Всё, с помощью чего он мог одолеть зло, пришедшее в Волчью Бухту. Клауссена не заботило, верит кто-то или нет в его версию происходящего. Он попробовал сначала поговорить с доктором, потому что Пэрри был образованным человеком. И в этом была его ошибка. Теперь ему придётся охотиться на зло самому. Внезапно дверь распахнулась. На пороге стояла молодая женщина без одежды. - Я чувствую себя грешницей, - произнесла она. -22- Шериф «Большой» Билл Лаутерс стоял на ухабистой грунтовой дороге, ведущей к церкви. Он огляделся, достал бутылку ржаного виски, залпом допил оставшееся и отбросил бутылку в сторону. Он вытер губы рукавом дублёнки и затаился, проверяя, есть ли кто поблизости. Никого не было. Ему предстояло дело с преподобным, и оно требовало уединения. Похоже, он пришёл вовремя. Ни в церкви, ни вокруг неё движения не наблюдалось. Никаких старушек. Никаких грешников, ищущих прощения. Отличный день для небольшой дискуссии. Отличный день, чтобы научить Клауссена уму-разуму. В обоих направлениях дорога была пуста, Лаутерс быстро пересёк её по плотно утрамбованному снегу и вошёл в церковь. Внутри было тихо. Шериф выглянул за дверь, проверяя, не следит ли за ним кто-нибудь. Никого не было. Он двинулся по проходу мимо полированных скамей. Он двигался медленно, беззвучно. И это было огромным достижением, если учесть, что с тех пор, как он час назад покинул дом Пэрри, он только и делал, что пил. Лаутерс питал слабость к виски. Виски в кофе. Виски со льдом. Виски прямо из бутылки. Вид значения не имел. Лаутерс точно знал, что без виски он будет несчастен. Безнадежная развалина. А вот с виски... С виски он был смелым, решительным законником, способным без страха сойтись с любым вооружённым бандитом. Лаутерс не спеша приблизился к алтарю. По пути в тихой темноте он непроизвольно заметил, где под ногами истончился ковёр, в каких молитвенниках истрепалась обложка, и какие скамьи требуют ремонта. Несмотря на шум в голове от выпитого, Лаутерс оставался внимательным и обстоятельным. У него было дело, и он его закончит. В самой церкви Клауссена не было. Значит, он сидит в доме приходского священника. Лаутерс знал, что там преподобный спал, ел и замышлял свои игры и козни. - Больше этого не будет, - выдохнул Лаутерс себе под нос. - Не будет. Шериф ждал этого дня долгие годы. Он ничего не сказал, когда Клауссен появился в городе, распираемый чувством собственной важности и святости. Он ничего не сказал, когда Клауссен во время проповеди с кафедры осудил на вечные муки и пламя ада честных людей. Лаутерс даже не сказал ничего, когда этот сумасшедший, стуча Библией, настроил жену шерифа против него самого. Он смирился. Но когда Клауссен начал критиковать работу шерифа и отсутствие прогресса в расследовании убийств... Это было последней каплей. А теперь он несёт эту суеверную чушь про призраков. Лаутерс больше не мог терпеть. Пришло время заплатить Клауссену за свои грехи. Лаутерс не позволит этому чёртовому святоше ввергнуть Волчью Бухту - его город - в панику своими страшилками. Нет. То, что произойдёт сейчас, должно было произойти уже давно. Лаутерс вошёл в дом. Первой комнатой была маленькая гостинная с разожжённым камином. Лаутерс на пару секунд поднёс руки к огню, пытаясь отогреть пальцы. Потом заглянул на кухню и в тесный кабинет Клауссена. Преподобного нигде не было. Значит, остался только второй этаж. Лаутерс начал подниматься по узкой лестнице и замер на второй ступеньке. Сверху доносились звуки. Стоны. Скрип пружин на кровати. Либо Клауссена убивали и он метался от боли, либо... «Да нет, - решил Лаутерс, - второй вариант невозможен». Нет, только не преподобный Клауссен. Благочестивый ханжа Клауссен на такое не способен. Лаутерс медленно двинулся вверх по лестнице и остановился на верхней ступени. Теперь он отчётливо слышал два разных тембра стонов. Клауссена и задыхающейся, разгорячённой женщины. Лаутерс усмехнулся и двинулся по коридору к первой двери, которая была слегка приоткрыта. Он постоял перед ней около минуты, а потом пинком ноги распахнул настежь. Сначала его никто и не заметил. Клауссен лежал на кровати совершенно голый, и его запястья были привязаны кожаными ремнями к столбикам у изголовья.