– Нужно найти Стража. – Это самый старший дракон, – Кальен немного повысил голос, чтобы его было слышно за гудением Стылого Жара, – его нужно найти и упросить растолкать других драконов. Тогда, может, Идорис еще выживет, а сберегатели смогут убраться назад в Азугай. Но найти главного дракона сможет только очень одаренный искатель! То есть, может быть, сможет. Горящая башня загудела, из глубины каменной кладки раздался треск. – Конский конь! – Кальен схватил Дорала за руку, потащил дальше, к краю галерейки. Сверху послышалось мощное хлопанье двух пар крыльев. – Ну так что, есть такой искатель у тебя? – Есть. – Дорал высвободил руку и перехватил запястье Кальена. – Но сначала я хочу увериться, что вы оба говорите правду. Или хотя бы сами верите в то, что говорите. И что вы не спятили сильнее, чем кажется. Ясно? * * * К этому вздоху все, кто был в городе, собрались на улице перед Школой, облепили ближайшие деревья, заборы и крыши. Люди хорошо разглядели двух светлокрылых грифонов с четырьмя всадниками на спинах – грифоны заложили широкую дугу перед оседающей наземь школьной башней и, мощно взмахивая мохнатыми совиными крыльями, полетели на восток. Глава 3. Заложники пути Людей стало столько, что Божиня уже не могла уследить за всеми. Тогда она отыскала самых достойных человеческих детей своих и одарила их могучей колдовской силой. И назвала их магами, и повелела им спасать людей там, куда сама не поспевает. Предания, следоуказательный текст Всадница на серой лошадке отъехала перехода на три от Эллора, когда дорогу ей преградил молодой мужчина на чалом коне. Девушка никак не выразила своего отношения к такому нахальству, объехать всадника не попыталась и даже в лице почти не изменилась, только прищурила ореховые глаза. Мужчина улыбался, и возле его губ появлялись тонкие морщинки, укоризненно качал головой, и длинные темные волосы блестящим покрывалом колыхались на широких плечах. Серо-голубые глаза на ярком свету казались почти синими, и в них угадывалась та самая плутовская искорка, которая, по мнению многих женщин, обладает особой магической притягательностью. Возможно, в Ортае была всего одна девушка, которая бы отказалась повстречаться на дороге с таким мужчиной, и эта девушка сей вздох находилась прямо перед ним. – Давай угадаю: ты ее нашла. Голос у него тоже был хоть куда: красивый, глубокий. Таким голосом только сердечные песни под окнами распевать. Да он и распевал, наверное: за спиной у него болтался музыкальный инструмент, похожий на лютню, но меньше и длиннее, сделанный из диковинного черного дерева. – Нашла, – неохотно подтвердила девушка. – И я снова угадаю: после этого тебя малашка укусила в зад, поэтому ты никак не могла дождаться меня в Эллоре. Девушка мотнула головой, и короткие соломенные волосы, на вздох взметнувшись, сделали ее похожей на одуванчик. Подсвеченное солнцем лохматое облачко волос так не вязалось с сердитым выражением ее лица, что мужчина рассмеялся. – Я не маленькая, Шадек. Не нужно меня опекать. Улыбка исчезла, сменившись нахмуренными бровями и строгим взглядом. – Как раз потому и нужно, что не маленькая. Не уследишь за тобой, поганкой. Ты знаешь, что на дорогах опасно? Ты знаешь, что с тобой сделают маголовы, если поймают? – То же самое, что с тобой, – поморщилась девушка, – но ты же ездишь один. – Лишь потому, что ты меня вынуждаешь. Я так и знал: не дождешься, пока мы со стражниками приедем, помчишься домой, как ужаленная. Пришлось проявлять благородство и переться сюда в одиночестве. – Стражники не с тобой? – удивилась магичка. – Со мной, – кивнул Шадек, – сей вздох из карманов достану. Сама не видишь, что я один? Вчера переезжие в вербяном городке учинили бедлам, стражники заняты, а Хон – он