Циглер сделала знак Самире, обе бросились к фасаду и исчезли внутри. Вот чертовы девчонки! У каждой из них в крови тестостерона побольше, чем у них с Эсперандье, вместе взятых! — Теперь вы, — крикнула в аппарат Ирен. Сервас ворчал. Надо было вернуться назад и дождаться подкрепления. Тем не менее он бросился вперед, за ним Эсперандье. На бегу они услышали несколько выстрелов внутри здания. Перепрыгивая через три ступеньки, мужчины взлетели на крыльцо и ворвались в открытую дверь. Циглер отстреливалась, спрятавшись за одной из статуй. Самира лежала на полу. — Что случилось? — рявкнул Сервас. — Нас обстреляли сверху! Мартен с недоверием заглянул в анфиладу полутемных комнат. Циглер склонилась над Самирой. Та была ранена в ногу и теряла кровь. На мраморном полу остался след. Пуля прошла сквозь бедро, не задев артерии. Лежа на полу, Самира закрывала рану рукой в перчатке, стараясь остановить кровотечение. Ей ничего другого не оставалось в ожидании помощи. Циглер вытащила «уоки-токи» и вызвала «скорую». — С места не двигаться! — приказал Сервас. — Ждем подкрепления! — Но они приедут лишь через час, никак не раньше! — Тем хуже! Ирен тряхнула головой и сказала Самире: — Я наложу давящую повязку. Кто знает, может, тебе еще придется пустить в ход оружие. Достав из кармана бинт и несколько оставшихся в упаковке бумажных носовых платочков, она в несколько секунд соорудила давящую повязку и затянула ее достаточно крепко, чтобы остановить кровотечение. Сервас знал, что в таком случае жизни раненого опасность уже не угрожает. Он достал свой «уоки-токи» и приказал: — Пюжоль, Симеони, давайте быстро сюда! — Что там у вас? — спросил Пюжоль. — Нас обстреляли. Самира ранена. Нам нужна помощь, мы в холле замка. Ситуация шаткая. — Понял. Сервас повернул голову и вздрогнул. Со стен на него глядели головы разных зверей: медведей, серн, оленей. Одно животное было ему знакомо. Свободный… Конь пристально смотрел на него золотисто-желтыми глазами. Вдруг он увидел, что Ирен вскочила и побежала в глубь здания. Черт побери! — Оставайся с Самирой! — крикнул Сервас своему заместителю и бросился за ней. У Дианы было такое чувство, что она проспала много часов. Очнувшись, она через лобовое стекло увидела освещенную фарами дорогу и летящие навстречу снежные хлопья. Краем глаза слева от себя Диана видела на приборной доске вереницу светящихся букв, видимо, сообщений, приходивших водителю. Потом она повернула голову и посмотрела на него. Диана даже не спросила себя, не сон ли это, потому что понимала, что, к несчастью, это не сон. Он заметил, что она проснулась, схватил зажатый ногами пистолет и, не выпуская руля, направил оружие на нее. Гиртман не произнес ни слова, да это и не было нужно. Интересно, где и когда он ее убьет? Избавиться от этой мысли Диане не удавалось, она все равно лезла в голову. Значит, ей придется кончить свои дни точно так же, как и десяткам других жертв, где-нибудь в яме в лесу? Ее парализовал страх. В этой машине она — как зверь в капкане. Такая перспектива была настолько невыносима, что постепенно страх начал уступать место гневу и решимости, такой же ледяной, как и воздух вокруг. Уж если ей суждено умереть, то не в роли жертвы! Диана будет бороться и задешево свою жизнь не отдаст. Этот негодяй еще не знает, что его ждет. Главное — дождаться удобного момента. Другой возможности не будет. Надо все время быть наготове. Мод, любимая моя сестренка. Спи, малышка. Спи. Ты такая красивая, когда спишь. Такая безмятежная. Такая светлая. Я проиграл, Мод. Я хотел тебя защитить, ты мне доверилась, рассчитывала на меня. А я недосмотрел. Не смог оградить тебя от всего мира, сестренка. Не сумел помешать миру замарать и ранить тебя. — Месье! Пора ехать! Пойдемте! Эрик Ломбар обернулся. В руках у него была канистра с бензином. Отто в одной руке держал пистолет, другая бессильно висела вдоль туловища, рукав был запачкан кровью. — Подожди, Отто, подожди еще немного. Моя сестренка… Что они с ней сделали? Что они с ней сделали, Отто? Он обернулся к гробу. Просторную круглую комнату освещало множество настенных светильников. Здесь все было белым: стены, пол, мебель… Посередине квадратное возвышение, с каждой стороны по две ступеньки. На нем гроб из белой стали, в головах — два столика, на них вазы с цветами. Столики, вазы и цветы — все белое. Эрик Ломбар полил катафалк бензином. Гроб был открыт. В нем, в складках шелковой ткани цвета слоновой кости, лежала Мод Ломбар в белом платье. Казалось, она спала. Глаза закрыты. На губах улыбка. Чистая, незапятнанная. Бессмертная… Это называется пластинация. Все биологические жидкости тела заменяются на силикон. Как на выставках, где демонстрируют прекрасно сохранившихся