Когда она наконец заговорила, ее голос звучал так тихо, что мне пришлось наклониться к ней. — Здесь был детектив Никольз. Он ушел несколько минут назад, и когда вы позвонили, я подумала, что это он вернулся. — Плохие новости? Она кивнула и снова надолго замолчала. Потом собралась с духом и сказала: — Они нашли в багажнике два пакета с мамиными вещами. Ясно, что она собиралась нас бросить. — Вы ведь так и предполагали. — Дело не в этом. Я положила руку ей на плечо. — Не торопитесь. Все хорошо. Я никуда не спешу. — Никольз сказал, что если можно было бы мне не говорить, он бы ни за что не сказал, но все равно поползут слухи и я обязательно услышу об этом от кого-нибудь другого. Я ждала. — Они обследовали мамин труп. Я была вся внимание. Дейзи набрала в легкие побольше воздуха и шумно выдохнула. — Когда патологоанатом отделил занавеску, стало ясно, что мамины руки были связаны за спиной. Некоторое время после погребения она была жива. Собаку скорее всего убили лопатой, которую нашли на дне ямы, когда вытащили машину. Возможно, этот человек ударил маму по голове и бросил в машину, думая, что она мертва. Спустя какое-то время она пришла в себя и поняла, что происходит. Дейзи замолчала, достала из кармана носовой платок и высморкалась. — Даже связанная, она пыталась освободиться. Ее ногти были сломаны, а обшивка сиденья в некоторых местах порвана. К ее пяткам пристали травинки. Ей удалось разбить окно, но к этому времени убийца, должно быть, уже засыпал яму землей. Она сделала паузу, пытаясь справиться с волнением. Мне оставалось только ждать, давая ей возможность молчать столько времени, сколько ей требовалось. Воздух словно сгустился вокруг нас. Я представила жуткую давящую темноту, окружавшую Виолетту. Кричать было бесполезно: толстый слой земли заглушал любой звук. Полная тишина и абсолютная темень. Дейзи продолжала говорить, адресуя свои слова скомканному платку: — Я спросила Никольза… спросила, как она умерла. Он сказал, что от нехватки кислорода. Я забыла подробности технического описания. В общем… глубина нашего дыхания регулируется давлением кислорода в артериях и содержанием углекислого газа, какого-то пи-аш, контролирующего рефлексы в легких. Когда кислорода недостаточно, дыхание ускоряется. Человек старается вдохнуть кислород… и инстинктивно глотает воздух. Сердце начинает учащенно биться, а тело заливает потом. Начинаются боли в груди, которые все время усиливаются. Дыхание учащается, но при каждом вдохе расходуется все больше кислорода и выделяется все больше углекислого газа. Потом начинаются галлюцинации. Он сказал, что постепенно все системы ее организма прекращали функционировать, и в конце концов наступило своего рода успокоение… когда она смирилась со своей участью… Можете ли вы представить себе такую смерть? Я все время думаю о том, как ей было страшно, холодно и темно в этой яме… и никакой надежды на спасение. Повинуясь инстинкту самосохранения, я попыталась стереть в своем воображении эту жуткую картину. Я могла понять дилемму, которая стояла перед Никользом. Изложив факты, он обрисовал ситуацию, которую Дейзи не забудет до конца жизни. Но если бы она узнала страшные подробности из неофициального источника, то была бы шокирована еще больше. Остается надеяться только на то, что время излечит ее боль. Дейзи снова высморкалась и взяла шесть круглых черных колец, лежавших на столе. — Вот, он отдал их мне. — Что это? — Мамины браслеты. Настоящее серебро. Я отполирую их и буду носить — последний ее подарок. — Она положила их обратно на стол. — Вам, наверное, надо идти? — Да. — Вы закончили работу? — Не совсем. Давайте посидим во дворе. Нам нужен… нужно пространство. — Я чуть было не сказала «нужен воздух», но вовремя спохватилась. Вот уж воистину — в доме повешенного не говорят о веревке. Мы сидели на заднем дворе в свете уходящего дня, и я излагала причины, по которым Фоли никак не мог быть причастным к смерти ее матери. — Уже легче, — сказала она. — Это все, что я смогла сделать. От того, что случилось с вашей матерью; у меня холодеет кровь. — Сменим тему. Каждый раз, когда я об этом думаю, начинаю задыхаться. Что вам еще осталось сделать? Вы сказали, что не совсем закончили работу. — Я хочу узнать, откуда у вашей матери появилась та собачка. Она не ожидала такого вопроса. — Это был подарок. — От кого? — Не знаю. А какая разница? — У собаки были документы? — Вы имеете в виду, была ли у нее родословная? Наверное. А в чем дело? — Чистопородный шпиц должен был стоить очень дорого даже в то время. Я думаю, что