Почти допив свой эспрессо, я принимаюсь листать путеводитель. Куда пойти дальше? В Лувр? В Нотр-Дам? После телефонного разговора я, хорошенько выплакавшись, заключила с собой договор: я не позволю состоянию нашего брака выбить меня из седла и не дам беспорядку внутри омрачить эту поездку. К черту. Не получит мой муж удовольствия испортить еще и ее. Я в Париже, в Городе Света, где жили Пикассо, Хемингуэй и Матисс. И пока я решаю, что делать со своей жизнью и с остатками нашего брака, я буду этим городом наслаждаться. Читая абзац об архитектуре прославленного собора, я поправляю очки. Уильям их ненавидел. Говорил, что я выгляжу в них, как зануда, и часто просил поменять их на линзы. Довольная, я улыбаюсь. Похоже, мой бунтарский дух не исчез до конца. Подходит за пустой тарелкой официантка. Пока я благодарю ее, мимо кафе проходит тот несносный мужчина из галереи — тот самый, чей поцелуй и объятья я еще чувствую, будто фантомную боль. Его походка легка и расслаблена. Он уже удаляется, но потом замечает пожилого месье, сидящего через несколько столиков от меня, останавливается и заходит, чтобы с ним пообщаться. От одного его присутствия рядом мой пульс начинает зашкаливать. Какое-то время они разговаривают. А я, будто Любопытный Том, не могу перестать смотреть на него. На пряди волос, свободно падающие на лоб. На мальчишескую полуулыбку, остающуюся у него на губах после смеха над чем-то, что сказал его собеседник. На резкие черты лица, контрастирующие с полным чувственным ртом. Брутальность. Вот верное слово. Он брутально красив безо всяких усилий. Он поднимает лицо и обводит помещение взглядом. Меня охватывает панический страх — вдруг он заметит, что я смотрю на него с разинутым ртом? — и я неуклюже роняю книгу себе на колени. Как можно быстрее я поднимаю ее и, закрыв ею лицо, притворяюсь, будто читаю, а на самом деле молча молюсь, чтобы он меня не увидел. Пожалуйста, ну пожалуйста… — Привет, соседка. Вот черт. — Привет. — Я заставляю себя посмотреть на него, и меня вновь поражает то, насколько пронизывающий у него взгляд. Но опять же, все в нем будто создано для того, чтобы пробуждать самые потаенные, самые эротические фантазии. — Не заметила вас. Если он и догадался, что я нагло вру, то показывать это не стал. — Интересная книга? — Он, словно читая название, склоняет голову набок. Уголки его рта ползут вверх, в глазах пляшет веселье. — Какая? А. Да, вполне. — Я кошусь на виновницу и замечаю, что держу ее вверх ногами. Твою ж мать. Я переворачиваю ее. — Я пыталась… ну вы понимаете. Увидеть картину со всех сторон, — придумываю убогую отговорку. Валентина, серьезно? Со всех сторон? Он издает смешок — возбуждающий, хрипловатый, мужской. — Мы с вами все продолжаем сталкиваться, — прибавляет он тихо, мягко и медленно, опьяняющая улыбка не сходит с его чувственных губ. — Это хорошо или плохо? — Не знаю… Еще пытаюсь понять. — Он смотрит на стул напротив меня. — Можно? — Нет, я… Он выдвигает стул и садится напротив, наши колени соприкасаются. Снимает пиджак и вешает его сзади на спинку. Пока он все это делает, я отчаянно пытаюсь не глазеть на него. Учитывая, что он остался в выцветшей черной футболке, облегающей его мускулистую грудь, мне требуется вся моя сила воли на то, чтобы оторвать от него и его золотистой кожи свой взгляд. — …уже ухожу. Он кивает на книгу, которая лежит, открытая, на столе. — Куда? Я захлопываю ее. — Никуда. — Bien. — Он оглядывается, желая сделать заказ, хотя мог бы и не утруждать себя поиском официантки. Она пожирает его глазами с тех пор, как он сел, ждет возможности подойти. — Тогда вы сможете выпить со мной по бокалу вина. Я встаю и подхватываю свою сумочку. — Спасибо за предложение, но я лучше пойду. — Еще сердитесь на меня за тот день? — Он тянется через крошечный столик и берет меня за руку. — Очень жаль, если так. — Я думала, вы не намерены извиняться. — От его прикосновения сквозь меня проносятся разряды будоражащего электрического тепла. Однако логика — или чувство самосохранения — побеждает, и я