– Я взял бы его на эту прогулку, но утром он отправился гулять сам по себе и не успел вернуться домой. – Въезжая под сень елей, мистер Форбиден подстегнул коня. – Теперь не отставайте. Когда он помчался вперёд, я озадаченно погналась за ним. Впрочем, спустя некоторое время озадаченность исчезла, растворившись в пьянящем, так любимом мною ощущении быстрой скачки. Воздух пах хвоей и влажностью, в солнечных лучах нежная зелень молодых иголок казалась восхитительно яркой и свежей. Какое-то время мы ещё скакали по дороге. Потом, всё-таки замедлив ход, мистер Форбиден свернул на узкую тропинку, уводившую в чащу. В чащу… На миг я ощутила себя героиней сказки про некую девочку, пустившуюся отнести гостинцы больной бабушке. – Не отставайте, мисс Лочестер, – на миг притормозив, бросил мистер Форбиден через плечо. – Если, конечно, не решили отступить от цели. В этом я тоже прочла намёк – и, упрямо прикусив губу, направила Ветра на тропу, абсолютно не понимая, что заставляет меня делать это. Интересно, бабочки чувствуют то же, когда летят на огонь?.. Мы ехали рысью среди сосен и елей по узкой тропе, плавно спускающейся вниз, порой огибая мшистые валуны, пока вдали не послышался шум воды. Вскоре склон стал круче, и тогда деревья расступились: тропа вывела нас к мелкой широкой речке, несущей прозрачные воды по каменным порогам. – Это та же река, что у нас в Грейфилде? – любуясь солнечными бликами, тающими в её быстром течении, спросила я. – Да. Однако нам с вами нужно чуть дальше. Мистер Форбиден направил коня вдоль реки, по её крутому скалистому берегу, поросшему маленькими кривыми ёлочками, изогнувшимися так, что стволы их нависали над самой водой. Мы с Ветром снова порысили следом. Прислушавшись к далёкому шуму, я начала смутно догадываться, что именно мне хотят показать, – и пару минут спустя мы действительно выехали к водопаду. Он был широким, как и река, срывавшимся с обрыва в небольшое озерцо, примостившееся в подобии полукруглой каменной чаши с отвесными стенами из слоёных скал, окутанной водяной пылью. Там, где сверху падал речной поток, озеро было тёмным и глубоким, но дальше мельчало, снова обращаясь быстрой порожистой рекой. Я подвела Ветра к самому обрыву, с любопытством взглянув вниз, – и отшатнулась. Вроде бы невысокий, водопад явно был не ниже крыши моего родного Грейфилда, и от взгляда вниз сердце неприятно сжалось. – Белая вуаль, – негромко проговорил мистер Форбиден. – Так его называют. – Он указал хлыстом куда-то вперёд. – Оттуда открывается хороший вид… да и шума меньше. Я покорно проследовала за ним по тропе, вившейся по самому краю обрыва, глядя, как вода под нами искрится на свету. Никакого спуска вниз я не заметила. Когда мы оказались достаточно далеко от водопада – там, где озеро перетекало в реку, столь мелкую и прозрачную, что я без труда видела крупную гальку на её дне, – мистер Форбиден, остановившись, наконец спешился. Я же, развернув Ветра, взглянула на то, что мы оставили позади. Отсюда видно было, что струи воды сливаются в сплошной поток, действительно похожий на волшебную вуаль из белого газа: плотного и текучего, сотканного из мириада крохотных жидких жемчужин, непрерывно сыпавшихся вниз. Вдоволь налюбовавшись прекрасным зрелищем, я снова взглянула на моего спутника и обнаружила, что мистер Форбиден уже набросил повод своего коня на ближайшую низкорослую ёлочку, а теперь подошёл ко мне, протягивая руку, предлагая помощь. Он снял шляпу и перчатки, и те лежали на мшистом камне неподалёку, по соседству с его хлыстом. Вполне естественный и учтивый жест заставил меня насторожённо сжать пальцами поводья. Стоит мне спешиться… Стоит сойти с коня, который всегда может унести меня прочь… – Что с вами, мисс Лочестер? – во взгляде и голосе «корсара» плескалась нескрываемая насмешка. – Никак, вы боитесь меня? Солнце, скрывшись за тучами, обесцветило краски, сгустив вокруг невыразительную серость. Наверное, именно эта насмешка заставила меня всё же протянуть руку в ответ. Или странное, почти гипнотическое воздействие этих фоморских