Часть 5 из 56 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Вот здесь.
Комната была размером примерно девять на двенадцать футов, выкрашенная в грязно-розовый цвет, который, очевидно, считался подходящим для девочки.
— Моя кровать стояла в этом углу. А здесь были шкаф и туалетный столик. Напротив — ящик с игрушками, маленький столик и два стульчика. — Она прислонилась к стене и оглядела комнату. — Мне очень повезло, что у меня была собственная комната. Большинство людей, которых мы знали, были такими же небогатыми, как и мы, и не могли себе этого позволить.
Она прошла из своей комнаты во вторую спальню и остановилась в дверях. Эта комната была выдержана в бледно-лиловых тонах, и по периметру потолка шел бордюр из обоев с маргаритками. Я спустилась на три ступеньки и заглянула в ванную комнату, где раковина и ванна пока еще оставались на месте. Унитаз был убран, а стояк заткнут тряпкой, которая отвратительно воняла. Еще ни один дом не производил на меня такого гнетущего впечатления.
Дейзи ходила за мной, возможно, видя дом моими глазами.
— Знаете, моя мать изо всех сил старалась сделать дом уютным. Повесила в гостиной кружевные занавески, постелила на пол коврики, на мебель салфетки, и тому подобное. Во время одной из последних ссор, которую я помню, отец рассвирепел и разорвал мамину драгоценную занавеску. Вряд ли он мог бы совершить что-нибудь ужаснее. Они постоянно доводили друг друга до белого каления. Мама тут же сдернула с окон остальные занавески, порвала их в клочья и выбросила в мусорное ведро. Я слышала, как она кричала, что ее жизнь кончена. Что он разрушил все прекрасное, что она старалась сделать, и она ненавидит его за это. Бла, бла, бла… Это произошло за пару дней до ее исчезновения.
— Вас это пугало? Ссоры?
— Иногда. Но я думала, что так и должны вести себя родители. Тем не менее в результате я страдаю хронической бессонницей. Интересный случай для психиатров. Насколько я помню, я спала хорошо только в раннем детстве — и то когда родителей не было дома. Очевидно, только тогда я чувствовала себя в безопасности, потому что со мной сидела Лайза и я знала, что могу на нее положиться.
— Вы еще что-нибудь помните из этих последних дней?
— Ванну с пузырьками. Такие мелочи запоминаются. Я сидела в ванне, а мама собиралась уходить. Она просунула голову в дверь… с этой тявкающей собачонкой на руках… и послала мне воздушный поцелуй. Если бы я знала, что он последний, то заставила бы ее вернуться и поцеловать меня по-настоящему.
4
Дейзи возвращалась в Санта-Марию другим путем, сделав большой крюк. Согласно карте мы должны были проехать Бьюти и Поу. Но я не увидела ни того ни другого. Заглянув украдкой в карту, я спросила:
— Где Поу? По карте он должен быть здесь, возле маленького городка под названием Бьюти.
— Мне кажется, что это названия компаний. Насчет Поу я ничего не знаю, но есть компании «Битти Поу» и «Природный газ». Если бы в этих местах когда-нибудь были города, то на карте были бы названия и эта область не выглядела бы такой безлюдной.
Окружающая местность была равниной. Насколько хватало взгляда, расстилались поля салата, сахарной свеклы и бобовых. В воздухе пахло сельдереем. Вдоль дороги, как часовые, стояли какие-то ярко-синие цветы. У обочины были припаркованы легковые машины и грузовики с нагроможденными на них деревянными ящиками. Сезонные рабочие склонялись над грядами, убирая урожай каких-то овощей. Каких именно, мы не рассмотрели, поскольку проносились мимо со скоростью шестьдесят миль в час. Дорога делала широкий поворот к северу. Земля была утыкана нефтяными вышками. Мы проехали завод по очистке отходов, источавший запах, как от горящих покрышек. На железнодорожных путях дремали составы, растянувшиеся примерно на четверть мили.
Поверх головы Дейзи я смотрела в окно с водительской стороны. У дороги между соснами торчал большой старый каменный дом, в архитектуре которого сочетались элементы стиля английского Тюдора и швейцарского шале. Он выглядел инородным телом посреди возделанных и отдыхающих полей. Второй этаж был наполовину из бревен с тремя фронтонами, акцентировавшими линию крыши.
— Что это за дом?
Дейзи замедлила ход и сказала:
— Мы из-за него и приехали сюда. Тэннье и ее брат Стив унаследовали его и триста акров земли, часть которой сдают в аренду.
Две массивные каменные дымовые трубы венчал и дом с двух сторон. Узкие окна на третьем этаже предполагали наличие комнат для прислуги. В одном конце двора возвышался огромный дуб, которому было, возможно, лет девяносто и который теперь укрывал тенью переднюю часть дома. Через дорогу простирался пустырь.
