– Что? Кигель посмотрел на него с таким искренним изумлением, как будто и предположить не мог, что кроме него тут есть и другие артисты. – Я говорю, что сейчас моя очередь репетировать номер, – спокойно отчеканил Марат в полный голос, который тут же разлетелся по славящемуся прекрасной акустикой Колонному залу. Кигель усмехнулся, сделал шаг по направлению к Марату. – То, что я вас не знаю, неудивительно. Удивительно, что вы не знаете меня. Я заслуженный артист Республики. И в концерте нашей любимой Анны Алексеевны исполняю десять произведений! – Не знал, что звание дает право хамить, – парировал Марат. – Если у вас десять произведений, тем более логично пропустить вперед тех артистов, у кого по одному. Тем более что я пришел раньше вас. Мы будем дальше препираться или продолжим репетицию? И не дожидаясь ответа, Марат прошел мимо Кигеля на сцену, едва не задев его плечом. Встал к пюпитру и повернулся к замершему Севастьянову. – Прошу вас, Олег Михайлович. «Аист белокрылый». Музыка Анны Антохиной, слова Бориса Антохина. Исполняет Марат Агдавлетов. Севастьянов хмыкнул, сверкнул стеклами очков и повернулся к оркестру, давая знак начинать. С «Аистом» Марик успел познакомиться в кафе гостиницы «Россия», пока спешно закидывал в себя котлету по-киевски и овощной салат под умиленные взгляды Мопса. Нормально порепетировать у него не было ни времени, ни возможности. Но что там репетировать? Музыка незамысловатая, три аккорда в буквальном смысле. У него больше сложностей возникало с текстом, успеть бы выучить до завтра. Впрочем, выйдет с партитурой, кто там узнает, слова он подглядывает или ноты. Спел вроде бы чисто, без помарок. Взял последнюю ноту, дождался, пока отзвучит последний аккорд, повернулся к Севастьянову. Тот благодушно улыбался. – Неплохо, молодой человек, неплохо. Еще раза три, и можно тебя к людям выпускать. Марик вспыхнул. Он-то считал, что спел идеально. Он метнул взгляд в партер, где наверняка потирал руки от удовольствия Кигель. Или, наоборот, разминал руки, чтобы свести счеты с нахальным новичком сразу, как тот спустится со сцены. Но Андрей на удивление ничем подобным не занимался. Он о чем-то спокойно беседовал с Волком, отойдя к окошку. А Олег Михайлович наклонился к нотам, поманив Марика толстым, совсем не музыкальным пальцем: – Запомни, сынок, легкость эстрадной песни обманчива. Обрати внимание вот на эту фразу… Они прогнали песню три или четыре раза, пока все не остались довольны. В том числе Марат – он понял, где ошибался, и сразу почувствовал, какое удовольствие работать с таким музыкантом, как Севастьянов. Надо думать, его уровень куда выше того, что приходилось ему играть. Но играл же, и был профессионалом экстра-класса во всем, за что брался. После номера Марата объявили перекур. Кигель, и Волк, и сам Севастьянов оказались самозабвенными курильщиками. Марик, щедрая душа, вытащил пачку «Мальборо» и стал всех угощать. Протянул сигареты и Кигелю. Тот усмехнулся, но взял. – Итальянские сувениры? Спасибо. Мне кажется, нам надо начать сначала. Андрей Кигель. – И протянул руку. – Марат Агдавлетов. – Марик руку пожал. – Хороший голос. И отличная техника. – Я знаю. Кигель снова усмехнулся, покачал головой. – Марат, ты очень талантливый парень. Но сбавь обороты. Просто совет старшего товарища. О тебе уже по Москве легенды ходят. И не всегда хорошие. Будешь дальше так себя вести, тебе просто не дадут петь. А петь тебе боженькой велено. Марат собирался уже ответить что-нибудь едкое, но вдруг передумал. Потому что смотрел на него Кигель с таким искренним участием и, кажется, сочувствием, что спорить перехотелось. * * * – Даже не думай сейчас никуда ехать! Нашел кого слушать. Да Мопс тебя еще не в такую авантюру втравит! Ничего не хочу сказать, он профессионал. Но в погоне за заработком берегов он не видит. Хочешь с ним работать – работай. Но проверяй каждый его шаг: договоры, обязательства, условия проживания. И главное: никогда не позволяй диктовать себе репертуар, вмешиваться в творческие вопросы. Ни Мопсу, ни любому другому директору. Кигель умудрялся давать