– Потому что ей меня жаль, и она знает, что свой телефон я разбила. – Я кладу коробку обратно в пакет и протягиваю брату. – Ты хочешь, чтобы я его настроил? – интересуется Дэйв. – Нет, я хочу, чтобы ты отнес его обратно в магазин, вернул деньги, а потом купил мне другой телефон, за который я заплачу сама. – А не проще будет послать этому человеку чек? Как обычно, брат прав. Мне нужен новый телефон, но я, черт возьми, не желаю, чтобы кто-то покупал его для меня. – Хорошо, но тебе понадобится мой ноутбук. Он где-то на кухне. И заодно посмотри, сколько стоит телефон, ладно? – Мне нужно зайти на сайт школы и найти адрес Клэр, чтобы я могла послать ей чек по электронной почте. – Конечно. Ну, с этим разобрались. Джеймс, прислонившись к косяку, с интересом обозревает разгром, который мы устроили в гардеробной. В шкафах вкривь и вкось висят вешалки, на полу горы свитеров и рубашек, из ящиков свешиваются разные предметы туалета, как на распродаже в «Таргет». А хочу ли я вообще знать? – Мы ищем хоть какую-то зацепку, – поясняет Дэйв. – И как? – Ничего. Даже чека с заправки. Тон, которым Дэйв это произносит, столь же многозначителен, как и выражение его лица. У меня внутри все холодеет от страха, пока я наблюдаю за молчаливым разговором двух мужчин. «Кто не оставляет после себя следов, даже обертки от жвачки или забытой монетки? Тот, кто не хочет, чтобы его жена узнала, что он задумал». Я так отчетливо читаю их мысли, что мне даже кажется, что они произносят это вслух. – Он меня не обманывал, – говорю я, стараясь, чтобы в голосе прозвучала переполняющая меня уверенность. Есть вещи, которые знаешь сердцем и за которые можешь поручиться головой. Это одна из таких вещей. – Нет. Дэйв обводит рукой горы одежды и обуви на полу. – Солнышко, никто не станет проявлять такую осторожность без причины. Тут явно что-то не так. – Конечно, не так. Уилл сел не в тот самолет и улетел не в том направлении. Но не из-за женщины. Тут что-то другое. Джеймс открывает было рот, чтобы высказать свое мнение, но Дэйв бросает на него предостерегающий взгляд, словно говоря: «Заткнись». Ясно, что, как только они окажутся за закрытой дверью комнаты для гостей, тут же начнут высказывать каждый свою точку зрения и строить догадки и предположения, и, похоже, мне стоит к этому привыкнуть. Мои родные не первые, кто подумает про Уилла худшее, что в Сиэтле у него была другая женщина – подружка, жена, мать его детей. Я задыхаюсь от бешенства. Как Уилл мог так поступить со мной? Как он мог бросить меня здесь одну, беспомощную и растерянную, совершенно неготовую вести этот бой? Я хочу защитить его, защитить нас, но я не знаю как. Он не оставил мне ничего, кроме вопросов. Как я, спрашивается, должна доказать всем вокруг, что они ошибаются. Дэйв кладет руку мне на колено. – Мы продолжим поиски, хорошо? Мы сядем в самолет и полетим в Сиэтл, если придется. Мы что-нибудь найдем. Я киваю, сердце сжимается от любви к моему брату-близнецу. Он предлагает мне это не потому, что верит моему мужу, а потому, что верит в меня. Он хочет найти другое объяснение только потому, что я так уверена в его существовании. – Ты мой второй самый любимый человек на планете, – говорю я, прежде чем расплакаться, потому что это уже не так. Теперь, когда Уилла здесь нет, первое место достается Дэйву. 