И Марина долго не могла заснуть, переваривая какую-то бурю впечатлений. Объяснение, будто все это – дары волхвов Иисусу ее вполне устраивало. И она, не самая набожная женщина на планете, искренне переживала о том, какое чудо сегодня произошло. Она прикоснулась к поистине уникальным реликвиям. Это не гвоздь там или наконечник копья. На них можно только смотреть и представлять себе что-то. Здесь же… Заснула она только под утро. Слишком много было эмоций. Едва успели перегореть. Зато невероятно сладко и крепко… Глава 6 3 сентября 1606 года, Москва Минул год с момента избрания Дмитрия на престол Земским собором. Всего год. Ну, с маленьким хвостиком в две недели. А Государь уже собрал новый. С людьми, так сказать, посоветоваться, да ответственность за принятие решения на них переложить. Удобный способ. Дескать, не злобный тиран в драгоценной шапке чего-то там умыслил, а совет всех земель так постановил. Не выгодно? Так кто же заставлял за то голосовать? Сами себе злобные буратино. Другой вопрос, что в таких собраниях мало кто и на что может влиять, разумеется, кроме того, кто их организует. Классика демократии, о которой очень точно говорил Марк Твен: «Если бы от выборов что-то зависело, то нам бы не позволили в них участвовать». Нет, конечно, можно довести до абсурда даже этот фарс и «превратить прекрасный акт альтруизма в дурацкий обмен услугами» как в той же Речи Посполитой, где любой шляхтич, вымогая еще немного денег, мог наложить вето на законопроект и затянуть обсуждение. Но Государь решил идти другим путем. Пара столетий мировой практики абсолютно управляемой, послушной, можно даже сказать ручной демократии не оставляли права на ошибку или благодушную глупость… В этот раз собралось ровно семьсот семьдесят семь делегатов. Какая-то связь с территориями или структурными образованиями? Нет. Ничего. Строго натягивание совы на глобус. Сколько надо, столько и отмерили. Причем, несмотря на то, что все более-менее серьезные боярские и дворянские рода были представлены, абсолютное большинство голосов получалось за мелкими служилыми, купцами, ремесленниками и прочими простыми вольными людьми. Выходило довольно занятно. С одной стороны, всех родовитых уважил, а с другой – прокатил по полной программе, поставил в положение меньшинства, не способного ни на что повлиять при голосовании. Это не укрылось внимания всех участников. Те же купцы ходили с веселой злорадностью, а родовитые – угрюмые и подавленные. И не зря. Дмитрий прекрасно понимал – у него есть совершенно уникальный шанс кардинально изменить историю. Он и так ее уже слегка подретушировал – зуб выбил и ухо разбил. Однако все это мелочи, по сравнению с тем, какие невероятные возможности находились в его руках. При его отце – Иване IV Васильевиче держава, традиционно именуемая Россией, сделала тот маневр, который определил ее сущность на последующие пять веков. И Дмитрий с решением рулевого был не согласен. Нет, конечно, нет. Он не считал своего природного отца дураком или вредителем. Отнюдь. Скорее, напротив. Все, что он узнавал здесь об Иване Грозном, рекомендовало его по самой высокой планке. И ум, и упорство, и пытливость, и находчивость, и какое-то чудовищное трудолюбие. Он был, безусловно, на своем месте. Прирожденный правитель волею судьбы оказавшийся у кормила. Беда была в другом – он опирался на те знания, которые не позволили ему принять правильное решение. А среда, в которой он вырос, не дала ему шансов своевременно осознать свою ошибку и попытаться исправить. К середине XVI века системно-идеологическая самоизоляция продолжала набирать обороты, достигнув своего пика. Самоизоляция в любом формате – штука весьма бестолковая. В радикальном же так и вообще – крайне вредная и деструктивная. И чем дальше в лес, тем толще получались партизаны. Само собой, Дмитрий не имел никаких личных предрассудков в отношении православия. Это было вне его парадигмы мышления. Он ненавидел все религии одинаково, не опускаясь до любимчиков. Да, православие