Вновь появившаяся официантка принесла вафли, яичницу, целую кучу сосисок с чипсами и тосты с тающим маслом. — Это не лишено смысла, если бы Фоли был достаточно умен для этого, в чем я очень сомневаюсь. — В то время вы не думали, что он мог убить ее? — Мне приходило это в голову. Я знаю, что он не раз бил ее, но делал это обычно за закрытыми дверями. Никто из нас не потерпел бы, если б он обижал ее на людях. — Мне говорили, что они постоянно устраивали скандалы в «Луне». — Только до тех пор, пока я не выходил из-за стойки с бейсбольной битой. Я бы с радостью прихлопнул Фоли, если бы он оказал сопротивление, но он обычно был покладистым, если я ему все доходчиво объяснял. — А Виолетта тоже била его? — Она иногда пыталась его ударить, но была такой маленькой, что не могла причинить ему особого вреда. Они дрались, как две собаки, сцепившиеся в клубок и старающиеся укусить друг друга. Я тогда разнимал их и сажал по разным углам. — Вы когда-нибудь слышали, чтобы она говорила, что хочет уйти от него? — Иногда, — ответил он. — Она начинала плакать и жаловаться, жалея себя. Но я бармен, а не консультант по неудавшимся бракам. Я делал то, что мог, но это мало помогало. Проблема была в том, что они так привыкли ссориться, что очень скоро начинали вести себя как ни в чем не бывало. Но не успеешь оглянуться, как они снова устраивали склоку. Мне следовало навсегда выгнать их обоих, но я считал, что по крайней мере, пока они находились в «Луне», я мог вмешиваться при необходимости. — Они ссорились по одному и тому же поводу или каждый раз по новому? — Обычно по одному и тому же. Она флиртовала с каким-нибудь мужчиной, а Фоли ревновал. — С кем, например? — С кем она флиртовала? Да с любым, кто оказывался рядом. — Например, с Джейком Оттвейлером? — С ним нет. Этот человек был женат, и его жена находилась при смерти. — Простите, я не знала, что Виолетта придерживалась определенных моральных принципов. — Она не придерживалась. Я видел, как она вешалась на шею Тому Пэджету, а он был женат. Еще был один человек, водопроводчик. Виолетта однажды вечером была просто без ума от него. Должно быть, до того достала его, что он больше сюда не приходил. — А с вами она когда-нибудь флиртовала? — Конечно, если, кроме меня, в баре никого не оставалось. — Думаю, что нет смысла спрашивать, действовали ли на вас ее чары. — Ее чары на меня не действовали. Возможно, я слишком много повидал. Она мне нравилась, но не в этом смысле. Она была слишком доступна, и никто не мог этого изменить. Она была такой, какой была, так же как и Фоли. Я скажу вам кое-что о нем: с того дня как она исчезла, в «Луну» он больше ни ногой. — Когда вы купили это заведение? — Осенью 1953 года. До этого им владели двое парней из Санта-Марии. Ну а я всем заправлял — вел бухгалтерию, делал заказы, следил за чистотой в туалетах. — Каким образом вы купили его? — После того как в августе Мэри Хейрл умерла, Джейк оказался без дела. Он брался за разную работу, но ни одна ему не нравилась. Он решил, что пора что-то менять, так что когда он услышал, что «Луна» продается, спросил меня, не хочу ли я купить ее на паях с ним. У меня в банке была пара тысяч долларов, и мы объединились. За моими плечами были годы работы, и он знал, что может доверять мне и я не очищу кассу. — Эта сделка оказалась удачной для вас обоих? — Исключительно удачной. — Извините мою навязчивость, но есть ли у вас какая-нибудь идея насчет того, с кем у Виолетты была связь? Я просто теряюсь в догадках. — Я уже сказал больше, чем следовало. Я занимаюсь своим делом и не смотрю по сторонам, не расспрашиваю и не хочу знать. Можно дать вам совет? — Почему бы и нет? Я, возможно, его не приму, но всегда готова выслушать. — Имейте в виду: у нас маленькая община. Мы знаем все друг о друге. А тут появляется кто-то вроде вас и начинает совать свой нос в наши дела. Это выглядит некрасиво. — До сих пор никто не возражал. — Открыто нет. Мы для этого слишком вежливы, но я слышал, как люди ворчали. — Из-за чего? — Поймите, это исходит не от меня. Я только повторяю то, что слышал. — Я