзии романтиков герой-одиночка совсем не кажется пошлым или смешным. Сейчас, к сожалению, подобного эффекта добиться сложнее: высокая патетика нынче не в чести, а одинокий спаситель мира выглядит очень глупо, - весело говорила Адель. Надя натянуто рассмеялась: - Всё в мире повторяется дважды: один раз как трагедия, другой - как фарс. Время трагедий безвозвратно ушло! - Если ты хочешь этим сказать, что современный человек перестал страдать по-настоящему, то это не так, - возразила девушка, с любопытством заглянув ей в глаза. - Да? - Надя удивлённо приподняла бровь, внутренне досадуя на себя за то, что её так быстро разгадали. - За прошедшие века изменился антураж, но не личность, - строго сказала Адель. - Потому и в искусстве все «вечные» темы по-прежнему актуальны - любовь и разлука, жизнь и смерть, страдание и нежность. Это будет всегда, потому что человек остался прежним. А вот цинизм никогда не являлся хорошей маской для истинных чувств! И утешить он тоже не способен. Они стояли у ограды какого-то старинного особняка. В глубине двора за кустами сирени жёлтый свет фонариков бликами падал на светлые ступени. У входа висела мраморная табличка с мемориальной надписью. Положив руку на чугунную решётку, Надя безотчётно водила по ней пальцем, повторяя замысловатый узор завитков. - Если ты сейчас обо мне, то я не нуждаюсь в утешении, - наконец, тихо произнесла она после достаточно длительной и неловкой паузы. Они смотрели прямо друг на друга, в глазах Адель отражались звёзды. Не жёлтый и лживый свет фонарей, а ясное мерцание далёких звёзд - непонятная, но не подвергающаяся сомнению искренность. Так, в молчании, прошло ещё несколько минут, наконец, девушка выдохнула, улыбнувшись краешком губ: - Я о Байроне... о его героях, - и почти тотчас вслед за этим, торопливо простившись с Надей, растворилась в городских сумерках. ...Прошла неделя с тех пор, как Адель исчезла. Надя хотела видеть свою юную подругу и говорить с ней, однако в студию Адель не заходила, а поиски её через общих знакомых результата не принесли. Женщину мучила совесть: было ясно, что в тот вечер она чем-то обидела Адель. Но чем? Если бы знать! Впрочем, можно извиниться и просто так, без повода... только нужно ли? Снова заводить неприятный разговор, внутренне вздрагивая при мысли, как бы Адель опять не угадала её состояние и не предложила помощь. Может, и нет ничего страшного в том, чтобы поплакаться подруге, только Надя с самого детства привыкла в одиночку справляться с личными трудностями, не докучая окружающим своими проблемами и плохим настроением. Для повседневной жизни есть маска, на которой нарисована неизменная спокойная и доброжелательная улыбка, есть ровный тон и готовность погрузиться в работу до полного изнеможения. В тот вечер Адель назвала это цинизмом. Но Надя привыкла спасаться от суровой реальности именно так и менять ничего не собиралась. Две недели. Три - почти месяц. С головой уйдя в работу, Надя старалась не думать о времени и о своей юной подруге. Темой нового заказа были ангелы, они теперь мерещились повсюду. Вот и здесь, в вечерней пустой кофейне за соседним столиком - два ангела, и один - полупрозрачный, словно сотканный из воздуха, - похож на Адель. Странный их разговор, видимо, тоже мерещился Наде, потому что люди не могут так между собой разговаривать. - ...прошение о переводе из Хранителей в Спасители уже подала. - И что Гавриил? - Медлит. - Возможно, он что-то знает? - Что?! Я сама читала хронику Летописца: ни одной просьбы, Эска, ни одной! Ни жалобы, ни мольбы о помощи, а в мыслях - ни тени сомнения в том, что это нормально. Ей не нужен ангел-хранитель. Гавриил дал мне шанс, позволив воплотиться, но она снова отреклась от меня. - Но ты же знаешь, как короток век Спасителей? - Знаю. Потому и позвала тебя, проститься. - Я не верю! Это не может быть правдой! Чтобы человек сам отказался от своего ангела, обрекая его на... Ты ведь создана для другого, Адель! - Я очень люблю её, Эска. Если бы она только знала... Как во сне, Надя встала из-за своего столика и направилась к барной стойке. - Ещё кофе? - приветливо поинтересовалась официантка. - Нет, спасибо. Но скажите, эти девушки... - Какие? - Лицо официантки отразило искреннее удивление. - Вы - наш последний посетитель, и вот уже час, как единственный. Поскольку был поздний вечер, из кофейни Надя направилась прямо домой: ещё немного поработать, скорее сдать этот заказ, чтобы больше никогда... Цок-цок - звук её каблуков гулко разносился по причудливому переплетению улочек старой части города. Ноги сами привели к тому особняку, рука сама легла на решётку ограды в том же месте, как в тот вечер, почти месяц назад. Адель... Ангел-хранитель... Этого просто не может быть. Это галлюцинации от усталости. Да, нельзя столько работать, и с кофе надо быть осторожнее. Решено: сегодня выспаться, а завтра - к врачу. ...