советы так, что к ним хотелось прислушаться. Никакого покровительственного тона, никакой снисходительности в голосе. Они сидели в маленькой гримерной комнате. Марат в своем наполовину итальянском костюме: новые рубашка и пиджак, старые штаны и ботинки. Андрей только в рубашке, что его нисколько не смущало: полы рубашки были настолько длинные, что, когда он сидел, свисали почти до колен. Со стороны смотрелось забавно, но Андрей сразу пояснил – к зрителям он выходит только в идеально выглаженных брюках. А если присесть в них хоть один раз, останутся заломы. Так что брюки висели рядом на вешалке, дожидаясь, пока их обладатель выйдет на финальную песню. На свободном стуле стояла тарелка с нарезанной «краковской» колбасой и два стакана с чаем, который при ближайшем знакомстве подозрительно пах коньяком. – Ты ешь, ешь, а то Ленька допоет и прибежит, мигом ничего не останется. Он у нас вечно голодный, – усмехнулся Кигель, подвигая тарелку поближе к Марату. – Ты сейчас приди в себя, подготовь хорошую программу, определись с репертуаром. Зовут на телевидение, на радио – иди. Но черт-те куда не рвись, пока программу не сделаешь. Аккомпаниатора подбери хорошего. Или ты собрался с местными лабухами работать? – Да я сам могу, – заметил Марик. – Молодец, что можешь, уважаю. Я вот только на гитаре умею, но не по статусу, как ты понимаешь. Но аккомпаниатор все равно нужен. А лучше свой коллектив. Поверь, два часа один на один с публикой – тяжело. Да и надоест зрителю рассматривать только твой профиль за роялем. Словом, гастроли – дело хорошее, но к ним нужно быть готовым. Марик тяжело вздохнул. Он и сам так считал, но разве у него был выбор? Он прекрасно понимал, что гастроли – это деньги. Ну вернулся он в Москву, гордый, но нищий. Дальше что? На что жить? Где жить? А так уехал на пару месяцев гастролировать, и вопрос с жильем хотя бы на время решен, какую-никакую, а гостиницу ему Госконцерт обеспечит. Еще и заработает. – Кстати, чуть не забыл, – продолжил Кигель. – У меня квартира простаивает. Одна комната всего, зато метро в двух минутах. Мы-то с семьей на дачу перебрались, дети в Москве болеют постоянно, им свежий воздух нужен. Вот ключи. Поживешь первое время. Марат не знал, как реагировать. Гордость вопила во весь голос, что нужно отказываться. Они знакомы без году неделя, с чего бы такие щедрые подарки? А здравый смысл напоминал уже услышанные где-то сплетни, что Андрей Кигель на эстраде считается кем-то вроде крестного отца, опекающего молодых и перспективных. И глядя на то, как заботливо он подреза`л колбасу и наливал «чаек» для ввалившегося в гримерку, только что отстрелявшегося Лени Волка, в это легко верилось. – Бери-бери, – кивнул Андрей на ключи. – Будешь цветы поливать, а то завянут, меня жена загрызет. Она считает, раз я все равно весь день в городе, могу заезжать и поливать. Больше мне нечем заняться, кроме как ее фикусами. Или фиалками? Черт их разберет. Так Марик обзавелся пусть временным, но все-таки жильем. И, что еще более важно, ценным советом, к которому решил прислушаться, – он занялся собственной программой. Уже через несколько дней они с Рудиком сидели возле огромного, навороченного японского проигрывателя в квартире Андрея и слушали подряд все пластинки, привезенные из Италии. – Вот такую музыку я хочу петь! – горячился Марат. – Страстную, яркую! Где голос можно показать! Можешь такую написать? – Ты и сам можешь, – заметил Рудик, удобно устроившись на диване. – Я тебе зачем? – Ладно тебе скромничать. Композитор у нас ты. И по жизни, и по диплому. – До которого еще надо дожить. – Куда ты денешься? Год на одни пятерки закрываешь? Рудик меланхолично кивнул. Учеба пока что казалась ему детским садом после той школы, которую они оба окончили в Республике. – Автоматом уже все получил. – Отлично! – оживился Марат. – Тогда и на Дальний Восток вместе поедем! – Чего? Тебе же твой Кигель сказал, что не надо сейчас ехать? Что надо программу готовить? – А мы совместим! Тебе вот какая разница, где песни писать? Здесь или на Дальнем Востоке? А деньги зарабатывать надо. Ты мне