именно этот человек — таинственный любовник — купил Виолетте щенка. Вот почему она так носилась с ним — это был подарок! Она задумалась. — Да, я понимаю. Вы кого-нибудь подозреваете? — У меня из головы не идет Джейк. Виолетта подала против него иск в суд из-за того, что его пес загрыз ее собаку. — Я помню. Карликовый пудель Поппи. Мама водила его гулять. Питбуль Джейка напал на него и загрыз на месте. Мама была вне себя от горя. — Так, может быть, он думал, что, подарив нового щенка, компенсировал потерю? — Вы собираетесь спросить у него об этом? — Вряд ли. Я не могу заставить его сказать правду. Хорошо бы найти заводчика и узнать, кто заплатил за собаку. Возможно, ничего не получится, но думаю, что попробовать стоит. Еще живы люди, которые помнят те события. — Я приготовлю ужин. Нам надо поесть. Пока Дейзи возилась на кухне, я порылась в папке и вытащила фотокопию списка частного бизнеса в Сирина-Стейшн за 1952 год. Заводчиков собак там не было. Черт побери, в этом мире все непросто. Так, две ветеринарные клиники, пять ветеринаров и три магазина товаров для домашних животных. Я достала телефонную книгу и проверила еще раз. В ней тоже не было заводчиков, зато упоминалось шесть ветеринарных больниц, пятнадцать магазинов товаров для животных и двадцать семь ветеринаров. Сравнив адреса, я увидела, что ни один человек из моего списка не занимается этим бизнесом в настоящее время. Я, конечно, не думала, что собачья парикмахерская передается от отца к сыну, но считала, что выгодный бизнес может покупаться и продаваться в течение многих лет, сохраняя первоначальное название. Но не в этом случае. Я решила обзвонить магазины для домашних животных, повторяя свой вопрос. Сложно было придумать причину, по которой кто-то мог заинтересоваться информацией о продаже породистого шпица весной 1953 года, а говорить правду мне совсем не хотелось. Так что моя речь звучала примерно так: — Собаку много лет назад убили по причинам слишком сложным, чтобы я могла их здесь изложить. Я ищу заводчика. Это случилось весной 1953 года. Не знаете ли вы кого-нибудь, кто разводил шпицев тогда в этом районе? Ответы варьировали от лаконично-грубых «нет» до длинных историй о любимых собаках и о том, как они погибли, и рассказов о кошках, пересекавших государственные границы для того, чтобы встретиться со своими хозяевами после долгого путешествия. Короткие ответы были следующие: — Понятия не имею. — Ничем не могу помочь. — Извините, босс ушел на весь день, а я работаю здесь только три недели. — Попробуйте позвонить в ветеринарную клинику доктора Вэйтера на Донован-роуд. — Я с ним уже говорила, но все равно спасибо. — Почему вы думаете, что этот человек работал здесь? Шпицев разводят и продают по всей стране. Собака могла быть привезена из другого штата. — Я это знаю. Но ведь бывает и так: вы смотрите на витрину, где сидит самый прелестный щенок, которого вы когда-либо видели. Я разговаривала с ветеринарами и помощниками ветеринаров, с владельцами магазинов товаров для животных, с клерками и собачьими парикмахерами. Мне казалось, что мой язык начал распухать. Я делала двадцать первый звонок, когда медрегистратор в круглосуточной клинике сделал первое полезное предположение, которое я услышала: — На вашем месте я бы попробовал позвонить в службу контроля за животными. У них могли сохраниться данные того времени, особенно если вы говорите об убийстве щенка. Могли поступить жалобы. — Спасибо. Я позвоню туда. Как оказалось, в службе контроля таких данных не было. Мужчина, который подошел к телефону, вежливо извинился за то, что не может мне помочь, и я уже хотела повесить трубку, когда он спросил: «А в чем проблема?» Я кратко изложила ему суть дела, после чего на минуту воцарилось молчание. — Вы знаете, я, кажется, понял, кто вам нужен. На 166-м шоссе в том месте, где оно пересекается с Робинсон-роуд, жила женщина, которая организовала пансион для домашних животных. По-моему, в начале пятидесятых годов она разводила шпицев, хотя это мало что дает. В то время шпицы были модной породой. — Она до сих пор в бизнесе? — Нет, но по-прежнему там живет — я два-три раза в месяц проезжаю мимо ее дома, когда навещаю своих внуков в Кромвелле. Дом не изменился — тот же ярко-синий цвет и ужасно захламленный двор. Если этот дом когда-нибудь продадут, думаю, что новый владелец первым делом перекрасит его и приведет в порядок двор. — Как ее зовут? — К сожалению, не помню. Что-то похожее на Вирак… Варик… что-то в этом роде. — Вы мой лучший друг! — сказала я, послав ему воздушный поцелуй.