Но если позвать? Попросить в первый раз в жизни? Она придёт? А что, если всё услышанное - правда, и Адель больше никогда не вернётся? Бог с ними, с ангелами, в их реальное существование Надя никогда не верила, но вдруг жизнь Адель действительно зависит от её просьбы о помощи? Что стоит позвать её? Просто позвать... Время металось, как душа, не знающая покоя, то замедляя свой бег, то отчаянно припуская вперёд. Следующие несколько недель прошли в сомнениях. Надя была у врача, он выписал ей успокоительное и настоятельно рекомендовал ограничить свой рабочий день восемью часами. Всё нормально, просто небольшое нервное расстройство от переутомления. Заказ про ангелов сдан, от кофе Надя тоже совсем отказалась, и жизнь вот-вот должна вернуться в прежнее русло, но по-прежнему что-то мучает, тихо нашёптывая изнутри голосом, полным тревоги: «Позови! Ты же знаешь, что никто из общих знакомых давно не видел её. Говорят, уехала волонтёром с группой спелеологов - исследователей пещер, но она не могла уехать, не попрощавшись! Адель...» С каждым днём ожидание становилось всё невыносимее. И однажды утром вместо того, чтобы идти на работу, Надя направилась в храм. Разум уже не мог больше сопротивляться этому настойчивому приказу сердца: «Позови! Спаси своего ангела! Даже, если всё это просто померещилось, позови!» Шёл на слом весь устоявшийся за долгие годы жизненный порядок, с души одна за другой слетали прилипшие, как осенние листья, маски цинизма. Не умея молиться, Надя просто рыдала, - слёзы сами текли по щекам, а нарисованный на Царских Вратах архангел Гавриил смотрел ласково, и словно бы в утешение протягивал ей букет белых лилий. - Вернись, Адель! Ты нужна мне! Ведь ещё не поздно, правда?! Вернись! ...Она вернулась. Поздним вечером в самый канун Рождества дверь в квартиру молодой женщины открылась сама. На пороге стояла Адель, совсем такая же: светлая, счастливая, румяная с мороза. Только грязная куртка её была вся в крови, только милое лицо до самого подбородка рассекал свежий рубец. Только походный рюкзак волочился по полу, бессильно выскользнув из ослабевших рук. - Здравствуй! Ты звала меня? Прости, задержалась немного... Они смотрели друг другу в глаза, и Надя тоже улыбалась: впервые за долгие годы - горячо и искренне. Авель Неподвижные уставшие глаза терялись в хитросплетениях табачного дыма. Пресный, как церковная просвира, туманчик; бесстыдная гладкость столиков кафе; запах дешёвых духов, такой же фальшивый, как и смех отдыхающей молодёжи. Водка, кофе и табак - банально, но необходимо. Юрию было скучно. Он не любил свою работу, не любил холостяцкую квартиру с обоями в полосочку. Он был уже не молод, и всё труднее становилось заставлять себя улыбаться при встрече с друзьями и сослуживцами. Скучно. Пошло. На губах появился и пропал горьковатый привкус желчи. «Это ненависть к жизни...» - подумал Юрий. Недопитая чашка кофе совершенно растворилась в облаке сизого дыма... Несомненно, она наблюдала через стекло, иначе как объяснить ту неторопливую уверенность, с которой направилась она к столику Юрия. Встала рядом, чуть сбоку. Смотрит. Худенькая фигурка, словно в балахон с чужого плеча, укутана в странное платье - длинное и свободное, подпоясанное кожаным шнурком. Белёсые волосы взлохмачены. Что ей нужно? - Ты ко мне, девочка? Как тебя зовут? - Авель. Подростковый звенящий голос. Ни тени смущения. - Это мужское имя... - Не совсем: так зовут ангелов. «Надо бы предложить ей место за столиком, пожалуй, даже угостить чем-нибудь», - сказал себе Юрий и, чуть подумав, добавил: «Симпатичный ребёнок». Словно угадав его мысли, Авель села напротив и, заговорщически наклонившись к скучающему мужчине, попросила: - Пожалуйста, угости меня чашечкой кофе с пирожным. Я хочу ещё посмотреть на тебя. Они смотрели друг на друга и молчали. У неё были озорные васильковые глаза, словно излучавшие странный белый свет. И глядя в эти глаза, Юрий видел синий город с фонтанами и розами, чувствовал на своей коже прохладу утренней зари, ощущал биение жизни в своём пульсе. Девочка протянула руку и погладила его большую шершавую ладонь. - Так! Правильно! Знаешь, как я люблю фонтаны? И как рыба плещется в реке на рассвете, а самой притаиться за кустом с удочкой! И на футбол очень люблю, и в цирк... Юрий сам вдруг улыбнулся. Он уже забыл, когда в последний раз ходил на футбол. А в цирке не был с самого детства. Надо же! С неожиданной нежностью он пожал тонкие девичьи пальчики. - Знаешь, Авель, давай завтра сходим в парк, покатаемся на лошадях! Хочешь? Она залилась звонким смехом. Табачный дым рассеялся, и всё вокруг засверкало утренним летним солнышком. - Я подумаю! Но ты всё равно приходи в парк, ладно? И ещё: пообещай мне сменить обои у себя дома.