играло ключевую роль в сложившейся системно-идеологической самоизоляции. И что с того? Вместо него могла быть любая другая религия, подаваемая в формате государственной идеологии, локализованной территориально одним, далеко не самым сильным государством. Ну или небольшой группой слабых государств. Не принципиально. Проблема заключалась совсем в ином. Дело в том, что при любом столкновении идеологических платформ сильнее всего страдает та сторона, у которой меньше всего земель, денег, знаний, людей и так далее. Иными словами – ресурсов. И чем дольше длится борьба, тем сильнее она бьет по слабому. Не потому что плох или не прав. Отнюдь. Природа вообще таких категорий не различает. Сильнее ему достается только по одной причине – потому что он слабый. И чем сильнее начальный перекос ресурсов, тем сильнее урон, тем быстрее достигается критическая усталость. Грустная ситуация. Ибо все равно, кто с кем сражается. Коммунисты с капиталистами или православные с католиками. Бог, при прочих равных, всегда на стороне больших батальонов, как говаривал Наполеон. Единственный выход в свое время показали англичане. Именно в той туманной стране появилось понимание, что, если джентльмен не может выиграть по правилам, джентльмен меняет правила. Отец Дмитрия этого подхода к жизни не ведал. Он честно пытался выиграть в казино по правилам сего мутного заведения. Однако в Большой партии, длинною в несколько веков, это вело Россию от поражения к поражению. Не только и не столько военным, сколько социально-политическим и экономическим. Конечно, кто-то может сказать, что к своему расцвету Российская Империя стала территориально самым большим государством мира. Ну, после Британской Империи, на которой в те же самые годы никогда не заходило солнце. Вот только беда в том, что большая часть этих земель была непригодна или еще очень долгое время будет непригодна для эффективной хозяйственной деятельности. А львиная доля другой имеет массу специфических особенностей, продиктованных климатом и логистикой. Получилась большая, очень земля. Но толку с того вышло немного. А проблем – полный воз. От транспортных и экономических до социально-политических. И учитывая общесистемное отставание от ведущих мировых держав, это сказывалось самым пагубным образом. Выходила так, что небольшая Германия или Франция обладала экономическими и социально-политическими возможностями, куда большими, чем огромная Россия. Дмитрий прекрасно понимал общую диспозицию и пропорции сил. Могла ли Россия в той системно-идеологической формации, в которой она пребывала, уверенно конкурировать и решительно побеждать на мировой арене? Нет. Очень непатриотичный вывод. Но Дмитрий и не был патриотом в привычном понимании этого слова. Он не понимал, какой в этом смысл. Для него патриотизмом была любовь к Родине. А будет ли человек рад, если его возлюбленная голодная, холодная и грязная устало бредет по дороге? Возможно. Но такими вещами Дмитрий не увлекался. Плетка там, страпон, кляп и прочие игрушки как-то его не вдохновляли, как и не возбуждало истязание других. Он предпочитал видеть возлюбленную сытой, ухоженной, здоровой и если не счастливой, то уж точно довольной своей жизнью. И никаких комплексов не испытывал по поводу того, какими способами это добиваться. Надо забрать у соседа вкусную еду для своей возлюбленной? Значит надо. Надо научиться у другого соседа тому, как правильно забивать гвозди в бетон, чтобы по-человечески повесить картину в комнате любимой? Не вопрос. Главное – результат. Все остальное – пустая болтовня, детские комплексы и деструктивная рефлексия. Такой уж он был человек. Государь не мог выиграть по правилам. Ни он, ни Россия. Поэтому Дмитрий решил последовать завету Александра Васильевича Суворова, который, как известно, прослыл большим любителем удивлять своих врагов. Все ждут, что он вломится в дверь, ну или, на худой конец, в окно. Но нет – он решительно прыгает в дымовую трубу и, весь перемазанный как черт, атакует растерявшегося и