Территория вокруг дома заросла сорняками. Кусты, бывшие когда-то декоративными, высотой около восьми футов, закрывали окна первого этажа. Там, где раньше был элегантный въезд с самшитом по обеим сторонам широкой, выложенной кирпичом дорожки, теперь невозможно было пройти. Кто-то скосил траву и с помощью бульдозера расчистил дорогу. Кустарник, чтобы пробраться к дому, вероятно, придется срезать вручную. Малоприятная перспектива, подумала я.
— Посмотрите назад, — сказала Дейзи, когда мы отъезжали от дома.
Я слегка обернулась и посмотрела на дом с другой стороны. На его задней стороне отсутствовало большинство окон третьего этажа, а рамы и балки почернели от пожара, уничтожившего половину крыши. От этого зрелища защемило сердце и на глаза навернулись слезы.
— Как это случилось?
— Бродяги. Теперь между Тэннье и ее братом идут яростные дебаты по поводу того, что делать с домом.
— Почему его построили так близко от дороги?
— На самом деле его так не строили. Дом раньше стоял в стороне от дороги, но затем возле него проложили новую трассу. Теперь Тэннье не знает, как ей поступить: то ли реставрировать дом, то ли снести его и построить новый в другом месте. Ее брат считает, что лучше его продать, пока есть спрос. Так что ей придется выкупить его долю, если она решится его сохранить. Она наняла двух рабочих, чтобы привести дом в порядок.
— Она собирается сдавать землю в аренду?
— Сомневаюсь. Спросите у нее сами.
— Поразительно. — Я почувствовала, что мое отношение к Тэннье Оттвейлер меняется. Казалось, она едва сводит концы с концами на зарплату барменши, а она, оказывается, землевладелица. — Я полагаю, она хочет сюда переехать?
— Она очень надеется на это. Приезжает сюда с четверга на пятницу, так что, если Тэннье будет здесь снова на этой неделе, мы сможем пообедать втроем.
— Звучит очень заманчиво.
После этого на протяжении пятнадцати миль мы молчали. Дейзи была не очень-то разговорчива, что меня вполне устраивало.
— Расскажите о себе, — попросила она наконец.
— Зачем?
— Я была с вами откровенна.
Мне не нравилось, когда приходилось «исповедоваться» перед кем-либо. Обычно я ограничивалась основными моментами моей жизни. Я не нуждалась ни в чьем сочувствии и избегала лишних вопросов.
— Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне исполнилось пять лет. Меня вырастила незамужняя тетка, которая была не очень хорошей воспитательницей.
Она ждала продолжения.
— Вы замужем?
— Сейчас нет, но была. Два раза — наверное, это много.
— У меня четыре развода против ваших двух, так что я, скорее, более оптимистична.
— А может быть, просто медленнее учитесь?!
За эти слова я была вознаграждена улыбкой Дейзи.
На своей машине я вернулась в Санта-Марию. Через час я была у себя в офисе, где постаралась переделать все отложенные на время отъезда дела. Ответила на телефонные сообщения, накопившиеся в мое отсутствие, а затем прочла заметки о Виолетте в газетах, которые выходили в течение недели после ее исчезновения. Первая статья о пропавшей женщине появилась только 8 июля, в среду, на следующей неделе. Статья была коротенькой и содержала обращение к населению с просьбой о помощи в поисках Виолетты Салливан, которую в последний раз видели в субботу, 4 июля, когда она должна была встретиться со своим мужем в парке Сайлес в Калифорнии в девяти милях от ее дома в Сирина-Стейшн. Она могла быть за рулем двухдверного сиренево-серого пикапа «шевроле» с наклейкой дилера на ветровом стекле. Всех, кто располагал хоть какой-нибудь информацией, просили связаться с сержантом Тимом Шефером в департаменте шерифа округа Санта-Тереза. Приводился номер подстанции северного округа.
Дейзи подшила еще две статьи, но они мне практически ничего не дали. Правда, говорилось о том, что у Виолетты были деньги, но их количество не указывалось. Банковский управляющий в Санта-Терезе позвонил в департамент шерифа, чтобы сообщить о том, что Виолетта Салливан прибыла в отделение банка в первой половине дня в среду, 1 июля. Она переговорила сначала с ним, показав ему ключ от ячейки и попросив разрешения пройти в депозитарий. Он уже опаздывал на обед, так что перепоручил ее кассиру банка миссис Фицрой, которая раньше имела дело с миссис Салливан и сразу ее узнала. После того как миссис Салливан расписалась, миссис Фицрой сверила ее подпись и проводила в специальную комнату, вручив ее «ящичек». Несколько минут спустя она вернула его. Ни кассир, ни банковский менеджер не имели никакого представления о том, что там было и забрала ли Виолетта Салливан его содержимое.
