Общество нового соседа вызывало у меня ни с чем не сравнимое чувство: словно тебя одновременно терзают жар и холод. Было в этом человеке что-то… притягательное. Хищность его взгляда, порочность его улыбки – всё это странным образом привлекало. Так детей привлекают страшные сказки, даже если они знают, что заплатят за это бессонной ночью. Наверное, так пламя привлекает мотыльков. Странно, но никто и никогда не был для меня столь приятным собеседником, даже Рэйчел, моя добрая подруга. Возможно, один лишь Том… до недавнего времени. Я ни с кем не могла говорить о том, что поведала новому соседу. Мать велела бы мне выйти вон, не удосужившись дослушать; Бланш лишь похлопала бы ресницами, не замедлив после наябедничать кому только можно. Отец выслушал меня как-то раз, но ответом мне были грустная улыбка и слова, которых я, в принципе, ожидала. «Ребекка, вы с Томом – давние друзья, а это уже немало. Мы с твоей матерью были лишены и этого. Однако я ни разу… да, ни разу… не пожалел о нашем браке. – Я и сейчас помнила ласковое прикосновение к волосам, которым меня тогда наградили. – Чувство приложится со временем, вот увидишь». Да, какое-то чувство определённо приложится. Дружба, которая станет нежнее, чем прежде. Уважение. Но не то, о котором писали в моих любимых книгах. Что делать, если я чувствую, каким-то шестым чувством чувствую, что не должна сейчас всовывать голову в брачную петлю? Что делать, если душа порой замирает в предчувствии чего-то неведомого, а вересковый ветер нашёптывает: «Что-то случится, вот сейчас, совсем скоро, подожди ещё немного, ещё чуть-чуть»… Правда, теперь мне казалось, что я знаю ответ на этот вопрос. Глава пятая, в которой мы узнаём, что цепи дружбы сковывают не слабее прочих цепей Когда я вышла у родного крыльца, дождь уже кончился. На террасе нервно прохаживался отец; завидев меня, он всплеснул руками и поспешил навстречу. – Несносная девчонка! И что с тобой эти дни творится? С чего ты опять убежала? Мы уже отправили слуг тебя искать! – сердитому тону немного не соответствовали объятия, в которые меня не замедлили заключить. – Но ты не слишком промокла, как я погляжу! Чей это экипаж? Значит, Том никому ничего не сказал… – Мистера Форбидена. – Я кивнула кучеру, который, откланявшись, вновь вскочил на облучок и щёлкнул кнутом, понукая коней. – Он встретил меня… в полях. Любезно одолжил экипаж. – А где же он сам? – Решил вернуться домой. Пешком. – В ближайшее же время навещу его, дабы выразить благодарность, – сердечно изрёк отец. – И, возможно, я составлю вам компанию, мистер Лочестер, – негромко произнёс кто-то за моей спиной. – Признаться, слухи и домыслы касательно личности нашего нового соседа изрядно меня заинтриговали. Склонив голову, я обернулась – и присела в реверансе: – Милорд… Отец Тома, как всегда, без улыбки глядел на меня. Поджарый и статный, с бледным, гладко выбритым лицом, с тёмными, без блеска, глазами, лорд Чейнз всегда чем-то меня пугал. Отчасти ещё и потому, что был магом. Однажды он даже колдовал при мне; я до сих пор помню, как сквозь белый шёлк его рубашки пробивалось алое свечение магической печати, украшавшей его руку сияющим клеймом, проявлявшейся, когда её владелец использовал свой дар. – Добрый день, Ребекка, – промолвил лорд Чейнз бесстрастно. – А вы похорошели. – Благодарю, милорд, но вы льстите мне. Матушка была бы мной довольна. В кои-то веки я не поднимала глаз, что могло бы сойти за смущение. Впрочем, довольство её было бы весьма непродолжительным. – Мистер Лочестер, вы не будете против, если я немного пройдусь по саду в сопровождении вашей дочери? Отец удивлённо вскинул голову – одновременно со мной. – Сейчас?.. – Боюсь, стоит вашей супруге её увидеть, и нам будет не до этого. Страдальчески ущипнув себя за бакенбарды, отец кивнул. – Мисс Лочестер, не откажетесь составить мне компанию? Всё-таки удосужился спросить. Надо же. Я кивнула, первой направившись к яблоневой аллее. – Том рассказал мне всё, – заговорил граф, когда мы отошли достаточно далеко. – Как о вчерашнем вечере, так и о сегодняшнем утре. Я молчала, каждым шагом вминая в гравий ещё одну снежинку мокрых яблоневых лепестков, следя за отблесками света на рукояти его трости. – Я насилу удержал его от того, чтобы поведать об этом… инциденте всем вокруг. Окружающим ни к чему об этом знать. Мой сын глубоко раскаивается в случившемся, и я не смог бы покарать его