Покачав головой, я невесело улыбаюсь. — Извините, что вывалила на вас весь этот груз… Вряд ли вам интересно выслушивать бредни запутавшейся домохозяйки. Не будь так строга к себе. Мы все совершаем ошибки. Любовь может быть и такой. Может вознести тебя так высоко, что ты, ослепленная, не заметишь, что начала падать. А если даже заметишь — и поймешь, что, упав, разобьешься, — тебе будет плевать, потому что на пике было неописуемо хорошо. Откашлявшись, я отворачиваюсь и смотрю вниз, на проезжающий по улице автомобиль — так я меньше рискую своим душевным спокойствием и своим сердцем. Но стоит мне только подумать, что шторм миновал, что я осталась в живых, как Себастьен бережно, мягко берет меня за руку, и это прикосновение интимнее, разрушительнее, чем любой поцелуй. Все атомы моего тела настроены на него, умоляют не отпускать меня — никогда, — просто быть со мной рядом и держать меня за руку. Он переворачивает ее ладонью вверх и накрывает своей. Молча. Слова не нужны. Тишина успокаивает, точно ласковый бриз. — Куда вы двинетесь дальше? — В каком смысле? — Человек должен жить, Валентина. Спотыкаться. Падать. Вставать. Жизнь чересчур коротка, чтобы не знать, в каком виде вы любите яйца. — Не знаю. — Я замолкаю и смотрю на прохожих внизу, представляя, куда они могут спешить, думая о Гийоме и его магазине цветов, о том, как здорово было найти работу и ощутить себя нужной. — Может… Может, узнаю, нравится ли мне танцевать под дождем. Или каково не спать всю ночь напролет и встретить рассвет. Или забавы ради притворюсь на день кем-то другим. — Посмотрите на меня, — приказывает он нежно. Я заставляю себя поднять взгляд на него — нерешительно, как всегда рядом с ним. — Валентина, вы много лучше, чем думаете о себе. — Не уверена, — фыркаю я, пытаясь спрятать свою тонкую, как стекло, уязвимость за побитой броней. — Знаете, что я вижу, когда смотрю на вас? Я качаю головой — еле заметно. — Когда я смотрю на вас, я вижу женщину, которая, возможно, сбилась с пути, но я знаю, ей хватит смелости снова его отыскать. И она тоже знает об этом. Ей нужен всего лишь толчок в правильном направлении. Вокруг нас вырастает, как дерево, и распускается тишина. Он поднимает руку — медленно, словно в кино или во сне, — и, проникнув под мои волосы, берет мой затылок в ладонь. Его пальцы ласкают мою разгоряченную кожу, заменяя кровь в моих венах расплавленной лавой. — О чем вы думаете? — шепчу я. Себастьен наклоняется, и наши лица оказываются до опасного близко. Здравый смысл приказывает мне уходить, но я неблагоразумно игнорирую его и ныряю в океан синевы. Все мое тело звенит. — О том, что никого еще не хотел поцеловать так сильно, как сейчас вас. Пауза, которая горчит, как предательство. — Я замужем. Новая пауза. У этой вкус сожаления, безысходности. Он ведет большим пальцем по моему подбородку, по нижней губе. — Тогда зачем вы пришли, Валентина? — Потому что хотела. Потому что мне нужно быть там, где вы. Потому что рядом с вами я счастлива. Мое подсознание машинально регистрирует окружающий шум — людской смех, сирену «скорой», сигналы машин — жизнь бурлит вокруг нас, словно ничего необычного не происходит. Все это блекнет до бессмысленного ничто из-за мужчины, который обнимает меня, словно я самая бесценная вещь на земле. Тяжело дыша, я беру его за запястье. У него гладкая, теплая кожа. И я, хоть и должна, не хочу его отпускать. Никогда. — Скажите что-нибудь, — шепчу я. — Ваш муж — идиот. Будь вы моей… — Неожиданно он опускает лицо и один за другим перецеловывает мои пальцы. От его требовательных губ сквозь меня проносятся взрывные волны тепла. — Боже мой, Валентина, с вами я чувствую то, что, думал, не почувствую уже никогда, — шепчет он хрипло, целуя мой лоб. Смеющийся парень уступил место мрачному незнакомцу, чей взгляд полон печали и боли. Мне хочется снова обнять его и помочь перетерпеть эту боль. — Я смотрю на вас и смею надеяться, что… — Валентина? Это ты? — Женский голос разрушает волшебный момент. Нет. Нет. Нет! Проклиная богов, которые продолжают нас прерывать, я виновато отступаю от Себастьена и поворачиваюсь в направлении знакомого голоса. — Джиджи? — Сраженная шоком, я смотрю, как моя подруга выходит на свет. Упругие ноги. Вишнево-алые губы. Крохотное красное платье, не