думал, ты лишний денек подождешь в Эллоре. Но я-то тебя, занозу, знаю. Я-то понимаю, что ты лишнего вздоха не пробудешь вдали от своей жуткой любимой работы! И летний лес тебе не в радость, и покой тебе в тягость, и подруга любимая не занимает. Нет, скорей, скорей в свою стихию! Туда, где болячки, свары, гам и жизнь впроголодь. Вот это дело, это мы понимаем! – Не стоило ехать одному, – смутилась девушка и легонько пнула лошадку пятками. Та охотно пошла вперед, и пара всадников поехала бок о бок по пыльной, испещренной глубокими рытвинами дороге. Со стороны это могло сойти за неспешную прогулку молодой пары – красивой пары, потому что невзрачное личико магички с мелкими чертами удивительно гармонировало с яркой внешностью мага, словно напоминая: так заведено в природе, что броскими и заметными бывают самцы, а не самки. Закончился желтотравень, но днем еще было тепло почти по-летнему. Солнце подсвечивало светлые листья редких верб и последними прикосновениями ласкало загоревшие лица. Мягкий свет лился на неухоженные поля, с которых мало что удалось убрать в хлебородне и сгребне. Легкий беспокойный ветерок играл клубами пыли и щекотал придорожную траву, в зеленых кочках которой густела седая осенняя сухость. – Так, значит, девочку ты нашла, – заговорил Шадек. – Но мордашка у тебя мрачная. Все плохо? – Девочка утонула. Забрела к озерцу с красными рыбками, там вода холодная, ты знаешь. Она, верно, захотела поплавать, было жарко… – Озерцо с красными рыбками? – переспросил Шадек. – Она что, была в Эллоре? Прошла за граничный морок? – Ну да, – девушка поморщилась, – как-то прошла. Родителям я этого не сказала, конечно, а в Эллоре теперь переполох. Если все переезжие, что живут в окрестных шалашах, узнают, что там просто морок, что по дороге в Эллор любой болван может пройти, а не только приглашенный эльфами… Представляешь, что там начнется? – Представляю, – совершенно не впечатленный, скривился Шадек, – эльфам придется потесниться и возиться с людьми, которые потеряли кров. Остроухие не переживут. Дорога пошла в горку, и оба мага замолчали, оглядываясь по сторонам. По теперешним временам за полдня пути от Эллора до Мошука можно было наткнуться на две-три разбойничьи банды: больно уж им полюбился восточный Ортай, пока не затронутый сушью, куда жители западных селений перебирались целыми семьями. Без атакующих заклятий, подвешенных на обе руки, маг нынче и за порог не выходил. В последний год ортайцы все чаще обвиняли магов в том, что сушь надвигается – дескать, «от их извечного колдунства растряслась сама ткань мироустройства, а теперя расползается так, что получаются сплошные прорехи». Жрецы вначале напоминали, что маги – любимые дети Божинины и не могут чинить людям вред по сути своей. Но вскоре жрецы, утверждавшие так, разделились на таинственно исчезнувших и стыдливо примолкнувших. А отряды садистов-маголовов обрели повсеместную и дурную славу: если им удавалось изловить «мерзкого чаровника», то ему оставалось только убить себя самому. И как можно быстрее, потому что первым делом маголовы ломали «мерзким чаровникам» пальцы. – Ты напрасно так говоришь про эллорцев, – заявила магичка, когда пригорок был преодолен. Дальше шел длинный прямой участок дороги. – Они много помогают переезжим, и еду несут, и одежду, и охрану выставили. Даже вместе с ними латают избы в старой дровосековой зимовке… – Конечно. – Шадек привычным движением дернул за ремешок свой диковинный музыкальный инструмент, пристроил его на седле и принялся перебирать струны. – Зима идет. Либо эльфы помогут переезжим с зимовкой, либо те перемерзнут насмерть в шалашах, и тогда по весне будет вонь стоять на весь Эллор. – Шадек, это несправедливо! – повысила голос