вытягиваю из его руки свои пальцы. — Я и не извиняюсь. Мне жаль, что оно вас расстроило, но не жаль, что случилось. Останьтесь. — Как я уже сказала, я лучше пойду. — Все в нем вызывает желание проложить между нами двумя океан. Он склоняет голову набок, оглядывает меня. — Жаль… не думал, что вы такая трусиха. Я оскорбленно цепляюсь за сумочку. — Я не трусиха. — Так докажите. — Он выгибает бровь. — Выпейте со мной по бокалу вина. Не говоря ни слова, я отпускаю сумочку и снова сажусь. Потом чопорно складываю руки на коленях и, молча отвечая на вызов, поднимаю глаза. Что ж, это танго можно танцевать и вдвоем. Он одобрительно усмехается. Подходит официантка, и между нами устанавливается временный мир. Его взгляд, пока он заказывает бутылку брунелло, остается прикован ко мне. Мне с трудом удается не ерзать. Наконец официантка уходит, и мы остаемся наедине. Удобно откинувшись на спинку стула, он горизонтально кладет одну ногу на колено второй и запускает обе руки в свои черные волосы. У меня начинает покалывать пальцы — так хочется потрогать их мягкость. — Вам идет, — говорит он, показывая на мои глаза. Мои руки непроизвольно взлетают к круглым очкам в роговой оправе, и когда до меня доходит, о чем он, я испускаю мысленный стон. Я начинаю было снимать их, но потом решаю оставить. — Вот и правильно. Мне нравится, как они на вас выглядят. Мое сердце пропускает удар. Я жарко краснею. — Спасибо, — отвечаю ему, но ответ больше похож на вопрос. — Не за что. — Пристально наблюдая за мной, он мягко дотрагивается до моей скулы, отчего у меня возникает чувство, будто меня окатили бензином и подожгли. — Вы так мило краснеете. — Вы всегда говорите все, что приходит на ум? — Я издаю дрожащий смешок и, обернув пальцами чашку эспрессо, нервно барабаню по ней, пока вокруг нас плавают ароматы кофе и круассанов. Воспоминание о его поцелуе и реальность его прикосновения пронзают меня, как стрела. — И делаете все, что хотите? Он хмыкает. — Да. Вам как-нибудь тоже стоит попробовать. — Вы поэтому поцеловали меня? Я внутренне вздрагиваю. Зачем я заговорила об этом? Теперь он уверен, что я вспоминала его поцелуй. Конечно, оно так и было, но ему знать об этом необязательно. Черт побери. — Я поцеловал вас, потому что мне захотелось. — Не лучшая причина для того, чтобы целовать незнакомых людей. — Вы поэтому ответили на мой поцелуй? Туше?. Пытаясь не рассмеяться над словами этого невозможного человека, я концентрируюсь на давно остывшем эспрессо. — Как там Марго? — Уверен, сумела оправиться. — Боже, надеюсь. Она так разозлилась… Хотя я ее не виню. — А зачем вообще вы зашли? — По ошибке. Не сразу поняла, что вломилась на закрытую вечеринку. — Я закусываю губу, вспоминая весь инцидент. Сейчас он кажется даже немного смешным. — На самом деле, я уже уходила, но потом заметила картину с цветком. — Вот как? Готов поспорить, вы сочли ее жуткой. — Вовсе нет. Не знаю, кто автор, но он очень талантлив. Глядя на нее, видишь любовь. Чувствуешь боль. — Почему? — спрашивает он тихо, чуть ли не шепотом. — Я понимаю, что несу чепуху, но, глядя на эту картину, мне почему-то стало больно за автора. Странно, наверное, но мне показалось… мне показалось, что на холсте нарисовано его сердце. — Да уж, действительно странно. — Он откашливается, его глаза на мгновение заволакивает тень. Он моргает, и она пропадает. — Итак, соседка. Что привело вас в Париж? — Прошу вас, зовите меня Валентина. — Я делаю вдох, пытаясь подобрать отговорку. — Наверное, мне просто понадобился перерыв. — А я Себастьен, — говорит он с божественным французским акцентом. — Перерыв от чего? — Себастьен, — повторяю я, перекатывая слово на языке, пробуя его вкус. Стоило мне произнести его имя вслух, и мое сердце по непонятной причине быстро заколотилось. — Не знаю… от жизни, наверное. — Тогда вы приехали в нужное место. Вы путешествуете одна? Я киваю. — Мой муж остался в Нью-Йорке. — При упоминании Уильяма меня охватывает чувство вины. Уставившись вниз, я начинаю придумывать, что бы такое сказать, чтобы уйти.