больше, чем он карает себя. Однако я знаю, мисс Лочестер, что вы – человек с железной волей. Такие люди не склонны легко прощать… и легко ломаться под давлением обстоятельств. Я знаю, вы способны отвергнуть предложение моего сына, невзирая на то, что за это вашу жизнь обратят в преисподнюю. Более того, я знаю, что в крайнем случае вы вполне способны порвать с этой жизнью и пуститься в вольное плаванье… но к чему такие жертвы? – Я понимаю, куда вы клоните, милорд, однако… – Ребекка, подумайте, что мой сын… что мы предлагаем вам. Богатство. Уважение. Безбедную жизнь. Такую любовь, которую вам вряд ли сможет дать кто-либо ещё. Разве это так плохо? Bouche de miel, coeur de fiel[10], подумала я. – Диких птиц не утешит то, что их клетки сделаны из золота. – Понимаю, – вздохнул граф, вроде бы действительно вполне понимающе. – Ну что ж, давайте рассмотрим следующий вариант. Вы отвергаете предложение Тома, надеясь на мифический брак по любви. Однако вероятность того, что вам посчастливится встретить человека, которого полюбите вы и который полюбит вас, ничтожно мала, равно как и вероятность того, что ничто не помешает вам сочетаться законным браком. Зато вам будет обеспечено кое-что другое: презрение со стороны всех членов вашей семьи… да-да, всех. Поубавьте скептицизма во взгляде: ваш отец надеется на этот брак не менее вашей уважаемой матушки. Спохватившись, я снова опустила глаза. – Да, презрение, – явно смакуя это слово, повторил граф, – и, возможно, разрыв родственных связей. А также муки совести, которая до конца ваших дней будет неустанно напоминать вам о том, как вы одним неосторожным словом убили своего друга. Не понимая, о чём он, я недоумённо повторила: – Убили?.. – Молодые люди нынче так категоричны. – Граф пожал плечами. – Порой они предпочитают смерть жизни без любимой. О чём и пишут в своём дневнике, думая, что достаточно надёжно его спрятали… – Заметив, что я отстала, он обернулся: – Что с вами, мисс Лочестер? Вы будто побледнели. Я кое-как разомкнула пересохшие вдруг губы. – Том этого не сделает. – Романтические истории оказали пагубное влияние на его сознание. Вы наверняка помните, какое впечатление произвёл на него образ Вертера[11]. Романтизм, повальное увлечение вашего времени… Вы, кажется, тоже его не избегли. Помнится, читали ему отрывки вслух… – Том этого не сделает! – Я бы на вашем месте хорошенько взвесил все «за» и «против», Ребекка. На одной чаше весов – жизнь, о которой многим дано только мечтать. На другой – ничего, кроме боли и унижения. И ради чего? Ради призрачной… свободы. – Граф резко отвернулся, взметнув полами сюртука; его тон ясно дал понять, сколь низко он оценивает последнее понятие. – В ваших руках возможность спасти две юные жизни – или погубить. Думаю, уже завтра Том повторит своё предложение, но сегодняшний день… я дарю вам это время, мисс Лочестер, чтобы вы могли принять правильное решение. Так и не найдя в себе сил двинуться с места, я молча смотрела в черноту его удаляющейся спины. И найденные в карете силы сказать «нет», казалось, удалялись вместе с ним. Я смутно помню, как меня отчитывали за побег из дома; как я сидела в гостиной, слушая Джона, распевающего душещипательную арию под фортепианный аккомпанемент Бланш; как, снова сославшись на головную боль, шла в свою спальню. Я отправилась в гостиную, надеясь поговорить с Томом, но его там не было. Лорд Чейнз объявил, что его сын дурно себя чувствует. Значит, разговор откладывался до завтра, и я слабо представляла себе, каким он будет. Не начинать же беседу с вопроса: «Том, это правда, что, если я отвергну твоё предложение, ты покончишь с собой?» Глупость какая. И почему, рассказывая мне это, лорд Чейнз был так спокоен? Он никогда не проявлял сильных эмоций, но речь идёт о жизни его сына! Возможно, это просто шантаж… А возможно, и нет. Я почти не спала: мало того, что вихрь лихорадочных мыслей всю ночь заставлял меня ворочаться с боку на бок, так ещё и ночную тьму периодически с грохотом рассекали змеистые лезвия молний. Впрочем, в какой-то миг я всё-таки забылась сном. Но из объятий Морфея меня вырвал крик отца: «Ребекка, ты цела!» – Что? – я рывком села в постели. – Отец, что случилось? Не отвечая, он схватил дрожащими пальцами мою руку. – Волк, – выдохнул он наконец. – И… Элиот. – Элиот? Что с ним?! – Мы нашли его во дворе. Дверь в холл была открыта. Видно, он зачем-то вышел из дому, и зверь…