– Ну хорошо, раз ты все знаешь, давай я тебя хотя бы повеселю. У меня была удивительная свекровь. Я тебе про нее не рассказывала? Думаю, нет. Просто потрясающая женщина. У нее всегда все было плохо. Просто беспросветно. И никакая сила в мире не могла ее переубедить. Если сегодня хорошо, то это случайность. Завтра точно будет плохо. А послезавтра – еще хуже. Вот у нее точно была депрессия. Причем многолетняя. Если у нее случался насморк, она ждала смерти. Если ее дети шли гулять, воображение немедленно рисовало несчастный случай. Когда ее ожидания худшего оправдывались, она была просто счастлива и объявляла: «Я так и знала, даже не удивлена». Себе она прогнозировала раннюю смерть, хотя дожила до девяносто двух лет. Она всегда радовалась плохому. Особенно трагедиям. Если я смеялась, свекровь говорила, что если кто-то смеется, то точно – к слезам. Если сегодня светило солнце, то это наверняка к завтрашнему падению давления и погодным катаклизмам. Я ни разу не видела ее улыбающейся. Она никогда не смеялась. И ты знаешь, такая готовность к неприятностям давала ей силы жить. Ее ничто не могло выбить из колеи – она была готова ко всему. Так вот у нее была присказка: «Хаим, выйди из машины». Она часто ее повторяла. Если дети о чем-то мечтали, пусть даже о велосипеде, если строили планы, на что-то надеялись, она всегда твердила: «Хаим, выйди из машины». Это из старого анекдота, когда еврей мечтает, как он купит машину, как он поедет на рынок, как свозит жену к морю… И жена ему говорит: «Хаим, выйди из машины». Знаешь, с годами я стала все чаще вспоминать эту присказку. И тебе советую: как только начнешь что-то себе представлять, скажи: «Хаим, выйди из машины», – и станет легче. Наверное, после разговора со свекровью Ксения окончательно запретила себе всерьез на что-либо реагировать. Ради собственного здоровья – физического и психического. Ксения отдавала себе в этом отчет. Если она начинала плакать, то все заканчивалось настоящей истерикой – она не могла остановиться. Малейшее переживание – и у нее случался астматический приступ. Она задыхалась. К психиатру она сходила, тот прописал антидепрессанты. Но от таблеток Ксения отказалась – не могла работать. Перед глазами плыла белая пелена – так бывает, если смотреть в иллюминатор в самолете, который залетает в облако. Ей нравилось смотреть на облака, сидеть в этом самолете. Но она не могла себе этого позволить. Нужно было возвращаться на твердую землю – ради Кирилла, ради Дины Самуиловны, ради самой себя, в конце концов. Особенно тяжело было по утрам, в предрассветные часы. Ксения просыпалась часов в пять-шесть и проговаривала все, что хотела высказать Алику. Именно в эти часы у нее зрели планы переезда в другой город, она мечтала о переменах, о том, как бы отомстить бывшему мужу. Она выпивала таблетку снотворного, проваливалась в сон, больше похожий на кому, и просыпалась уже в одиннадцатом часу – дурная, голодная и злая. Утренние мысли и планы она не могла вспомнить, оставалось только гадкое ощущение. Ксения жарила яичницу и заставляла себя ее съесть, чтобы не курить натощак. Ее тут же выворачивало. Вот тогда-то она и стала себе повторять: «Хаим, выйди из машины». И это подействовало лучше таблеток. Алик продолжал ей звонить. Иногда, вернувшись с работы, она замечала, что он приезжал – выпил кофе, оставил грязную чашку. Ксения оставалась спокойной. Кирилл, как всегда, отмалчивался. Может, ей стало бы легче, если бы она поговорила с сыном. И было бы легче, если бы она хоть с кем-нибудь могла поговорить об Алике. Она