разноцветных глаз. Или моя смехотворная уверенность в том, что нож в сапоге действительно сможет меня спасти. Как бы там ни было, я приняла его ладонь и подалась вперёд, чтобы всё-таки спешиться; но, когда я уже почти выскользнула из седла, другая его рука вдруг обвила мою талию. Меня аккуратно сняли с коня и поставили на землю, так легко, точно я ничего не весила… и внезапно мы оказались даже ближе, чем на последних мгновениях вчерашнего вальса. Только вот сегодня рядом не было никого, кто заставил бы его отступить. И пальцы, придерживавшие меня в собственнических объятиях – куда крепче, чем вчера, – не спешили отпускать. Я замерла, вскинув голову, чувствуя, как бешено колотится сердце. Мой спутник улыбался, прижимая меня к себе; его глаза были так близко, что я могла разглядеть кружева серебристых светлых разводов на голубой радужке и крапинки зеленоватых – на карей. И он смотрел на меня взглядом хищника, который, завидев лань, пытается понять, голоден он или нет. «Пустите», – хотела сказать я. Слова потерялись где-то на пересохших губах. Умница, Ребекка. Хотела знать, чего он хочет от тебя? Готова была зайти так далеко, чтобы тебе представилась подобная возможность? Поздравляю, представилась. И как теперь ты достанешь свой нож, куда побежишь с подгибающимися коленями?.. Даже если кто-то захотел бы пройтись по лесной чаще – здесь, рядом с водопадом, за речным шумом никто не услышит мой крик. И Белая вуаль может стать для меня погребальной. Среди времени, исчезнувшего и растворившегося в плеске воды, среди мгновений, напоенных смятением и размывшихся в бесконечность, мистер Форбиден наконец разомкнул губы. – Ваш любимый сонет Шекспира, – произнёс он. Слова обожгли мне щёки – вместе с его дыханием. Они были негромкими и мягкими, в них таилась мурлыкающая хрипотца и бархатная нежность. Смысл их не сразу дошёл до меня. – Ваш любимый сонет Шекспира, мисс Лочестер, – не выпуская меня из объятий, повторил мистер Форбиден в ответ на моё изумлённое, недоверчивое молчание. – Прочтите его. Мы ведь приехали сюда говорить о Шекспире, если не ошибаюсь. Мы стояли в подобии вальсовой позиции – так, словно вот-вот снова закружимся в танце над воздухом и водой: одна его рука сжимает мою, другая лежит на спине… правда, куда ниже, чем положено для вальса. И объятия наши куда теснее. Он действительно хочет, чтобы я читала Шекспира? Вместо предсмертной молитвы, надо думать? «Пустите меня», – снова хотела сказать я – и снова не смогла. Лучше делать, что он говорит. Усыпить его бдительность. Пока кот не выпускает когти, придерживая пойманную мышь мягкими лапками, но стоит мышке взбрыкнуть, попытаться бежать… Под его неотрывным взглядом я медленно облизнула сухие губы. Понимание, что именно я должна прочесть, пришло мгновенно. – Кто может вред нанесть, но всё же не вредит, – в моём тихом голосе почему-то тоже пробилась хрипотца, – не делает того, о чём лишь говорит… Вернувшееся солнце полыхнуло в его зрачках жаркими искрами, высветило ярче кружева на радужках. Впрочем, нет, не кружева: острые грани зелёного бриллианта и голубого топаза. – Кто, возбудив других, холодным остаётся, и на соблазн нейдёт, и злу не поддаётся… В его глазах растаяли серебристый воздух и бледная морская лазурь, земля цвета жжёного сахара и зелень трав… но взгляд этих глаз был огнём. Пламенем, обжигающим и манящим, приглушённым и сдерживаемым. Я внезапно осознала, что вовсе не страх подкашивает мне ноги и сбивает дыхание. Опасения диктовал мне разум, но не сердце. А то, что я чувствую… страха в этом было не больше, чем когда ты несёшься вскачь, пытаясь перегнать ветер, или прыгаешь в воду с высоты, или замираешь на качелях в точке перед началом падения. Тот страх, что разливается в крови приятным волнением, пленительным и острым удовольствием риска. Впрочем, само осознание этого факта должно было бы меня испугать. – В наследство тот берёт небесные красы… – И не кладёт даров природы на весы, – вдруг негромко подхватил мистер Форбиден. – Он внешности своей… – Хозяин, – прошептала я, глядя