Потом Харбери подумал о себе. Подумал с жалостью, с нежностью, с какой вспоминал иногда покойную мать. Дернул его черт согласиться пойти в разведку! Ведь он неплохой офицер. Впрочем, не офицер, а журналист. Теперь пойди докажи еще, что ты журналист… Он встал и, зябко поеживаясь, вышел на крыльцо. Черт побери, до чего же вокруг спокойно! Синие ели. Солнце. Тишина. Жить хорошо, а вот не получается… Спустился на дорожку. Постоял, тихо насвистывая уличную песенку. В бытность мальчишкой он всегда свистел, обнаружив, что в кармане у него не осталось ни цента. Глава 16. Что вы везете? А мистер Паттерсон катил в это время на аэродром! Он сидел рядом с шофером и злился на себя, на Харбери и главным образом на этого немца Флаухера с его вонючей сигарой, который принудил Паттерсона впутаться в дела, от которых исходит сильный запашок контрабанды. А в том, что в кофре запрятана контрабанда, Паттерсон не сомневался. Между фотографиями и бумагами засунуты, очевидно, какие-нибудь древние русские иконы или драгоценности. Паттерсон делал вид, что он об этом не догадывается. Архив так архив. Таможенники его не тронут. Не зря же позади него сидит пресс-атташе этой… как ее?.. экзотической державы. Багаж дипломата — табу для таможенника. Поскорее бы только сбыть этот багаж с рук. Мистер Паттерсон передаст его там кому нужно — и черт с ним, с Харбери. Паттерсон рассеянно посматривал в окно. В общем, Россия неплохая страна. Несколько шумливая и торопливая, но, в общем, хорошая. Здесь его не обижали. Ни одна газета не напечатала о нем ни одной двусмысленной заметки. Советские репортеры не приходили к нему вымогать деньги за то, что будут писать о нем в доброжелательном тоне. Дома они тоже строят неплохо. Мистер Уинслоу рассказывал, что два года назад вдоль дороги к аэропорту еще не стояло этих домов. А сейчас их десятки. Громадные дома. Тысячи квартир. Если бы они принадлежали частному лицу, их владелец стал бы миллионером. Конечно, плохо, что Россия не покупает мыла “Командор”. Русские почему-то моются собственным мылом… Мистер Паттерсон посматривал в окно и размышлял о множестве всяких вещей… Леночке смотреть было некуда. Скрючившись, лежала она в своем кожаном гробу и думала, думала, думала: чем же все это кончится? Да, ей было страшно! Она слышала, как ее куда-то несли, слышала английскую речь, потом ее куда-то повезли, она поняла, что везут ее в легковой машине. Ноги у нее затекли, особенно правая, пересохло во рту… Ей вспомнилась какая-то сказка о злом человеке, которого посадили в сундук и бросили в море. Да, Леночке было страшно, и в то же время она испытывала чувство облегчения, ведь сейчас опасность грозит ей, а не Марии Сергеевне… А почему бы что-нибудь не предпринять? Не рано ли?.. Ее куда-то везут… Самообладание и соображение! Держи себя в руках, внимательно прислушивайся и соображай, соображай… Вот остановились. Машина стоит. Вот опять ее куда-то несут. Слышны голоса. Много голосов… Действительно, “кадиллак” подъехал к аэропорту. Мистера Паттерсона провожали несколько соотечественников. Мистер Уинслоу. Атташе посольства Грегори. Представители “Интуриста”. Господина с усиками не провожал никто. — Багаж доставлен, — доложили мистеру Паттерсону. — Со мною еще кофр. — Паттерсон указал на своего спутника. — Багаж этого господина. Какой-то служащий остановился близ Паттерсона. Поглядел на кофр и ушел. У дверей зала его ожидали несколько человек. Одному из них он тихо сказал: — Подозрительный чемодан. — Но, Иван Николаевич, поскольку Ковригину нашли, там ее быть не может. — Могут спасать своего. — Думаете, Королев? — Все может быть. Вот что. Возьмите кого-нибудь из опытных таможенников и попробуйте, так сказать, по внешним данным определить содержимое чемодана, — приказал Пронин подполковнику Алчевскому. — Слушаюсь… Через несколько минут Алчевский со служащим аэропорта и носильщиками подошли к Паттерсону. — Готовимся к погрузке, — сказал служащий. — Разрешите ваши вещи… Но ни мистер Паттерсон, ни его спутник не хотели оставлять кофр без своего присмотра. Они тоже пошли к выходу. Вещи Паттерсона уже были уложены на тележку, к ним добавили кофр и повезли к самолету. Пронин стоял у