скрывающее практически ничего. Джорджина «Джиджи» Стэнхоуп. Секс-бомба. Звезда светской хроники и благотворительных аукционов. И — жена одного из ближайших друзей и партнеров Уильяма. — Что ты здесь делаешь? — Похоже, то же самое, что и ты. — Она усмехается и бесстыдно оглядывает Себастьена. — Наслаждаюсь вечером, Вэл. Мои щеки обжигает краска стыда. — Я не знала, что ты будешь в Париже. В прошлый раз, когда мы общались, ты не говорила, что собираешься уезжать. — В тот раз у Неймана, да? — Она пожимает плечом. Даже это ее движение соблазнительно. — Ну, планы меняются. — Она дотягивается до белокурого бога, который выглядит намного моложе и меня, и ее, и берет его под руку. — Решила себя побаловать. Вэл, это Райан. Райан, это Валентина. Я представляю их Себастьену, и мы недолго болтаем о пустяках. Точнее, болтает Джиджи, которая любит, когда все внимание и все взгляды устремлены на нее. Я не против. Так даже лучше. Есть время придумать ответ на случай, если она спросит о Себастьене или Уильяме. Или найти вежливый повод, чтобы уйти. Она дотягивается до моей руки. — Вэл, идем со мной. Господа, мы скоро вернемся. Не делайте ничего такого, чего бы не сделала я. — То есть, разрешено практически все, — бурчу я с сарказмом, смеша ее. Джиджи уводит меня в дамскую комнату, где распахивает двери кабинок, проверяя, одни мы здесь или нет. Убедившись, что мы одни, она прислоняется бедром к мраморной стойке и складывает на груди руки. — Так, а теперь, проказница, ответь мне на два вопроса. Где твой незадачливый муж? И самое главное: как ты оказалась в объятьях Себастьена Леруа? Хотя я ни капельки тебя не виню. — Ты его знаешь? — Мы какое-то время учились в одной школе в Швейцарии, но, по-моему, он меня не узнал. — Она качает головой. — Боги вроде него не общались с обычными смертными. Он учился на пару классов старше меня, и по всей школе ходили слухи о том, что он умеет вытворять с женским телом. А ведь тогда он был зеленым юнцом. Как представлю, что он умеет сейчас… — Она театрально обмахивается ладонью, потом наклоняется, словно хочет сказать мне секрет. — Ты уже его трахнула? — Между нами ничего нет, — спешу вставить я и, чувствуя себя очень неловко, краснею. — Хорошо, — отвечает с лукавой улыбкой Джиджи. — Как скажешь. Но он лакомый кусочек, согласна? Известный художник, бог секса да еще при деньгах. Его отец был кем-то вроде короля Уолл-стрит, а мать — знаменитой французской актрисой. Поэтому спрашиваю еще раз, как ты попала в его объятья, счастливица? Отвечай. — Я не была в его объятьях. — О, дорогая, перестань кормить меня чушью, а то меня скоро стошнит. Я встаю рядом с ней, прислоняюсь бедрами к мраморной стойке и подталкиваю Джиджи плечом. — Знаешь, для эгоманьячки ты чересчур многое замечаешь. Ей хватает такта ответить смешком. — Уильям дома. А я здесь, пытаюсь понять, что делать дальше, — говорю я, внезапно поникнув. Ее присутствие возвращает назад мою прежнюю жизнь, впрыскивает дозу реальности в тот мир фантазий, где я жила последние несколько дней. В глазах Джиджи вспыхивает понимание. — Я так рассердилась, когда Ларри мне рассказал. Трахать интерна? Серьезно? Что за банальщина! — Она кивает на дверь. — Райан там… Он мой подарок себе на развод. Мои глаза округляются. — Погоди, что? Я не знала, что у вас с Ларри проблемы. — Засранец обменял меня на модель поновей, поэтому я решила тоже сделать апгрейд. Я кладу ладонь на ее покрытое бриллиантами запястье. — Джиджи, мне жаль. Она похлопывает меня по руке. — О, пожалей лучше Ларри. У меня адвокаты лучше, чем у него. Мы обсуждаем ее развод еще какое-то время. Если она и чувствует, что тему своего собственного брака я избегаю, то ничем это не выдает. Да и что тут можно сказать? Что он развалился? Мы уходим из туалета и находим наших мужчин. При виде Себастьена в мои легкие словно возвращается воздух, от улыбки в его глазах становится легче дышать. Если это неправильно, мне уже все равно. Себастьен кладет руку на мою обнаженную спину. Властно. Бесстыдно. Он предъявляет на мое тело права, и оно с дрожащим вздохом сдается. Наклонившись, он шепчет чарующие слова: — Хотите уйти отсюда? И в моей груди, в глубине горла, на языке, на кончиках пальцев формируется еще более опасный ответ. Боже, да. — Да. Глава 14