— Расслабься, он просто стертый. — Стертый?! — Ему стерли память, — пояснила Миллиндра. — Вообще ничего не оставили из прошлой жизни. Он даже имя свое не смог вспомнить. В списках только оно и написано, и еще буква «С» на табличке, что на груди. Наверное, сокращение от «стертый». И больше ничего. Мог бы и сам догадаться, будь у тебя мозги. Все с интересом уставились на Троя, толстый здоровяк не отреагировал на выпад, и даже в отрешенном взгляде Айриции что-то прояснилось. — Тогда извиняюсь, — с нетипичной для него неловкостью произнес Бвонг, добавив: — Лучше уж башку с плеч, чем такое. За что? Трой покачал головой: — В списках не написано, а сам я ничего не помню. Так что могу с чистой совестью называть себя самым честным из всех. — Ага, конечно, так мы все и поверили, — осклабился Драмиррес. — Да, чтобы память стерли, ты должен был соблазнить прабабушек всех членов Конклава Четырех, а потом продать их некромантам для темных ритуалов. За меньшее стиранием не накажут. Жаль, что ты ничего не помнишь. По всему видать, что повеселился неплохо, такое интересно послушать. — Это вам не сено воровать, Айлефу не понять, — поддакнул Бвонг. Стрейкер неожиданно рассмеялся — громко, искренне, с шумными хлопками по коленкам — и, даваясь словами, произнес: — Ой, не могу! Не могу! Клирики засунули сюда честного человека! — Чуть успокоившись, спросил: — Вы разве не поняли? Трой и правда честный. Ведь стертых не отправляют на каторгу, считается, что после стирания они становятся новыми людьми, максимум, что им грозит, — ссылка. — То есть его не должны были сюда посылать? — уточнил Драмиррес. — Конечно, не должны, ведь считается, что на юг отправляют самых отпетых. Вот только я украл несколько подсвечников, но почему-то здесь. Тоже еще, великий преступник. На отборе видел парня, на котором два доказанных трупа и четыре под сомнением, но он не попал в трюм. А я никого не резал, но почему-то сижу здесь. И Трой здесь, и мелкий Храннек. Понимаете? Церкви плевать на то, как сильно ты виноват. Они выбирают лучших из тех, кто есть, и гонят их на убой в Краймор. Там ведь всего несколько безопасных территорий, а на остальные нормальные люди не очень-то суются. Надо чем-то заполнять пустоту, вот они и заполняют — нами. Может, еще раз молитву повторите? Ну так без меня, могу рассмеяться, испорчу момент. Плевал я на все ваши молитвы. — Есть церковники, а есть церковь, есть нормальные клирики, а есть грязь, — заявил Драмиррес. — Не надо все смешивать в кучу. — Грязь? Да ничего вы не поняли — вся церковь грязь, раз у нее политика гробить таких, как мы. Выбирают не просто тех, которые редко перерождаются, а тех, кто не перегрызется из-за гнилого сухаря, кто согласен подставлять свою шкуру за их интересы. — По-моему, мы уже начинаем грызться… — рассеянно заметила Миллиндра. — Ты прочитала судовой журнал? — спросил Трой. Та покачала головой: — Его долго вели, там много записей, целого дня не хватит все прочитать. Первые вообще пропустила, в конце смотрю, самое главное там. — Посмотри прямо сейчас, а мы сходим на камбуз за едой. Надеюсь, никто не откажется от солонины и сухарей? — Видал и получше угощения, но не откажусь, — ответил Драмиррес. — Вот и решено. Пожуем немного, помянем парней и послушаем Миллиндру. Пора узнать, что же тут произошло и что нас ждет дальше. Так что не отвлекайся на начало и середину, читай последнее, там и правда должно быть самое важное. Глава 5 Затянувшийся рейс Солонина оказалась так себе. А сухари почти все развалились, мешок был набит трухой и жалкими огрызками крепких корок. Запивали все это противной на вкус водой, такую с трудом проглотить можно, в нее будто мыло добавили. При такой еде не до застольных разговоров, так что все помалкивали, поглядывая на Миллиндру. Но та, слегка поклевав, не спешила удовлетворять всеобщее любопытство. Отнекивалась и просила дать ей немного времени. Дескать, записи в журнале запутанные, почерк скверный, местами очень трудно его разобрать. Трой, пользуясь случаем, спросил: — Пока Миллиндра занята журналом, может, просветите