смущенного врага «в штыки». Дмитрий прекрасно понимал, что так нельзя, что так глупо и неправильно. Ведь все, что касается людей и общества, нужно претворять в жизнь постепенно, аккуратно и не спеша. Чтобы не было потрясений. Но Государь не был уверен в том, что его дело не заглохнет после его смерти. Вдруг его сын будет идиотом? Или слишком слабым? Или просто окажется заложником положения? Или этого сына вообще не родится? И так далее. Очень сложно планировать дела на столетия вперед, когда не знаешь, что будет завтра. А потрясения? Так для России это была обычная форма существования и лишние несколько лет погоды не сделают… – Ты уверен? – Нервно покусывая губы, спросила Марина. – Пути назад нет. Уже нет. Я приказал раздать им все напечатанные тексты. – Я боюсь… Это все выглядит очень опасно. – Поверь – так нужно. Мы могли бы прожить с тобой тихо и спокойно, наслаждаясь тем, что греем свои царственные задницы о трон. Жужжание мух, изобилие варенья, мирно пасущиеся глисты, душная благость церквей и тошнотворный покой, больше напоминающий смерть. Но… разве это тебе нужно? Разве такого ты хочешь мужа? – Я люблю тебя. – Верю. Но такого, какой я есть. И чтобы не потерять твою любовь я должен идти вперед. Идти в бой. Пусть даже это может стоить мне жизни. – Нам жизни, – поправила его Марина, невольно дернув рукой в сторону уже изрядно округлившегося животика. – Я понимаю, чем рискую, – произнес он, нежно прижавшись и заглянув ей в глаза. – Мы здесь чужие. Совсем. Нас выжгут дотла. Даже память всю зальют помоями и замажут дегтем перед тем, как похоронить в канаве. Я должен это сделать. Я не смогу быть твоим мужем, если стану отступать и проигрывать. Ты и сама это понимаешь. Зачем такой женщине, как ты, ничтожество? – Даже не знаю… – покачала головой Государыня изрядно озадаченная такой постановкой вопроса. Открытие Дмитрием даров волхвов сильно изменило ее отношению к нему. Для себя она решила очень многое, ибо не верила, что столь удивительные реликвии, восходящие ко временам Иисуса, открылись ему просто так. Конечно, она допускала, что волхвы, воспитавшие Дмитрия, могли дать ему похожие поделки. Но это мало что меняло. Этот мужчина был не от мира сего. В его голове были какие-то удивительные знания. Думал он странно, но интересно. Да и вообще… она поняла, что по-настоящему любит его. Это стало для нее открытием. В этом деле многое наслоилось одно на другое. И личные качества, и обстоятельства, и его отношения к ней. О да! Его бушующая страсть к ней и стала той наживкой, которую она заглотила. В конце концов он оказался первым видным мужчиной, нашедшим возбуждающей и привлекательной именно ее, а не положение и влияние родичей. Ведь в глазах жителей XVI–XVII веков графиня не казалась красавицей даже близко. Не тот типаж был в моде. А дамой она была амбициозной и личный успех ставила очень высоко. В том числе и в таких делах. Дальше – больше. Впрочем, она все равно не могла понять, на каком этапе перестала мыслить себя без него… – Скажи мне, что-нибудь. – Что сказать? – Не знаю, – пожал плечами Дмитрий. – Подумай. Всегда найдется что-то важное для такой минуты. – Я буду ждать тебя! – Не то! – Я очень люблю тебя! – Не то! – Я буду молиться за тебя! – Не надо! – Произнес Дмитрий. Здесь и сейчас она сдавала очередной экзамен на профпригодность. Пройдет ли? Марина вздрогнула и отшатнулась – видимо что-то такое отразилось у царя на лице, проявив его мысли. Но этот ее испуг продлился лишь мгновение. А потом в ее глазах сверкнул какой-то бешеный, дикий азарт и она произнесла: – Иди и надери им всем задницы! Я жду тебя с победой! – Вот! – Довольно воскликнул Дмитрий и страстно поцеловал жену в губы. – Спасибо! После чего развернулся и уверенным шагом пошел к арене импровизированного амфитеатра, что вновь выстроили на Соборной площади. Делегаты и гости съезда уже гудели. Пора было выступать с речью – наверное самой провокационной речью последнего тысячелетия! Глава 7 3 сентября 1606 года, Москва Людям только