10 В воскресенье выдается один из тех ясных и погожих дней, которыми славится Атланта. Небеса синеют. Солнце припекает. Свежий ветерок пахнет травой и жимолостью. В такой день мы с Уиллом любили прогуляться по парку Пьедмонт или отправиться в путешествие по тропе Белт-Лайн. Такой день слишком ясный и солнечный для похорон. Церемонию прощания в «Либерти эйрлайнс» было решено проводить в Ботаническом саду Атланты, и, пока я тащусь по нему в черном наряде и в темных очках, мне приходится, хотя и с неохотой, признать, что это блестящий выбор. Сад с его подвесными мостами, зеркальными прудами и яркими стеклянными скульптурами Чихули выглядит очень живописно. И что особенно важно, журналистов на территорию не пускают, а густая листва служит надежной защитой даже от самых мощных объективов фотокамер. Я представляю себе, как Энн Маргарет с энтузиазмом кивает, когда на собрании предлагается провести службу именно здесь. Кто может оставаться печальным в окружении цветущих тюльпанов? Мама берет меня под руку, прижимаясь виском к моему плечу. – Как ты? Держишься? – Я в порядке. К счастью, это правда. Как только мы въехали на парковку, все внутри меня онемело, как будто меня накачали новокаином. По-видимому, мое тело перешло в режим выживания, и я благодарна ему за эту передышку. Это лучше, чем рыдать и биться в истерике, как я делала это весь день вчера после того, как отец вручил прибывшему из авиакомпании человеку с серьезным лицом то, что ему удалось собрать в ванной на половине Уилла, – его зубную щетку, забытый обрезок ногтя, несколько волос. Ощущение завершенности – предполагается, что именно его генетическая экспертиза должна дать родственникам жертв. Но я не хочу мириться с утратой. К черту завершенность. Я хочу услышать, что им не удалось найти ни одной, даже самой крохотной частички моего мужа на том кукурузном поле. Одетые в униформу сотрудники парка провожают нас по кирпичным дорожкам к розарию, большой поросшей травой лужайке, задним фоном для которой служит панорама центральной части города. Здесь рядами расставлены мягкие складные стулья, мы пробираемся в середину, и по пути я замечаю знакомые лица. Индианка в сари, на этот раз в белом. Чернокожий подросток уже без запонок, на его лице видны дорожки от слез. Их влажные лица блестят на солнце, как бекон, и я радуюсь, что на мне темные очки. Особенно когда я замечаю стоящую в стороне Энн Маргарет. Тоска, явно читающаяся на ее лице, заставляет меня вспомнить Лейк-Форест и прыщавых девчонок, отчаянно жаждущих быть принятыми в популярную тусовку. Мы «ее» семья, и мы отталкиваем ее. Я посылаю ей самый холодный взгляд, на который только способна, и отворачиваюсь. Церемония представляет собой растянувшуюся на полтора часа мучительную пытку, сопровождаемую дурацкими песнями и бесконечной чередой речей, произносимых людьми, которых я никогда прежде не встречала и вряд ли увижу вновь. Свои соболезнования они облекают в форму нелепых банальностей, вроде: «Пусть ваша любовь будет сильнее вашего отчаяния и скорби» или «Давайте же постараемся заполнить эту пустоту любовью и надеждой». Надеждой на что, черт возьми? «Либерти эйрлайнс» отняла у меня надежду. «Либерти эйрлайнс». Когда я произношу эти два слова, меня трясет от злости. Я ненавижу их за небрежность механиков, за фальшивую заботу, за некомпетентность специалистов, отвечающих за разработку алгоритма действий в чрезвычайных ситуациях, и за непрофессионализм экипажа. Если бы пилот разбившегося самолета не погиб в катастрофе, я убила бы его собственными руками. А где семья летчика? Она здесь? Я изучаю лица людей, рыдающих вокруг меня, пытаясь отыскать его жену или мужа и их детей. Осмелятся ли они прийти? Осмелятся ли посмотреть в лицо тем ста семидесяти восьми другим семьям, зная, что их любимый человек совершил ошибку, которая привела к падению самолета? После службы мы подходим к столам с напитками, расставленными возле увитой розами арки, больше уместной на свадьбе, чем на похоронах. Цветы не распустятся еще