мертвецов. Эрик Ломбар вглядывался в юное лицо, теперь блестевшее от бензина. Вот, скоро изолью на тебя ярость мою, и совершу над тобой гнев мой, и возложу на тебя все мерзости твоя… Восстает сила на жезл нечестия; ничего не останется от них, и от богатства их, и от шума их, и от пышности их. Пришло время, наступил день… И никто своим беззаконием не укрепит своей жизни. Иезекииль, VII, 11–14. — Месье! Вы меня слышите? Пора ехать! — Посмотри, как она спит. Посмотри, как она спокойна. Она никогда еще не была так красива. — Мод умерла, боже мой! УМЕРЛА! Придите в себя! — Отец читал нам Библию каждый вечер, Отто. Помнишь? Ветхий Завет. Правда, Мод? Он учил нас извлекать из нее уроки, говорил, что правосудие надо вершить самим. Нельзя оставлять преступников безнаказанными. — Очнитесь, месье! Надо уходить! — Но он был человеком несправедливым и жестоким. Когда Мод начала встречаться с мальчиками, он стал обращаться с ней так же, как и с матерью. А уцелевшие из них убегут и будут на горах, как голуби долин; все они будут стонать, каждый за свое беззаконие. У всех руки опустятся, и у всех колена задрожат, как вода… И обоймет их трепет. Иезекииль, VII, 16–18. Наверху послышались выстрелы. Отто обернулся и подошел к лестнице с пистолетом наготове. Из-за угла выглянул человек. Все произошло очень быстро. Пуля прошла так близко, что Сервас услышал ее жужжание, словно шершень пролетел. Циглер тоже выстрелила, и Мартен увидел, как человек рухнул на пол за мраморной статуей. Пистолет с металлическим стуком выпал у него из руки. Циглер подошла, держа противника на мушке, склонилась над ним и увидела, что из-под плеча у него вытекает ручеек крови. Он был жив, но в шоковом состоянии. Она что-то проговорила в «уоки-токи» и выпрямилась. Подойдя к статуе, Сервас, Пюжоль и Симеони увидели за ней дверь и ступени, ведущие куда-то вниз. — Там, — произнес Пюжоль. Винтовая лестница из белого мрамора. Стены, похожие на панцирь улитки, широкие ступени ведут вниз, в какое-то просторное помещение. Циглер сделала первый шаг, держа оружие на изготовку. Вдруг снизу прозвучал выстрел, и она быстро отпрыгнула обратно. — Черт, там внизу еще один стрелок! Ирен что-то отстегнула от пояса. Сервас знал, что это такое. Отто заметил, как какой-то темный предмет, похожий на теннисный мячик, проскакал мимо него вниз по лестнице. Ток-ток-ток… Он сообразил слишком поздно. Светошумовая граната, надежно выводящая из строя. Когда мячик взорвался, яркая вспышка в буквальном смысле слова ослепила его. За ней последовал такой грохот, что дрогнули стены зала. Все тело Отто пронизал шок от удара по барабанным перепонкам, и комната поплыла перед глазами. Он потерял ориентацию в пространстве. Придя в себя, Отто смутно различил рядом с собой два силуэта. Его пнули ногой в челюсть, и он выпустил из руки пистолет. Потом Отто перевернули на живот. Он почувствовал на запястьях холодную сталь наручников. В этот момент он увидел, как над катафалком взвились языки пламени. Его патрон исчез. Отто сдался на волю победителей. Еще юнцом, в шестидесятых годах, он служил наемником в Африке под началом Боба Денарда и Дэвида Симли и познал всю жестокость постколониальных войн. Он пытал, и его тоже пытали. Потом Отто попал под начало Анри Ломбара, человека такого же жесткого, как и он сам, а теперь служил его сыну. Чтобы чем-нибудь напугать или удивить Отто, надо было очень постараться. Поэтому он только сказал: — А пошли вы все в жопу! Жар обжигал им лица. От пламени, бушевавшего в центре зала, почернел высокий потолок. Дышать стало нечем. — Пюжоль и Симеони, отведите его в фургон! — приказала Циглер. Она повернулась к Сервасу, который смотрел на помост, охваченный огнем. Сквозь пламя ему удалось разглядеть юное лицо и длинные белокурые волосы девушки, лежавшей в гробу. — Господи! — прошептала Циглер. — Я видел ее могилу на кладбище, — сказал Сервас. — Надо полагать, она пуста. Как им удалось так надолго законсервировать тело? Набальзамировали, что ли? — Нет, этого мало. Есть специальные технологии, а средств у Ломбара предостаточно. Сервас не отрываясь смотрел, как лицо ангела превращается в кусок обгорелого мяса, костей и расплавленного силикона, и его уже не в первый раз охватило чувство полной ирреальности происходящего. — А где Ломбар? — спросила Циглер. Сервас вышел из оцепенения, в которое его повергло зрелище пылающего гроба, и повел подбородком в сторону небольшой двери, видневшейся в другом конце зала. Они обошли зал кругом, стараясь держаться ближе к стенам, чтобы огонь не обжег лица, и оказались за дверью. Там находилась еще одна лестница, гораздо уже и грязнее первой. Она вела наверх, на поверхность земли. Сырой камень кое-где покрывали черные пятна.