В третьей статье, от 15 июля, чиновник по связям с общественностью окружного департамента шерифа заявил, что они допрашивали Фоли Салливана, мужа пропавшей женщины. Его ни в чем не обвиняли, но он был «человеком, представляющим для полиции интерес». Согласно показаниям Фоли Салливана, он пил пиво после фейерверка, который окончился в половине десятого вечера. Потом он отправился домой и увидел, что семейной машины на месте нет. Фоли предположил, что разминулся с женой в парке и она скоро приедет. Мистер Салливан признался, что был немного выпивши, и утверждал, что сразу лег спать. Только когда в восемь часов утра на следующий день его разбудила дочь, он понял, что жена не вернулась домой.
Время от времени в последующие годы об этом случае писали газеты. Тон статей был равнодушным, а освещение событий — поверхностным. Одни и те же факты пережевывались долго и нудно с приукрашиванием разных подробностей, но не вносили почти ничего нового в раскрытие этого дела. Насколько я могла судить, оно никогда не расследовалось как положено. Невыясненная судьба Виолетты сделала ее в некотором роде знаменитой, но только в маленькой сельской общине, где она жила. Никого за ее пределами это не интересовало. Были напечатаны черно-белая фотография женщины и отдельно — фото ее машины (конечно, не той самой, но соответствующей модели и марки).
Машина привлекла мое внимание, и я дважды прочла эту часть статьи. В пятницу, 3 июля 1953 года, Фоли Салливан заполнил бумаги на получение кредита для покупки на сумму в две тысячи сто сорок пять долларов. Машину с тех пор никто и никогда больше не видел, но его заставили выплачивать кредит в последующие тридцать шесть месяцев. Документ на право собственности никогда не регистрировался. Срок водительских прав Виолетты Салливан истек в июне 1955 года, и она не обращалась за их продлением.
Меня зацепило то, что Дейзи описала своего отца почти как скупердяя, но тем не менее он выплатил кредит. Как глупо раскошеливаться на машину, которую ваша жена, возможно, использовала для того, чтобы сбежать с другим мужчиной. Поскольку забрать машину у Фоли банк, понятное дело, не мог, тот мог отказаться платить. Его вообще не должно было волновать, подадут ли против него иск на уплату остатка денег или передадут дело в агентство по денежным сборам. Подумаешь, его репутация и без того уже была подмочена, так какое значение имел еще один долг? Я задвинула этот вопрос в подсознание, надеясь, что когда-нибудь получу на него ответ.
В пять часов вечера я заперла офис и пошла домой. Моя съемная квартира расположена на боковой улочке в квартале от пляжа. Раньше это был одноместный гараж, соединенный с домом хозяина посредством застекленной галереи. Я жила там вполне сносно последние семь лет. Генри (хозяин дома) — единственный мужчина, за которого я бы хотела выйти замуж, если бы нас не разделяла пятидесятилетняя разница в возрасте. Ужасно, когда самый лучший мужчина в твоей жизни является восьмидесятишестилетним стариком, пусть даже и не развалиной, а довольно крепким. Генри подтянут, красив, седовлас, голубоглаз и активен. Я могу продолжать перечислять его достоинства, но вы, вероятно, и так уже все поняли.
Я припарковалась и прошла через скрипучую калитку, оповестившую о моем прибытии. Обойдя дом, вошла в квартиру, где какое-то время боролась с собственной ленью, но затем все-таки переоделась в тренировочный костюм и пробежала три мили вдоль берега. Вернувшись через сорок минут, я обнаружила на автоответчике сообщение от Чени Филлипса. Он предлагал поужинать вместе и в случае, если я не перезвоню ему и не откажусь, встретиться в кафе «У Розы» около семи часов вечера. Я приняла душ и снова натянула джинсы.
— По-моему, интересное предложение, — сказал Чени, когда я изложила ему суть дела.
Роза приняла заказ, расспросив нас, что бы мы хотели съесть, а затем записала то, что уже заранее решила нам подать — непроизносимое блюдо, на которое указала нам в меню. Это было жаркое из говядины и свинины с большим количеством сметаны и почти без приправ, так что несколько минут мы тайком солили и перчили его. Обычно Роза готовит очень вкусно, так что мы не понимали, что с ней произошло. Чени пил пиво, а я дешевое белое вино, поскольку ничего другого не было.
— Ты знаешь, что не дает мне решиться взяться основательно за это дело? — спросила я.
— Что?
— Мысль о провале.
— Есть вещи и похуже.
— Назови.
— Зубная боль. Аудиторские проверки. Неизлечимая болезнь.
— Но эти вещи по крайней мере не затрагивают никого другого. Понимаешь, я не хочу брать деньги у Дейзи, если не оправдаю ее ожиданий. Шансы на успех минимальны.
— Дейзи — взрослый человек. Она понимает это. Ты сомневаешься в ее искренности?
— Нет.
— Тогда не думай о деньгах.
— Не могу.