несколько недель, их тугие бутоны только начинают набухать, но с оптимизмом стремящиеся вверх стебли с бледно-зелеными побегами будто бы насмехаются надо мной. «Живые, живые, живые» – так и кричат они, а мой Уилл нет. – Принести тебе что-нибудь попить? – спрашивает отец, указывая на стоящего в столпе официанта с подносом. – Колу, – отвечаю я, хотя совсем не испытываю жажды. Если в руках у меня будет стакан, я, по крайней мере, не смогу никого ударить, думаю я. Но как только отец собирается исчезнуть в толпе, мне в голову приходит другая мысль. – Мы же можем просто уехать? Я хочу домой. Мама и отец переглядываются. – Может, ты хочешь поговорить с кем-то из родственников других пассажиров? – Нет. Я правда не хочу. – Как психолог, я верю в групповую терапию, верю в то, что, общаясь с другими людьми, пережившими похожую трагедию, можно найти утешение. Но общение с этими людьми будет означать, что я смирилась с тем, что Уилл был в том самолете, и, пока результаты экспертизы ДНК не докажут мне обратное, я буду продолжать отрицать этот факт. Передо мной возникает мой босс, Тед Роулингс. Хотя и не ожидала увидеть его здесь, я совсем не удивлена. Он считает всех в Лейк-Форест, и сотрудников, и учеников, одной большой семьей. Конечно, он не мог пропустить похороны. Он берет мою руку и сжимает в своих ладонях. – От имени всех в Лейк-Форест выражаю вам самые глубокие и искренние соболезнования. Я очень сожалею о вашей утрате. Если мы можем что-то для вас сделать, пожалуйста, дайте мне знать. У меня на глаза наворачиваются слезы, но не от слов, которые он произносит, а при виде его галстука – черного, сдержанного и серьезного, совсем не похожего на те яркие галстуки, которые он носит в школе. Галстук для похорон, если такие бывают. Он наверняка купил его специально для этого случая, и эта мысль заставляет меня почувствовать невероятную, необъяснимую печаль. Мне не нужно их сочувствие. Мне не нужны добрые слова. Мне нужно только, чтобы вернулся мой муж. – О, Айрис, – произносит знакомый голос, и я оказываюсь в объятиях трех моих лучших подруг. Глаза у них красные и опухшие. Элизабет, Лиза и Кристи окружают меня, их объятия пахнут цветами, медом и слезами. – Его не должно было быть в том самолете, – говорю я, пока мы стоим, прижимаясь друг к другу лбами. – Он должен был быть в Орландо. Не в силах что-либо сказать или как-то обнадежить меня, они просто молча сильнее сжимают меня в своих объятиях. Они настолько хорошо меня знают, что им не нужно заполнять тишину банальностями. При этой мысли мое сердце наполняется любовью и одновременно снова сжимается от горя. – Спасибо, что пришли, – шепчу я как раз перед тем, как мама решает вмешаться. Она проделывала то же самое на праздновании сороковой годовщины их с отцом совместной жизни в прошлом году, подходя к гостям, если ей казалось, что чье-то общение слишком затянулось. Она берет людей за руки и увлекает за собой, и ее улыбка такая искренняя, а движения такие плавные, и вся она – воплощенная мудрость Следующим к нам подходит светловолосый мужчина в полосатом костюме. – Я не мог видеть вас в Центре помощи семьям? – Да, я была там, – отвечаю я и умолкаю. Я бы точно запомнила этого парня из-за его роста. Он очень высокий, таких обычно видишь на баскетбольной площадке. Но я была расстроена, а он, возможно, сидел. В любом случае я уверена, что он потерял кого-то в том самолете. Выражение лица у него вежливое и приятное, но его выдают глаза. Они смотрят затравленно, и в этом взгляде нет ничего приятного. Он протягивает мне руку: – Эван Шеффилд. В самолете были моя жена и маленькая дочь. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.