решетки, огораживающей летное поле. Алчевский быстро подошел к Пронину. — Иван Николаевич, там человек! — Точно? — Товарищ, который укладывал багаж, ручается. Чемодан дышит. Вы понимаете — дышит! — В таком случае действуйте, — приказал Пронин. Паттерсон, провожающие, другие пассажиры стояли у трапа. Рядом на тележке находился багаж. Носильщики ждали команды к погрузке. Над всеми простиралось свинцово-сизое крыло самолета. К спутнику Паттерсона подошли двое служащих аэропорта. — Извините, — сказал тот, что был постарше. — Извините, но я вынужден спросить. Скажите, пожалуйста, что находится в этом кофре? Пресс-атташе “экзотической державы”, как выразился о ней Флаухер, побледнел. — Мои вещи. Мои личные вещи. — А вы уверены, что это ваш кофр? — Я не понимаю… — Извините, — сказал служащий. — Разрешите взглянуть… У нас есть подозрения, что кофр подменили. — Ерунда! — вмешался в разговор Паттерсон. — Никто ничего не подменял, оставьте его в покое. — Простите, — настаивал служащий. — Вы действительно знаете, что содержится в этом кофре? — Странный вопрос! — раздраженно сказал господин с усиками. — Там мои бумаги, книги… Личный архив. — Но этот кофр подменен, — еще раз повторил служащий. — Я прошу вас проверить содержимое своего кофра. — Незачем, — возразил Паттерсон. — Незачем, — повторил за ним еще более побледневший господин с усиками. — Тогда я буду вынужден задержать ваш багаж, — твердо заявил служащий. — Это не ваш кофр, и в нем не бумаги. — А я категорически утверждаю, что это его кофр! — столь же твердо настаивал Паттерсон. Служащий отрицательно покачал головой. — Пока вы не удостоверитесь, что в кофре бумаги, я не разрешу погрузки! Паттерсон сунул руку в карман и нащупал ключ, переданный ему Харбери. Этот служащий слишком настойчив… С другой стороны, если даже там и есть какая-нибудь контрабанда, Харбери не такой дурак, чтобы положить ее сверху на случай, если таможенники или сам Паттерсон захотят заглянуть в кофр. Паттерсон не сомневался, что сейчас утрет нос этому советскому чиновнику и потом попросит присутствующего здесь Грегори пожаловаться в Министерство иностранных дел на возмутительное обращение с иностранцами… Он вытащил ключ… Но тут вдруг началась мистика. Загадочное явление совершалось на глазах у людей при свете белого дня! Кофр шевельнулся и ожил… Леночка не знала, что предпринять. Но когда она услышала шум и бурный разговор, много голосов и много русских голосов, она решилась… Она напряглась и принялась толкаться о стенки чемодана, толкаться и кричать: — Откройте! Откройте! — Что это, господин Паттерсон и господин… простите, не знаю вашей фамилии? — спросил настойчивый служащий. — Вы слышите? Да, это была мистика, очень неприятная мистика для господина Паттерсона и его спутника. — Будьте добры… Служащий аэропорта вежливо взял ключ из рук растерявшегося миллионера и передал своему сослуживцу. — Откройте, — приказал он. — Скорее! В одну минуту расстегнули ремни, повернули в замке ключ и откинули крышку… Леночка не смогла сама вылезти из сундука, ноги у нее онемели, и от страшной духоты она едва не потеряла сознание. Несколько человек бросились к ней и помогли встать на землю. — Господин Паттерсон, что же это? — укоризненно, но с неизменной вежливостью спросил служащий, который вел с ним разговор. — Вы видите? Последовала пауза… — Да, вы правы, чемодан подменили, — заявил наконец Паттерсон. — Эта девушка… эта девушка… очутилась здесь без моего, то есть без его ведома… — И Паттерсон ткнул своим длинным белым пальцем в сторону совершенно растерявшегося пресс-атташе. — Кто вы? — обратился служащий к Леночке. — Я? — Леночка пожала плечами. — Дочь профессора Ковригиной! — Но господин Паттерсон утверждает, что вы без его ведома попали в чемодан? — спросил служащий. — Правильно, — сказала Леночка. — Это правда, в чемодан я попала без его ведома! Глава 17. Заключительная Прочитав следственное дело, мне очень захотелось переписать протокол допроса Джергера. Разговор следователя с преступником. — Вы не знаете, Джергер, советских людей. — Ковригина — исключение. — Ковригина — типичный советский человек, такой же, как и ее дочь! — Может быть, здесь я и просчитался.