на него, когда он оборвал фразу выжидающей паузой. – И властитель. Его улыбку окрасило странное веселье – прежде чем он заговорил вновь, заканчивая катрен: – Тогда как в большинстве всяк лишь её хранитель[20]. – Он помолчал, словно в раздумьях, глядя на меня так, будто прочёл в моём лице ответ на вопрос, давно его терзавший. – Да… старина Уильям всё же был фоморски мудр. Пальцы на моей талии скользнули чуть ниже, намёком на ласку… Прежде чем разжаться. Выпустив меня из плена своих рук, мистер Форбиден отступил на шаг. Отвернулся. – Девяносто четвёртый, значит, – изрёк он, подбирая с камня свой хлыст. Из его голоса исчез всякий намёк на мурлыкающие нотки, звучавшие в нём только что. – Мне больше по душе шестьдесят шестой, но о вкусах не спорят. – Стряхнув хвою с соседнего валуна, большого и плоского, словно каменный табурет, мистер Форбиден невозмутимо указал на него, явно предлагая мне сесть. – А вы верны себе, мисс Лочестер. Обычно женщины предпочитают философской лирике стихи, посвящённые любовным терзаниям. Конечно, и вы падки на романтику, но ровно в нужной мере, чтобы не превратиться в того рода инженю, от приторности которых зубы слипаются лучше, чем от ирисок. Я стояла, пытаясь выровнять дыхание. Обескураженная, растерянная, непонимающая. Я знала, что мне следует немедленно вспрыгнуть на Ветра и уехать. С точки зрения матушки – предварительно отвесив мистеру Форбидену пощёчину за непристойное поведение. С точки зрения здравого смысла – без этого, ибо пощёчина потенциальному оборотню и кровавому убийце может слишком дорого обойтись. Но он говорил со мной ровно так, как раньше, и вёл себя так спокойно, словно ничего не произошло. Так, что впору было думать, будто происходившее минуту назад мне просто померещилось. – Считаете меня инженю?* – почти непроизвольно спросила я. – Естественно, считаю. И вы достаточно умны, чтобы понимать, что я прав, и достаточно хитры, чтобы порой пытаться казаться наивнее, чем вы есть на самом деле. В действительности вы ещё и сама себе субретка[21]. Это, должно быть, и делает вас такой привлекательной в глазах тех, кто даже сладости предпочитает с перчинкой. – Он указал хлыстом на камень: повелительным, не терпящим возражений жестом. – Присаживайтесь, мисс Лочестер. К слову, об инженю. Вы наградили Ромео весьма красочными эпитетами, и, полагаю, ждать от вас добрых слов о Джульетте или Офелии тоже не стоит. Я не должна была подчиняться. Я должна была уезжать, прямо сейчас, пока мне предоставили шанс. Я знала это. Особенно учитывая, что ко мне уже вернулись и трезвость мысли, и самообладание. Но почему-то, привязав Ветра к ближайшей сосне, я подчинилась. В конце концов, не похоже, что меня привезли сюда для тех целей, о которых я думала. Для осуществления этих целей «корсару» уже предоставили все условия, однако вот она я, живая и невредимая. И пусть коты любят играть с мышками, прежде чем съесть их, – но я полагала, что подобные игры были бы куда интереснее разговоров о Шекспире. Впрочем, если я всё-таки попытаюсь убежать… кто знает, что он предпримет тогда. Опускаясь на мягкий мох – чуть приподняв юбку, так, чтобы удобнее было быстро выхватить нож, – я сама понимала, насколько жалки оправдания, которыми я прикрываю жгучее нежелание прерывать эту встречу. Бедная глупышка Ребекка. Слишком смелая, слишком гордая, слишком любопытная, чтобы позволить себе отступить сейчас, когда ты зашла уже так далеко. Вконец заигралась в бабочку, танцующую у открытого огня. Или увязла в паутине, которой обернулся для тебя этот огонь. Забавно. Он помог мне сойти с коня, потом я прочла ему сонет – в объятиях, не многим отличающихся от вальсовых. Все эти занятия по отдельности признаны вполне пристойными; однако в сочетании и обстановке, подобным этим… – Не стоит, – небрежно подтвердила я, в свою очередь стягивая перчатки, наблюдая, как мой собеседник наконец позволяет себе сесть на камень по соседству. – Хотя если Джульетта вполне может удостоиться от меня одобрительных эпитетов, то Офелия, на мой взгляд, жалкое создание.