Словно угадав его мысли, наставник ободряюще хлопнул парня по плечу. – Выше нос! Такую задачу в одиночку ни один молодой маг не разрешит! Тут опыт нужен, практика, рассудительность, ну и помощь друзей, конечно… – Да какой из него друг? – вскричал Аяс, уже не заботясь, слышит ли его некромант. – Вредитель он, самый настоящий! – Он не враг, – серьезно сказал Дорал, – как ни крути – не враг. А по нынешним безумным временам каждый, кто не пытается выпустить тебе кишки, уже наполовину друг. Гасталла хмыкнул. Но очень тихо. – А он знает, что теперь нужно делать? – не успокаивался Аяс. – Каких дел он натворил – это мы уже поняли, а как исправить – это он ведает? Нельзя же просто уничтожить реликвию? – Нельзя, – с сожалением согласился Дорал, – мы не знаем, как поведет себя сила, что ею накоплена. Едва ли просто развеется. Для начала нужно унести реликвию подальше от мертвяги, который ее питает. А что делать потом? Магистр покосился на Гасталлу. – Есть у меня пара мыслей, – проворчал некромант и засунул руки еще глубже в карманы, отчего Дорал заключил, что эти мысли не из приятных. – Пойдемте уже, а? Скоро смеркаться начнет. Дорал кивнул и вслед за Гасталлой двинулся к деревянному мостику, что выгибал спину над речушкой. * * * Практикующий некромант, мертвяга, оборотень и реликвия. Об их присутствии обученные маги и сильные самоучки узнавали безошибочно: сначала возникал тревожный отголосок, затем появлялась рябь перед глазами и шум в ушах – всего на вздох, но в этот вздох маг чувствовал себя до крайности неуютно. Именно по этому ощущению и Дорал, и Аяс узнали в Гасталле некроманта. Именно поэтому Гасталла не любил общаться с обычными магами – ощущал себя коровой с колокольчиком на шее, которая и хотела бы перемещаться незамеченной, да не может. И тот же самый неприятный и знакомый тревожный сигнал дал знать Аясу и Доралу, что в доме астронома находится мертвяга. Гасталла, чуявший перерожденных за полсотни шагов и совсем иначе, с непроницаемым выражением лица переждал их короткую заминку с зажмуриванием глаз. А про себя с неудовольствием отметил, что весьма позорно для него, уважаемого некроманта, вызывать у других магов ровно те же ощущения, какие вызывает безмозглый мертвяга. И все лишь потому, что он, уважаемый некромант, в прямом смысле слова окружен отголосками этих самых мертвяжных истечений. – Дело совершенно немыслимое, – Варравир поставил тонкостенную чашку на покрытый скатеркой стол, – вы не можете так поступить с Диввой, господа маги. Скатерка была истертой, но беленькой. И производила ровно то же впечатление, что весь дом и его хозяин: добротные, знающие себе цену, поистрепавшиеся со временем, но умеющие сохранить достоинство. В комнате пахло теплом, чуточку пыльным, солнечным, почти летним. – Мы ничего не говорили про Дивву, – пробормотал Гасталла, не поднимая глаз. – Мы говорили про реликвию. – Да. – Варравир сложил на столе руки в старческих пятнышках. Ногти у него были аккуратно подстрижены. – Мы оказались в очень неприятном положении. Корень его, разумеется, не в реликвии, а в Дивве. Ведь вы, – астроном почтительно кивнул гласнику, – конечно, теперь не сможете уйти просто так. И вы, – скупая улыбка и кивок Доралу, – не позволите бросить это дело без решения. Вот и получается: оставить Дивву в покое вы не можете, а убить ее я вам не позволю. Так что нет, сложность, повторяю, не в реликвии. Реликвию я отдам вам беспрекословно, мне она без надобности, а даже если бы такая надобность существовала – я бы поступился ею ради… Лицо астронома застыло, на лбу выступили капли пота. Варравир прижал руку к левой стороне груди, поморщился и, трудно вдыхая через каждые несколько слов, закончил: – Для меня ваш рассказ стал большим потрясением, поверьте. Выходит, я виноват в гибели города. Астроном нашарил на столе чашку, глотнул отвара, помолчал, полуприкрыв глаза. Маги тоже молчали, не глядели друг на друга. Они ожидали увидеть в этом доме обезумевшего старикана, который будет сыпать проклятиями, невнятно бормотать, требовать, чтобы гости сей вздох убрались вон, а то и попытается натравить на них мертвягу. В самом деле – каким, если не бесповоротно безумным, может быть человек, который превратил жену в мертвягу и держит ее в доме уже четыре года? Маги знали, что делать с безумным стариком. Но что делать с настоящим Варравиром, статным седым мужчиной в аккуратной домашней одежде, с добрыми и живыми глазами, приветливым и рассудительным? – А ведь я, – продолжал астроном, отдышавшись, – я так старался, чтобы никто не