не буду на вас в обиде. Так из-за чего? — Если Виолетту до сих пор не нашли, что заставляет вас думать, что вы сумеете что-нибудь выведать? Некоторым это кажется самоуверенностью. — Чтобы добиться чего-нибудь в жизни, без этого не обойтись, — парировала я. — Я согласилась на рискованное предприятие. Если мне не удастся ничего выяснить, я ничего не получу за свои труды. — Вы думаете, что даже если бы один из нас знал, где она, мы бы сказали это вам через столько лет? — Я думаю, что некоторые, например Лайза Меллинкэмп, верят, что Виолетта где-то живет, и не хотят, чтобы ее местонахождение было обнаружено. — Предположим, это так, — сказал он. — Предположим, что она покинула город, чтобы начать совершенно новую жизнь. К чему ее выслеживать? Поверьте мне, она достаточно настрадалась. Если ей удалось сбежать, тем лучше для нее. — Дейзи наняла меня с целью разыскать ее мать. Скажите людям, которым не нравится моя работа, что им следует поговорить с ней. Я лично считаю, что она имеет право на любую информацию, которую я смогу добыть. — Если добудете. — Правильно, но знаете что? Годы идут, а нераскрытая тайна — как тяжкий груз. Если кто-то, кто знает истину, колеблется, то просто надо слегка подтолкнуть его, чем я и занимаюсь. Макфи отодвинул тарелку и вытащил пачку сигарет. Я наблюдала за тем, как он зажег сигарету и затушил спичку облачком дыма. Он держал сигарету во рту и, склонив голову, задумчиво смотрел перед собой. Достав из бумажника десятидолларовую купюру, он положил ее возле тарелки. — Ну что ж, желаю удачи. А мне надо заняться делами. — Последний вопрос: вы думаете, она жива или мертва? — Не могу ничего сказать. Счастливо. — До свидания. Как только он вышел, я вытащила блокнот и набросала все, что запомнила из нашего разговора. Я взглянула на часы — семь сорок пять. Если повезет, я дозвонюсь до Дейзи, прежде чем она уйдет на работу. Схватив сумку, я стала пробираться сквозь поредевшую толпу. По дороге в гостиницу я решила немного прогуляться, до того как съеду оттуда. Подходя к номеру, я замедлила шаг. Дверь была полуоткрыта. Я застыла на месте. Возможно, мою комнату убирала горничная. Я осторожно прошла вперед и кончиком пальца толкнула дверь. Бегло огляделась по сторонам и вошла. Все было так, как я оставила, по крайней мере на первый взгляд. У меня не было багажа, так что, если здесь побывал вор, брать у меня нечего. Кровать все еще была в беспорядке, одеяло откинуто. В ванной влажное полотенце висело там, где я его оставила — на краю умывальника. Я застыла в дверях между двумя комнатами и огляделась. Казалось, что все в порядке. Однако я помнила, что плотно закрыла дверь, потому что нажала на ручку после того, как ее захлопнула. С ключом в руке я спустилась на ресепшн. Парковочная площадка была наполовину пуста, никакой слежки за мной вроде бы не было. Миссис Боннет стояла за конторкой. Я сказала ей, что выписываюсь, и, пока ждала квитанцию об оплате, спросила: — Кто-нибудь интересовался мной утром? — Нет, мадам. Мы не даем информации о наших гостях. А вы кого-нибудь ждали? — Нет, но когда я вернулась после завтрака, моя дверь оказалась открытой, так что я хотела бы знать, кто это сделал. В ответ она лишь пожала плечами. Я подписала чек, получила копию квитанции и убрала ее в сумку. Потом вернулась к машине, припаркованной на стоянке. Открыла дверцу и села за руль, положив сумку на пассажирское сиденье. Повернула ключ в зажигании, и вдруг меня охватила паника — сейчас взорвусь! К счастью, обошлось. Я дала задний ход и выехала на дорогу. Когда я прибавила скорость, машина как будто стала покачиваться. Даже при том, что я плохо разбиралась в устройстве автомобиля, мне стало ясно, что это было недобрым знаком. Я проехала еще пару ярдов, надеясь на то, что просто наехала на какой-то предмет и протащила его за собой. Машина продолжала покачиваться. Озадаченная, я поставила ногу на тормоз и приоткрыла дверцу, вдруг накренившуюся влево. Выключив двигатель, я вышла из машины. Все четыре колеса были спущены. 