успели раздать какие-то «кирпичи» с дивными печатными буквами, которые даже не пытались стилизовать под рукопись… и тут вышел Государь. Все сразу закрыли книги и с должным благоговением уставились на царя… – Свобода! Равенство! Братство! – Произнес Дмитрий свои первые слова с импровизированной трибуны, сходу эпатируя зрителей. – Вот фундамент, на котором нам должно строить нашу Империю. Нашу! Одну на всех! Одну для всех! Он замолчал, выдерживая маленькую паузу, отслеживая реакцию людей. Едва сдержался от усмешки, ибо с трибун на него смотрели ТАКИЕ лица… – Свобода есть право каждого делать все, что он пожелает, кроме прямо запрещенного или вредящего окружающим, и, прежде всего, делам державным. Равенство есть принцип, при котором должности и посты должно занимать сообразно способностям и навыкам, без каких-либо глупостей в духе местничества и оправданий благородным рождением. Братство же состоит в стремлении жить в согласии с окружающими и сообща строить величие нашей единой державы. Нашей Империи! Дмитрий вновь сделал паузу. Тишина была настолько жуткой, что казалось мухи попадали в обморок, прекратив жужжать. Про то, что большинство делегатов и гостей излишне увлеклись задержкой дыхания и речи не шло. Эти выпученные мордочки говорили все сами за себя. В этот раз Государь не удержался и едва заметно усмехнулся. Да и чего бы им такими не быть? Ведь он только что озвучил концепт, зародившийся в недрах Великой Французской Революции и проявивший себя ярче всего в период Империи Наполеона. Только что, на Соборной площади Московского кремля прозвучали идеи, которые только-только стали произрастать в умах людей, еще не оформившись в нечто явное и ясное. Просто на уровне смутных ощущений и переживаний. Они опережали время на полтора – два столетия! И особенно карикатурно выходил в данном контексте оратор – монарх. Монарх, Карл! Не он должен такие речи говорить. Совсем не он… – Сложная задача! Великая цель! – Продолжил Дмитрий. – Для ее достижения я предлагаю вам пять новых принципов державы. По рядам прошел шелест – люди наконец вздохнули. – Первое! Управлять державой надлежит, считаясь с широким общественным мнением. Империя – общее дело. Второе! Не делать различий между высоким и низким происхождением. Вы все мои подданные. Третье! Судить только по делам, стремлениям, разуму и поступкам. Ибо так, и только так предписывает нам Святое писание. Четвертое! Безжалостно отказываться от всего, что мешает нам идти вперед и развивать державу. Ибо Империя важнее любых мелких и ничтожных желаний, страхов и слабостей. Пятое! Непрестанно учиться у тех, кто смог превзойти нас в чем-либо. Ибо гордыня – смертных грех. А учение есть свет, открывающий шаг за шагом нам замысел Создателя! Он ничего нового не придумал, для себя… для позиции XXI века. Просто взял и прикрутил прекрасно сработавший принцип Императора Мэйдзи к такому же неплохо проявившему себя методу идеологической провокации Великой французской революции. Просто. Банально. Пошло. В переводе на русский язык и местные реалии, разумеется. Окинул всех взглядом. И, выдержав большую паузу, он поинтересовался: – Любы ли мои словам вам? – ДА!!! – Оглушительно взревела толпа. Бояре и родовитые пытались что-то там кричать, возражая. Но правильно подобранный контингент делегатов просто не оставил им шансов. Эти недовольные просто захлебнулись в восторженном реве. – Хотите ли вы встать на этот путь? – ДА!!! – Вновь заревела толпа, еще громче. И тут включился Петр Басманов – один из немногих посвященных в готовящуюся провокацию. С вечера он зачитал речь Дмитрия перед пехотной бригадой – личной армией Государя. Взял с них клятву – молчать до условного момента… Теперь же, он вышел вперед. Извлек шпагу из ножен. Вознес ее к небу и громко крикнул, как толпа чуть-чуть поутихла: – Да здравствует Империя! Да здравствует Император! Мгновение. И преторианцы, гренадеры и штурмовики, обеспечивающие безопасность Земского собора, синхронно извлекли клинки, устремляя их к небу.