пострадал, ни в этом доме, ни за его стенами. Я не приглашал гостей, старался не навредить своим слугам. Я сам забочусь о Дивве, никого не обременяя, но при этом и сама Дивва получает достаточно внимания, чтобы не ощущать себя ущемленной… – Вы так говорите, словно она живая, – брякнул Аяс, и старшие маги на вздох одинаково втянули головы в плечи. Варравир остался невозмутимым. – Разумеется, я знаю, что она неживая и ничего не чувствует. Но мне нравится перед собою делать вид, что все иначе. Я не пытаюсь очеловечивать мою дорогую Дивву в ее нынешней ипостаси, не пытаюсь обманывать себя всерьез, но я… установил для себя некие правила и играю в глупую стариковскую игру. – Он беспомощно пожал плечами. – Ну что еще остается одинокому умирающему дуралею, а? Уши Аяса вспыхнули, и он уткнулся в чашку с отваром. – Впрочем, все это вам не интересно, полагаю. – Варравир поморщился и принялся растирать левую сторону груди. – Я не стремлюсь разжалобить вас или перевести разговор. Так, ухожу мыслями в сторону по-стариковски… Суть в том, что реликвию я вам, разумеется, отдам. А Дивву убить не позволю. Астроном говорил так спокойно и уверенно, что Дорал все-таки усомнился в душевном здоровье старика. Как он может не позволить магам упокоить мертвягу? Вот встанут они сей вздох и откроют тяжелую лакированную дверь, из-за которой слышится глухое ворчание! Варравир неловко, кренясь на левую сторону, потянулся за кувшином, поймал пальцами воздух – раз, другой. Губы и ногти у него посинели. Дорал вскочил, с грохотом отодвинув стул, взял кувшин, долил отвара в чашки. – Вам плохо. Быть может, привести лекаря? Сказал и сам на себя возмущенно фыркнул: какой еще лекарь, разве можно отрывать лекаря от десятков недужных ради одного Варравира, разве можно приводить лекаря в этот дом? Астроном мотнул головой. – Не тревожьтесь, прошу вас. Лекарь не поможет, нет, просто, знаете… старый я. А история с реликвией очень меня расстроила, не сочтите за притворство, – расстроила и потрясла. Никогда я сознательно не вредил никому, а тут! Какую кашу заварил, сколько судеб погубил – да как же оно так… Маги молчали, да и что было сказать? Соглашаться, подтверждать – да, виноват? Жестоко и бессмысленно. Хотя отчего взбесилась реликвия – еще поди пойми, быть может, дело и впрямь в изменениях околоземицы, которые охватили Ортай и соседние края. Как будто услышав мысли магов, Варравир вдруг взволнованно заговорил: – А знаете, небо предупреждало меня о грустных и страшных событиях вроде нынешних, небо пророчило многие печали – сколько же лет назад, три, четыре? – Он задумался. Дорал снова подумал: спятил старик, спятил! Как небо могло ему что-то пророчить, о чем он говорит? Магистр замечал краем глаза, что Аяс поглядывает на него, прося совета, но не отвечал на эти взгляды: сам ничего не мог понять и решить. Гасталла все время разговора сидел как пенек, смотрел то в пол, то на руки старика. – В начале лета это было! – Варравир хлопнул себя ладонью по лбу. – Разумеется, в начале лета, когда Южный Еж набирал яркости. Значит, три с лишком года назад. Тогда небо показало мне жуткие вещи! Дорал тоже чуть не хлопнул себя по лбу, вспомнив, что старик – астроном. – Никогда мне не приходилось видеть, чтобы звездные скопления выстраивались в такие сложные и страшные картины. – Варравир снова потер левую сторону груди, откинулся на спинку стула и устроился в очень неудобной с виду позе, однако голос его, хоть и ослабевший, звучал ровно. – Рядом-рядышком друг с другом встали соединения Природы-Матери и Разлада, и по четырем сторонам, беря их в кольцо, расположились четыре звезды Всадников. И непривычно близкие, пугающе-огромные, встали по двум краям небосвода два скопления, извечно противоречащие друг другу: Демонов Хвост и Старший Змей. Маги мало что поняли из слов астронома. По звездам, конечно, любой из них определил бы дорогу, а Дорал и Гасталла – не только в любом месте Ортая, но и в паре-тройке соседних краев. Но никогда скопления звезд не имели для них такого понятного и глубокого значения, чтобы видеть в них истории и предзнаменования. – Тогда я понял, что грядут страшные времена, – продолжал старик, прикрыв глаза и трудно дыша, – что власть над нашей землей получит сила высшая, чуждая и страшная. Что ждет нас голод, мор и погибель, если только… Если только что? Какое значение несли Демонов Хвост и Старший Змей? Я не смог этого понять. Он замолчал, поморщился, выровнялся на стуле. – Я даже составил описание увиденного, начертал звездную карту и переправил в государеву