– Публика! Маэстро искренне считает, что у нас настоящий театр, – фыркнула Ленка, но мальчишки уже не обратили на нее внимания. Начали бодро – с музыкального вступления. Сцена с Вальжаном – Толик играл уверенно, не хуже, чем на репетиции. Сцена в трактире, опять Толик теперь в нахлобученной на глаза шляпе – сгорбившийся старик Тенардье. Появление Ленки-Козетты, под грустную мелодию наблюдающей за недоступной ей куклой (кукла Ленкина собственная). На прогоне спектакль длился сорок минут. Но сейчас Марику казалось, что он какой-то бесконечный. Ему приходилось и играть, и следить за тем, что происходит на сцене, и поглядывать на зал – уж очень было интересно понять, какой эффект производит их детище. Хотя вечер выдался прохладным, Марик вспотел так, что рубашку хоть выжимай. От напряжения ныли все мышцы, и ему казалось, что он играет хуже чем обычно из-за скованности в руках. Но соседи очень внимательно смотрели на сцену, никто не вставал, не уходил. Люди даже забыли про чак-чак и остывавший чай в стаканах. Наконец дело дошло до финальной сцены и триумфального появления Гавроша. Марик уже предвкушал успех – он был уверен, что песенка получилось лучше всего. По крайней мере, ему она очень нравилась. Он видел, как мама Рудика в первом ряду замерла от волнения. Уж она-то наизусть выучила все сцены их спектакля за время репетиций и теперь тоже ждала выхода сына. Хорошо Рудику, все-таки его дома так поддерживают. Все так хотят, чтобы он стал певцом, хвалят, что бы он ни сделал. Мама пришла на спектакль, даже папа Рудика следил за происходящим из окна гостиной. А бабушка Марика так и не пришла. – Маэстро! Марик на секунду отвлекся от нот и собственных мыслей. Под окошком стоял Рудик. Глаза с чайные блюдца, сам бледный-бледный. – Маэстро, я не могу! – Чего ты не можешь? – зашипел на него Марик. – Ты обалдел? Уже твой выход! – Я не могу! У меня голос пропал! От страха, наверное! Рудик действительно не говорил, а сипел. И выглядел так, будто вот-вот грохнется в обморок. – С ума сошел?! Ты провалишь спектакль! Сцена пустовала. Зрители пока еще сидели смирно. Наверное, думали, что так и задумано, что пауза есть в сценарии. – Я не пойду! Я не буду! – сипел Рудик. – Ну ты… Надо было действовать быстро. Марик бросил инструмент и одним движением перемахнул через подоконник. Сорвал бабочку, закатал штанины, расстегнул рубашку. Ну какой есть Гаврош. Снял кепарь с Рудика и рванул на сцену. Эх, какая музыка пропадет! Но лучше спеть без музыки, чем не спеть никак. Он вылетел на сцену с реквизитной, тоже бабушкиной, корзинкой в руках. – Я бесстрашный Гаврош, я наполняю свою корзинку патронами убитых солдат. Что? Картечь? Ну и что, кто боится картечи? Дождик идет, вот и всё. Хорошо, что он сам писал текст и прекрасно его помнил. Только кто будет «стрелять» аккордами, если за инструментом никого? Но «выстрелы» зазвучали вовремя. Марик бросил взгляд на окно. Ну хоть догадался! За пианино уже сидел Рудик. – О, а вот и пороховница! Пригодится воды напиться! Рудик заиграл вступление песенки. Марик сделал два шага к публике, чтобы слышно было всем. Он совсем не планировал петь. Не репетировал. Он пел написанную им песенку всего пару раз, когда сводил слова и музыку. Но что ему оставалось делать? Все обитатели Нантера — Уроды по вине Вольтера. Все старожилы Палессо — Болваны по вине Руссо. Марику не нравился собственный голос. Уж больно звонкий, детский какой-то. У Рудика лучше получалось, да оно и понятно, он же будущий певец. И папа у него… Но публика слушала, затаив дыхание. И надо было продолжать. Не удалась моя карьера, И это по вине Вольтера. Судьбы сломалось колесо, И в этом виноват Руссо. Зазвучали лишние, мешающиеся с музыкой аккорды – это засвистели пули, пытающиеся поразить бесстрашного Гавроша. Марик легко уворачивался от них, продолжая свои веселые куплеты. Я не беру с ханжей примера, И это по вине Вольтера. А бедность мною, как в серсо, Играет по вине Руссо. Еще один громкий аккорд вмешался в льющийся мотив песенки – вражеская пуля, все-таки доставшая дерзкого мальчишку. Марик пошатнулся, рухнул в пыль на одно колено, но впереди еще куплет. Я пташка малого размера, И это по вине Вольтера. Но могут на меня лассо Накинуть по вине… И свалился на землю. Очень эмоционально свалился, в последний момент понял, что можно было и полегче. Земля-то утоптанная, жесткая. Но чего не сделаешь ради искусства. Почему же такая тишина? Марик осторожно приоткрыл один глаз и тут же зажмурился снова, потому что на него обрушился град аплодисментов. Кажется, кто-то даже кричал «браво». Марик поднялся, отряхнул коленки. Из-за занавеса появилась Ленка-Козетта и Толик-Вальжан, он же Тенардье. Рудик смущенно выглядывал из окна. Марик махнул ему, мол, иди