даже сделала попытку, приехала к Дине Самуиловне. – Ваша присказка действует. – Это глупость, – спокойно ответила свекровь. – Знаете, что я часто вспоминаю? Когда мы были студентами, зачитывались Левитанским. И мы с Аликом считали, что его стихотворение «Каждый выбирает для себя» про нас. Помните? «Каждый выбирает для себя – женщину, религию, дорогу». И вторая строфа: «Каждый выбирает по себе – слово для любви и для молитвы». Теперь я переставляю слова. Алик выбрал женщину, религию, дорогу не для себя, а по себе. – Тебе просто обидно. Это я понимаю. Обида – очень сильное чувство. Умение прощать – глупость. Иногда невозможно простить. Я своего мужа так и не простила. И что? Мне от этого плохо? Нет. В эту муру – если простить, то станет легче – я не верю. Да и ты тоже, как мне кажется. – Да. Мне обидно. До слез. Как в детстве, когда у меня Славик в детском саду отобрал любимую лопатку, когда Лизка списала диктант, а мне поставили двойку, а ей – пять. Обидно, да. Ужасно, что я все это помню. Как мне все забыть? Я же прокручиваю в голове каждый день нашей жизни с Аликом. Все думаю, что было не так? Откуда взялась эта Карина? – Тебе было бы легче, если бы вы не развелись, а он бы тебе изменял? – Нет. Просто так нельзя. Понимаете? Нельзя. Он мог бы мне спокойно сказать, что все. Есть Карина. Зачем было все это? Зачем он тогда возвращался после развода с Верой? – Он о тебе не думал. – Да, я знаю. – Тогда зачем ты о нем думаешь? Успокойся и найди себе занятие, чтобы отвлечься. Вот моя соседка начала рисовать – картины по цифрам. Продаются готовые наборы уже с красками. Ты закрашиваешь – и получается картина. Попробуй. Котики, цветы, мадонна с младенцем. – Бред какой-то. – Ну тогда вяжи носки. Или выкладывай мозаику. Или уйди в работу с головой. – А вы что делали? – Пекла песочное печенье. Килограммами. – Я не хочу вязать носки и печь печенье. – Знаю. – Мне больно. Просто больно. Если я ему скажу об этом, он не поймет. Зачем тогда было возвращаться, жить? Зачем все это? В тот день, когда он к Карине ушел, я ужин приготовила. Зачем я готовила этот дурацкий ужин? Я его ждала. Почему нельзя было написать два слова? Хотя бы просто позвонил и сказал: «Прости». Он ушел и не отвечал на звонки. Мы же вроде бы с ним друзья, как он говорил. Тогда почему не поговорить? Не объяснить? – Он может быть жестоким, как все мужчины. И да, мой сын – редкий эгоист. Ты права – он не поймет твоих претензий. – Как мне теперь с ним общаться? Опять понимать, принимать, жалеть? Дружить с его новой женой? Что мне делать? – Я не знаю, детка. Не знаю. * * * Получалось, что Алик бросил ее дважды. Она его ненавидела. Кирилл любил отца. Алик любил Кирилла. Они виделись. Ксения не зависела материально от бывшего мужа, сын уже не был младенцем. Алик был прошлым, которое всегда о себе напоминает, всегда дает о себе знать. Ксения училась с этим жить, но так и не выучила урок. Боль не уходила. Особенно остро она проявлялась в те самые предрассветные часы, когда она смотрела в потолок, вспоминала себя с Аликом. Прокручивала в голове их разговоры, фильмы, которые они вместе смотрели. Но наваливалась обида, тяжелая, жестокая, раздирающая нутро. Они ведь так и не поговорили тогда. Алик пропал, как пропадает любовник. «Я этого хотела, я об этом мечтала. Его нет. Он не звонит, не пишет, не приезжает. Все. Это конец, – говорила себе Ксения. – Опять я оказалась дурой». Да, это было особенно тяжело. Ксения считала, что ее уже ничто не может задеть или обидеть. Когда они развелись и Алик ушел к Вере, Ксении не