магичка. – Эльфы делают для них все, что могут! Нельзя требовать, чтобы они стали пускать к себе посторонних, это разрушит весь уклад жизни в Эллоре – ну зачем это нужно, а? – Подумать только, – после продолжительного молчания негромко сказал маг, – подумать только, как ты стала рассуждать с некоторых пор. В прежние времена ты первая бы требовала, чтоб эльфы взяли к себе столько переезжих, сколько получится напихать в Эллор. Чтобы кормили их, поили и в гамаке качали. А теперь говоришь, что держать страдальцев за пограничным мороком – очень даже правильная мысль. – Ты бы рассуждал точно так же, если б лучше знал прежний Мошук, – резко ответила магичка. – Если бы ты видел, как он меняется с появлением переезжих. Как быстро они начинают думать, что жители менее пострадавших поселений чем-то им обязаны… – А ведь ты возишься с ними, – перебил Шадек. – Целыми днями носишься по вербяному городку среди переезжих да ищешь, где бы добро причинить. Как же ты сдерживаешься, чтобы не развешивать по деревьям этих неблагодарных, ужасных людишек, а? – Я не сдерживаюсь. Иногда убиваю кого-нибудь особенно вонючего. Шадек рассмеялся, но тут же умолк, увидев, каким непроницаемым остается лицо магички. – Надеешься спасти всех? – Надеюсь. Жаль, что нельзя спасать их скопом, поодиночке очень долго получается. – И вот ты несешься к ним, презрев все прелести своего любимого Эллора, – повторил Шадек. – Конечно, несусь, – Магичка раздраженно хлопнула ладошкой по седлу. – Я гласный маг города! Людям плохо, и они смотрят на меня с надеждой – что мне остается, не обращать на них внимания? Зажать уши и убежать? Переселиться в Эллор, отгородиться мороком от всего Ортая и любоваться бабочками? – Я бы так и сделал, – кивнул Шадек, перехватил музыкальный инструмент второй рукой и промурлыкал: Там пахнет грибами и вечно-лукавым оранжевым летом, Басом сердится шмель, заползает от солнца под крышу. Что тебе снится в Эллоре? А впрочем, не нужно ответа. Он мне не понравится, знаю, я и не хочу его слышать. Магичка вдруг рассмеялась: – Так что ж не уезжаешь? Тебя ведь тоже пускают туда, как друга Кинфера. Вон, даже отметили особо, подарили эту жуткую бренчалку. Ты когда-нибудь видел вещи из илфредского дерева за пределами Эллора? – Эта жуткая бренчалка называется «бузука», – в сотый раз напомнил Шадек, – и я не могу перебраться в Эллор, пока мои друзья надрываются гласниками в Мошуке. Вас же там сожрут без меня! А вот как вы с Олем образумитесь – так все вместе и уедем. Уедем же, правда? В Ортае нечего делать, поверь мне, переезжих скоро станет столько, что никакой город не справится, да и Школа, по сути, теперь так, только для вида. Когда ректор в последний раз весточку слал, а? Бросил он нас, вот ухом клянусь! Магичка снова посмурнела. – Может, еще обойдется, – проговорила неуверенно, почти просительно. – Размечталась, – безжалостно припечатал Шадек и начал негромко наигрывать грустную мелодию. Два года назад новоявленные противники «гадских чародеев», объединившись, собрались двинуться на Тамбо и сжечь его дотла вместе с магами. И даже внутри города нашлось немало людей, поддавшихся новым предубеждениям и поддержавших поджигателей. И, хотя магистры обещали «показать дурным огнеманцам, как мавки кочуют», ректор решил закрыть Школу. Остались только маги пятого-шестого года обучения и их опекаторы, а ученики помладше разъехались по домам или отправились со своими магистрами в Меравию: тамошняя Школа согласилась приютить ортайцев. Остальные магистры уехали кто куда. В начале нынешнего лета Школу Ортая покинули последние полтора десятка обученных магов. А меравийская Школа полгода назад была разрушена ночным землетрясением и погребла под развалинами всех, кто находился внутри.