сюда, чего уж. И краснеющий Рудик перелез через подоконник и присоединился к ним. Ребята кланялись, принимали поздравления. И вдруг в аплодирующей толпе Марик заметил дедушку Азада. Он стоял позади всех, прислонившись к фонарному столбу, и внимательно следил за происходящим. Дедушка улыбался. И вот тогда Марик почувствовал, что он по-настоящему счастлив. Часть 2 Мне казалось, что Марат пел всегда. Марат и его голос существовали как единое целое, и не важно, пел он со сцены про отважных революционеров или солнечную Италию (еще одна наша общая страсть), или дома для единственного слушателя исполнял серенаду влюбленного гасконца, давал интервью телевизионщикам, как всегда порыкивая, чтобы быстрее снимали, без дублей – он ненавидел повторять одно и то же, или кричал мне из комнаты в кухню, что сейчас умрет без бутерброда с докторской колбасой. Не важно. Для меня его голос всегда звучал одинаково волшебно. Низкий, с едва уловимой хрипотцой, с перекатывающимся «р-р-р». Волшебный. Марат бы меня поправил, сказал бы, что люди запоминают не голос, а тембр. Ту особую окраску, которая складывается из тысячи мелочей: от строения носоглотки до количества выкуренных сигарет. Марат много курил всегда. И ел мороженое. Я поражалась, как можно так легкомысленно относиться к самому ценному, что у тебя есть? Впрочем, он ко всему относился легко. И сейчас мне кажется, в этом и была его мудрость. Он уже тогда понимал, что нам ничего не принадлежит. Талант, голос, слава – все дано на время и исчезнет так же, как когда-то появилось. И нет смысла чахнуть над иллюзорным златом, надо наслаждаться каждой прожитой минутой. И пока его коллеги наматывали шарфы вокруг драгоценного горла и требовали горячий чай за кулисы, Марат грыз (именно грыз, он любил откусывать большие куски!) мороженое и запивал ледяным молоком прямо из холодильника. – Пока голос есть, от пары эскимо он не пострадает. А если его уже нет, никакой чай не спасет, – часто повторял он. Коллеги по сцене обижались. Я настолько не разделяла Марата и его голос, что однажды, присутствуя на записи передачи с ним, испытала настоящий шок, когда Марик стал рассказывать о рождении голоса. Он так и назвал этот период собственной юности – рождение голоса. И по тому, как он прикуривал новую сигарету от предыдущей, как непрестанно двигались его длинные пальцы по гладкой столешнице, будто бы аккомпанируя рассказу, я понимала, насколько затронутая журналистом тема для него важна. * * * Марат осторожно выглянул из-за дерева и убедился, что калитка закрыта, а большой навесной замок на ней защелкнут. Значит, он все рассчитал верно. Бабушка уходила на рынок в половине десятого утра каждую среду и пятницу. Тетя Айжан, мама Рудика, уже несколько раз говорила, что холодильник – не роскошь, а необходимость. Рассказывала, что теперь ходит за продуктами всего один раз в неделю, а готовит на несколько дней вперед. В их жарком климате никакие погреба не спасали, зато появившиеся недавно холодильники быстро завоевали любовь хозяек. Но дедушка Азад оставался верен себе: отказался даже вставать в очередь на покупку чуда советской промышленности. Марат не сомневался: в их доме холодильник появится в самую последнюю очередь, но сейчас ему это было только на руку. Ходит бабушка медленно, до рынка ей добираться минут двадцать. Там пробудет не меньше часа: Гульнар-ханум очень придирчива, она сначала обходит все ряды, присматривается, приценивается и только потом покупает. Наверняка остановится поболтать с кем-то из знакомых. Еще двадцать минут на обратную дорогу. Итого у Марата в запасе около двух часов. Или два прогулянных урока. Замок на собственной калитке он отпирать не стал, легко перемахнул через забор. На случай, если бабушка вернется раньше, чем он рассчитывал. Пока она провозится с калиткой, он успеет смыться через окно в своей спальне. Главное, чтобы не заметили соседи и не рассказали бабушке. Один раз можно соврать, что вернулся домой посреди учебного дня за забытой тетрадью или нотами. Но авантюру Марик затеял не на один раз и не на два. Марат быстро обошел дом, наглухо закрывая все окна. Если соседи услышат, чем он занимается, будет еще хуже. Слышать не должен никто. На кухонном столе он заметил миску с маковыми коржиками. Бабушка напекла с утра, его любимые. Сразу захотелось есть, но Марик мужественно прошел мимо. Нельзя терять ни минуты, времени и так мало. Зашел в свою комнату, присел на корточки и выудил из-под кровати коробку. На крышке его рукой сделана размашистая надпись: «Ноты и партитуры». Обманка, прикрытие на случай бабушкиной особо тщательной уборки. Впрочем, сверху там действительно лежали ноты, а вот под ними его самая главная ценность. Три пластинки с итальянскими песнями.