канцелярию. Уж не знаю, какая судьба постигла мое послание, да и мог ли быть от этого толк. Впрочем… я снова увел вас от цели, а меж тем уже темнеет. Раз реликвия проявляет активность в ночное время… Варравир медленно поднялся, оперся на стол, пронзительным взглядом прошелся по троим магам. – Я отдам вам реликвию сей вздох, и вы унесете ее подальше отсюда, от Диввы. И я прошу вас пока не делать ничего, – он отвернулся к окну, за которым клубились темно-серые сумерки, несколько вздохов обдумывал нужные слова, – ничего такого, что может разлучить нас с ней. Обещаете? Позднее мы еще поговорим об этом, но теперь, чтобы быстрее решить главную задачу, прошу каждого из вас дать мне такое обещание. Старик снова обернулся к магам, смотрел спокойно и даже с вызовом. – Я обещаю никак не навредить ей, – быстро проговорил Аяс, которому отчего-то стало невыносимо стыдно под этим взглядом. Подумал и поспешно добавил: – Этим вечером. Варравир кивнул и перевел взгляд на Дорала. – Обещаю, – медленно проговорил магистр, – если только она не подвергнет опасности нас или других людей. Астроном снова кивнул, принимая уточнение, и Дорал укорил себя за излишнюю подозрительность. – Обещаю, – серьезно сказал Гасталла и задумчиво повторил: – Обещаю не делать ничего такого, что могло бы разлучить вас. Астроном снова отвернулся к окну, обдумывал что-то, шевеля потемневшими губами. Потом с трудом оторвал ладони от столешницы и пошел к лакированной двери, не оглядываясь больше на магов. Старик шаркал ногами в разношенных башмаках и прижимал ладонь к груди. Дыхание его было трудным, прерывистым. «Все-таки нужно было послать за лекарем», – с тревогой подумал Дорал. Поднялся, но подойти к астроному не решился. Видел, как подобрался Гасталла, словно готовясь в следующий вздох броситься вперед. Варравир долго возился с простой защелкой, наконец справился с нею и потянул к себе тяжелую скрипучую дверь. Комната за ней оказалась светлой, с двумя большими окнами, на которых были раздернуты занавеси, и серого сумеречного света с улицы они впускали еще достаточно. Обычная спальня небедной пожилой женщины: большой сундук, просторная кровать, маленький столик у стены и натертый лист меди над ним, деревянное корытце в углу, несколько полок с вазами из цветного камня и засушенные цветы в них, небольшой стол и два стула в изголовье кровати. Повсюду вышитые и плетеные салфетки. Реликвия, видимо, хранилась под замком, потому что ее присутствие маги почуяли только теперь, когда Варравир открыл двери. – Что за день такой, – посетовал Дорал, в третий раз за сегодня проморгавшись от ряби перед глазами. – Надеюсь, на этом все? Вечером оборотни не нападут на город? Дивва сидела на краешке кровати в почти человеческой позе, чуть подавшись вперед и опираясь на колени руками. На ней было красивое темное платье с широким длинным поясом, привязанным к ножке кровати. Астроном не предоставлял жене полной свободы даже в запертом помещении – именно это советовал ему четыре года назад Гасталла, и Варравир строго последовал совету. На голове у Диввы – косынка, на руках – длинные перчатки, а ноги босые, с неестественно, не по-человечески длинными растопыренными пальцами. Лицо без всякого выражения, каким оно и должно быть у мертвяг – мало отличимое от лица обычного покойника. И взгляд обычный для нежити – пустой, подернутый мутью. Дорал и Аяс смотрели на Дивву со смесью любопытства и гадливости. А Варравир подошел, погладил перерожденную по плечу и тихо что-то заговорил. Она повернула голову и уставилась на старика тем же пустым взглядом и без всякого выражения на лице. Перерожденные иначе не умели. Даже когда они убивали, их лица оставались невозмутимо-расслабленными, а глаза – безучастными. Варравир потрепал мертвягу по плечу и пошел к большому сундуку у стены. Поднял крышку, тяжело опустился на колено, непослушными руками принялся доставать вещи. Дивва отрешенно следила, как старик выкладывает на пол ее платья, шали, платки. Наконец Варравир нашел что искал: было слышно, как стукнула крышка шкатулки или небольшого ящика, затем старик закрыл сундук и со второй попытки поднялся. Кренясь на левую сторону и морщась, обернулся. В руках у него был полосатый указок: деревянные полосы чередовались со стальными. Или серебряными? Издалека не разобрать. Дорал сделал шаг вперед и тут же остановился: Дивва обернулась на звук. Гасталла тоже поднялся, встал рядом. Наверное, со стороны маги в этот вздох выглядели не по-доброму. Быть может, астроном даже пожалел, что поверил их обещаниям.