сейчас хотя бы пару песен сделай, а? На коленке. Но чтобы веселых, заводных. И поехали. – Ты с ума сошел? А худсовету ты их когда покажешь? – Ну ты как маленький, – вздохнул Марат. – В репертуарный лист запишем классику, ей не надо худсоветы проходить. Кто там узнает, что мы во Владивостоке спели? * * * Здесь мне пора взять слово, потому что именно с тех дальневосточных, совершенно авантюрных гастролей и началась наша с Мариком история. В те годы я еще не понимала, куда применить свой писательский талант и неуемную тягу заполнять буквами бумажные листы. Впрочем, даже скажи мне кто-нибудь, что можно писать не заметки в «Вечернюю Москву», когда ты ради нескольких абзацев текста весь день носишься по городу как савраска, а собственные книги, я бы не поверила. И правильно бы сделала. В советское время пришлось бы мне писать если и про любовь, то исключительно сталеваров и исключительно к родине, а я так не умею. Словом, я бежала с очередным редакционным заданием в весьма туманной формулировке: «Написать о каком-либо культурном событии сегодняшнего вечера» под проливным дождем за только что уехавшим без меня автобусом. В замшевых польских сапогах, подаренных мне папой на недавний день рождения. В редакции я, конечно, сказала всем девкам, что сапоги подарил жених. Которым и не пахло. Для наших дождей польские сапоги явно не годились, и чем сильнее хлюпало внутри, тем больше портилось настроение. Следующий автобус ожидался не раньше, чем через двадцать минут. А то и полчаса, когда бы они ходили по расписанию? Пешком, что ли, до метро топать? Так я точно опоздаю на этот чертов концерт симфонической музыки, в которой ничего не понимаю, но много ли культурных мероприятий в Москве в последних числах мая, когда все уже мечтают о летних каникулах и отпусках? Мимо остановки проехала машина, прямо по луже и ничуть не сбавляя скорости. Я едва успела отскочить, чтобы веер грязных брызг не попал на мой светло-бежевый плащ. И в ту же секунду услышала: – Какой наглец, а? Я обернулась и увидела Марика. Как сейчас помню эту сцену. Молодой, худенький, в подстреленном своем пиджачке. Кому сегодня расскажи – не поверят. Кажется, он тоже вышел из здания нашей редакции и тоже не успел на автобус. – Девушка, мне кажется, вы замерзли, – продолжил он, хотя я стояла в плаще и сапогах, и одета была куда теплее, чем он. – Куда вам нужно? Поехали на такси. А я его узнала. С первой же минуты. Потому что не узнать Агдавлетова в те годы, если ты хоть чуть-чуть интересовался культурной жизнью, было невозможно. Он уже выиграл конкурс, он уже спел несколько концертов, его уже несколько раз показали по телевидению. Замечу, эпоха телевидения только начиналась, и человек, чье лицо хоть однажды засветилось на голубом экране, уже становился знакомым всем гражданам страны Советов. А я, ведя колонку «Культура», не просто интересовалась эстрадой, а интересовалась очень сильно, и талантливого и чертовски обаятельного мальчика заприметила уже давно. – Я на концерт симфонической музыки в ДК Грибоедова, – как можно более равнодушным тоном отозвалась я, хотя внутри все задрожало от волнения. Он опешил. Не ожидал такого ответа. – Редакционное задание, – пояснила я. – Освещаю культурную жизнь нашей столицы. – А вам именно это культурное событие нужно осветить? – уточнил Марик. – Не обязательно. А что? – У меня, совершенно случайно, есть два билета в Большой театр. Там сегодня Козловский поет. А спутницы нет. С такой искренней печалью в голосе он это сказал! Артист погорелого театра! Потом, спустя пару лет, я узнала, что собирался он пойти на спектакль с Рудиком, но в последний момент все переиграл. Тогда я предпочитала думать, что виной тому любовь с первого взгляда. А Марик утверждал, что просто Рудольф терпеть не мог оперу и до последнего не соглашался идти. Конечно же, я согласилась! Большой театр вместо ДК Грибоедова! Да меня редактор расцелует за такой материал. Впрочем, пусть оставит поцелуи при себе, мое воображение уже рисовало сцены, в которых целует меня исключительно Марик. Такой шанс выпадает только раз в жизни!