меня немного? А то ведь я многое позабыл. — С радостью, дружище, — ответил Драмиррес. — Ты только спроси, что тебе интереснее всего. — Хорошо, пусть мы преступники. Но почему нас перевозят так странно — в ящиках. И почему мы в них не задохнулись, ведь там почти нет воздуха. — Прежде чем заколотить крышку, нам дают алхимическую гадость, от которой тело как бы замораживается. Это выгодно, так можно перевозить кучу народа и при этом груз не надо ни кормить, ни поить. Набил полный трюм — и отправляй куда надо. — У вас что, всех пассажиров так перевозят?! — поразился Трой. — Вряд ли. Разве что самых нищих и таких, как мы. Кому какое дело до преступников? А то, что долгая заморозка может убить, тоже никого не волнует. Рассчитывают рейсы покороче, без лишнего риска, а там как получится. С нами, как видишь, не получилось. — Почти все люди в ящиках или мертвы, или взбесились. Что произошло? Драмиррес пожал плечами: — Я уже всю голову поломал, но так и не понял. Может, Миллиндра расскажет. Получается, что нас почему-то слишком долго держали замороженными. Пропустили отведенный срок, а так делать нельзя, очень опасно, можешь не разморозиться. — Из-за этого они так взбесились? Почему мы нормальные, а они такие? — Ты задаешь слишком много вопросов. — Ну так я не знаю ничего. — Давай вернемся к самому началу. — Давай. — Памяти у тебя нет, но все, что не относится к тебе, ты помнишь. Или почти все. Все верно? — Да. — Это хорошо, потому что некоторых стирают так, что они не могут даже штаны расстегнуть без посторонней помощи. Мы осуждены церковными судами, нас специально отобрали из толпы преступников. Тебе что-нибудь говорит слово «рашмеры»? — Совершенно ничего. — Странно, ведь о них почти все знают. Ты должен был его слышать. — У меня, понимаешь, с памятью не все в порядке… — Но это знание не относится к тебе напрямую. Ты же знаешь многое о кораблях, так что должен был сохранить память и об этом. — Но не сохранил. — Ладно, понял. Тогда придется говорить много. — Сколько надо, столько и буду слушать. — Храннек, сбегай посмотри остальные двери, вдруг кто-то начал ломиться. — Я тоже хочу послушать! — Так ты быстро сбегай и много не пропустишь. Давай-давай, не медли! — Так что там насчет рашмеров? — спросил Трой. — Все мы выбраны в рашмеры. Ты, я, все шестьсот два пассажира в трюме. Нас выбирают из осужденных, по своей воле на такое мало кто рискнет пойти. И только церковники могут это делать, на них почти все суды завязаны. У них почти по всему миру монополия на отбор кандидатов из осужденных. Они отбирают тех, кому больше четырнадцати и меньше двадцати. Осматривают их, отбраковывают негодных. Но всех отбраковать не получается, всегда затесываются те, кто не может стать рашмером. Тем, кто прошел отбор, в кровь вливают пепельный яд. — Пепельный яд? — Ты и про пепел юга не знаешь? — Нет. — Ну ты даешь, об этом все знают. — Кроме меня. — Ребята, и как же ему тогда хоть что-то объяснить? До вечера придется языком молотить, а я в этом деле не мастак. — Я бы такое послушал, — сказал Айлеф. — Я про пепел и южные страсти люблю слушать. В детстве мне много сказок про это рассказывали. — И я бы послушал, — присоединился Бвонг. — Все равно делать нечего. Чем я хуже сенного вора, я тоже такие сказки слышал. Давай уже, рассказывай, не ломайся. — Ладно, — сдался Драмиррес. — Но, Трой, это длинная история, если где-то что-то знаешь, сразу говори, буду ее сокращать. — Хорошо. И Драмиррес начал рассказывать. Начал он не с чего-нибудь, а с древнейшей истории мира. Одно это доказывало, что говорить придется долго. И что память Троя, по-видимому, повреждена куда серьезнее, чем считалось, раз он забыл то, что в той или иной мере знакомо каждому. Когда-то, в незапамятные времена, мир имел форму шара с двумя высокими конусами на полюсах. То есть, если встать на экваторе и полететь высоко-высоко, после чего глянуть вниз, можно было увидеть что-то похожее на неровный ромб, посреди которого тянется выпуклый пояс горного хребта, разрезающего планету на две ровные половинки.