было настолько больно, как сейчас. Повторное предательство ее подкосило. Она не понимала почему. Почему именно сейчас так больно – ведь история уже знакома до деталей. Карину она тогда еще не видела. То, что новую пассию Алика зовут Кариной, она узнала от Дины Самуиловны. – И какая она? – спросила Ксения. – Откуда мне знать? Я ее не видела, – ответила бывшая свекровь. – Алик предлагал вам познакомиться? – Предлагал, но я отказалась. – Значит, у них все серьезно? – Откуда мне знать? Я не вникала. – Дина Самуиловна ударила ложечкой о стенку чашки, размешивая сахар, что с ней случалось в моменты расстройства. – Ну хоть вы мне скажите! – расплакалась Ксения. – Не у Кирилла же мне спрашивать! – Детка, что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? – Дина Самуиловна отодвинула чашку. Чай расплескался на блюдце. – Что у нее есть, чего нет у меня? – Молодость. Она его младше на двадцать лет. – И что? – закричала Ксения. – Это особое достоинство? С каких пор? – С тех пор, когда мужчина начинает чувствовать, что стареет. И ему становится нужна женщина, которая будет смотреть на него снизу вверх. – То есть Алику понадобилась молодая дурочка? – Не только Алику. Всем мужчинам рано или поздно хочется иметь рядом с собой молодую дурочку. Правда, не все на них женятся. Мой сын в этом смысле исключение из правил. – Кирилл ее уже видел? – Да. – Значит, Алик с ней уже давно? – По меркам Алика – давно. – Все то время, что он жил со мной? – Не все. Последние два месяца. – Не может быть. Я не верю. У нас все было хорошо! Он меня любил. Я это чувствовала. Он хотел остаться! – Да, дорогая, так и было. Просто тебя он любит по-другому. – Как это? – Ну как меня, например. Ты для него такая же константа, как мама, как сын. Ты все равно останешься. Не представляешь никакого интереса. Ксения ничего не понимала. Прокручивала в голове все слова, события, прогулки, гостей. Ничего. Никакой подсказки, никакого недопонимания. Алик был с ней. Он не мог быть с другой. Она его тогда чувствовала, как никогда. Она даже старалась ему угодить – бежала домой с работы, смешила рассказами. Им было хорошо. Она видела, чувствовала, что Алику хорошо. Они были семьей, настоящей. Тогда откуда взялась эта Карина? Почему он тогда ей ничего не сказал? Не был уверен, что с Кариной все сложится? И тут ее как дернуло. На двадцать лет моложе. На двадцать. Молодость всегда привлекательна. Даже по утрам. Молодость легка, обманчива, наивна. Молодость не болеет и всегда на все готова. Она глупа и эгоистична, зависима и свободна одновременно. Ксения получила под дых. Она не помнила, как вышла из квартиры Дины Самуиловны, как доехала до дома. Не помнила, что было дальше. Когда очнулась, увидела над собой лицо мужчины, того самого врача, который поставил ей диагноз «мигрень». – Я умерла? – спросила она. – Нет. Но вы будете пить таблетки. Я выпишу рецепт. – Мне больно. Очень болит голова. Нет, не голова, спина. И ноги тоже болят. Руки. У меня болит все тело. – Ксения дотронулась до головы. Нащупала слипшийся комок волос. На пальцах осталась кровь. – Что это? – Вы упали в обморок. Ударились. Спина болеть будет – вы упали на стул. – Это как в кино? Когда герой падает и ударяется виском об угол стола и умирает? – Смешно. Но у вас свое кино. Так что начинайте пить таблетки и дойдите хотя бы до невролога. Я напишу телефон. – Это пройдет. Я знаю, из-за чего. Надо ведь найти причину? Я ее знаю. Если исключу, то все будет хорошо. Правда ведь? – Вы давно не спите? – Давно. Но ничего страшного. Я отсыпаюсь в выходные.