18 ЧЕТ Пятница, 3 июля 1953 года Чет Креймер сидел в своем четырехдверном седане «бель-эйр» и курил сигарету — это удовольствие он откладывал на конец дня. Все окна, включая два задних, были открыты, в салоне было свежо. Он любил свою машину. Серия «бель-эйр» была лучшей; она включала четыре модели: двухместный спортивный автомобиль с двумя дверями, кабриолет с откидным верхом и двумя дверями и седаны с двумя и с четырьмя дверями. У всех были автоматическое переключение скоростей, магнитола и обогреватель. Его машина весила две тонны; верх был зеленый, а нижняя часть — золотистой. Такую комбинацию цветов он выбрал сознательно. Она напоминала ему старую пачку сигарет «Лаки страйк». Во время Второй мировой войны правительство нуждалось в титане, используемом в зеленых чернилах, и в бронзе, дающей золотой цвет, так что «Лаки страйк» утратила свои цвета и сделалась белой пачкой с красным бычьим глазом. Когда он только начал курить, то отдал предпочтение «Лаки страйк» из-за ее слогана: «Будь счастливым, будь везучим», который теперь казался ему смешным. Он не был ни счастливым, ни везучим после смерти отца в 1925 году. Недавно он сменил марку сигарет, решив полностью отказаться от «счастья и везения». Новые сигареты «Кент» с фильтром рекламировались как «самые безопасные для здоровья». Он не особо заботился о своем здоровье, но считал, что не будет вреда оттого, что он сократит употребление дегтя и никотина. Чет открыл бардачок и вынул тяжелую серебряную фляжку, которую унаследовал от отца. Он наполнял ее водкой в офисе и употреблял каждый день для того, чтобы «подкрепиться», прежде чем идти домой. Он предпочитал пшеничное виски, но не мог допустить, чтобы при встрече с Ливией от него пахло, как от ломтя деликатесного хлеба. Чет открутил крышку и сделал глоток. Он почувствовал, как по жилам разлилось тепло, но водка не могла унять боль в груди. Он посмотрел на приборную доску: на часах было 17.22. В 18.15 он будет ужинать со своей женой и дочерью, после чего, возможно, вернется на работу. Он хотел воспользоваться выходным днем Четвертого июля, чтобы объявить о «фейерверке распродаж». Во время таких специальных мероприятий Креймер посвящал долгие часы компании, что было само собой разумеющимся, а теперь, когда он уволил Винстона, ему придется еще взвалить себе на плечи и его обязанности. Он считал работу благословением — погрузившись в нее, можно отвлечься от рутинной семейной жизни. Сейчас же он выполнял привычную работу, зная, что это легче, чем постараться разобраться в том, что с ним произошло. Он оставил машину на Нью-Кат-роуд, «лицом» на юг, на полдороге между 166-м шоссе и тем местом, где закачивалась стройка. Перед ним возвышался дом Тэннье. Слева проходила покрытая гравием дорога, ведущая к старому Олдрикскому заводу картонной тары. Его ворота уже много лет были на замке, что делало это место очень удобным для разворота. Стояла середина лета, было влажно. В зеркало заднего вида Креймер видел, как легкий ветерок колыхал темно-зеленую ботву сахарной свеклы. Впереди урчал трактор, таща на платформе бульдозер, — это был единственный транспорт, который он видел за последний час. Водитель трактора коряво развернулся и приготовился освободиться от своего груза. Чет сделал еще один глоток водки, размышляя о пустяках, чтобы не зацикливаться на главном. Ему казалось, что среда была сто лет назад, хотя прошло только два дня. Он лишь теперь осознал, что и не жил вовсе, пока Виолетта не поразила его как удар молнии. Она была потрясающа, и впервые в жизни его захлестнуло желание. Словно она зарядила его газолином и воспламенила. В ту минуту, когда она предложила выпить, он понял, к чему она клонит. Как во сне, он последовал за ней к своей машине, на ходу что-то бросив Кэти. Сейчас он не мог вспомнить, что именно он ей сказал, какую-то чушь, на которую она отреагировала пожатием плеч. В первый раз он был рад тому, что его дочь такая тупица. Несмотря на ее романтические увлечения кинозвездами, в сексуальном отношении она была неразвита и слишком наивна, чтобы понять ту «химию», которая так внезапно возникла между ним и Виолеттой.