Один из пулеметов умолк. Сейтон повернулся к стрелявшему: – В чем дело, Ангус? – Задание выполнено! – крикнул Ангус, откинув в сторону светлую челку. – Пока моего приказа не было, продолжаем стрелять. – Но… – Ясно? – заорал Сейтон. Ангус сглотнул: – За Банко? – Я же сказал! За Банко! Сейчас же! Пулемет Ангуса вновь затрещал, но Сейтон понимал, что парень прав. Задание выполнено. Пули изрешетили каждый квадратный сантиметр здания. Все было разрушено. В живых никого не осталось. Но Сейтон еще немного подождал. Он закрыл глаза и прислушался. Ладно, пора дамам отдохнуть. – Стоп! – крикнул он. Пулеметы умолкли. Над руинами бывшего байкерского клуба висело облако пыли. Сейтон вновь прикрыл глаза и потянул носом воздух. Облако человеческих душ. – Что теперь? – прошепелявил из кузова Олафсон. – Побережем патроны, – ответил Сейтон. – У нас сегодня вечером еще работенка намечается. – Шеф, у вас кровь! На руке… Сейтон посмотрел на куртку. Рукав намок и прилип к локтю. Сейтон зажал рукой рану. – Ничего, – сказал он. – Приготовить оружие! Заходим и начинаем считать. Тот, кто найдет Свенона, должен сообщить мне. – А если найдем живых? – спросил Ангус. Кто-то рассмеялся. Сейтон вытер каплю со щеки. – Повторяю: Макбет приказал не оставлять убийц Банко в живых. Устраивает тебя такой ответ, Ангус? Глава 21 Мередит повесила выстиранные простыни на веранде перед входом. Она обожала этот дом, деревенский, скромный и неброский, но очень практичный. Когда она говорила кому-то, что они с Дуффом живут на ферме в Файфе, все представляли себе величественную усадьбу, а когда Мередит рассказывала, что живут они скромно, думали, будто она кокетничает. Наверняка считали, что женщине с ее родословной нечего делать на простой ферме. Она перестирала все постельное белье, чтобы Дуфф не думал, будто она поменяла белье только на супружеской постели. На которой они сегодня будут любить друг друга. На которой забудут все плохое, сотрут воспоминания о случившемся. На которой пробудят к жизни то, что было между ними когда-то. В последнее время они только спали. От воспоминаний по ее телу разлилось тепло. Их ласки сегодня возле озера – как же это было восхитительно. Прямо как в первые их годы. Нет, даже лучше. Мередит мурлыкала себе под нос мелодию, которую слышала по радио. Что это за песня, она позабыла. Повесив последнюю простыню, она провела рукой по влажной ткани, вдыхая запах свежести. Ветер отбросил простыню в сторону, и солнечные лучи упали на лицо и платье Мередит. Тепло. Покой. Солнце. Так и нужно жить. Любить, работать и жить. Этому ее учили в детстве, и в это она по-прежнему верила. Она услышала крик чайки и заслонила рукой глаза. Откуда здесь чайка, до моря же так далеко? – Мама! Мередит пробралась между простынями к двери. – Что, Эван? Сын сидел на скамеечке возле окна, подперев рукой голову. Он глядел в окно и щурился от яркого вечернего солнца. – Папа скоро приедет? – Конечно. Как там суп, Эмилия? – Уже давно сварился, – ответила дочка, с важностью помешивая суп в большой кастрюле. Картофельный суп. Крестьянская еда, простая и сытная. Эван выпятил нижнюю губу: – Он обещал приехать до ужина! – Вот приедет, и повесишь его за то, что соврал, – мама погладила его по светлым волосам. – А тех, кто врет – их что, вешают? – Всех до единого. – Мередит посмотрела на часы. Сейчас добраться сюда можно только по Старому мосту, а движение вечером плотное. – А кто? – В смысле – кто? – Ну, кто вешает врунов? – Эван отстраненно смотрел в окно, словно разговаривал сам с собой. – Те, кто не врет, ясное дело. Эван повернулся к матери: – Значит, вруны еще и дураки, потому что их-то намного больше, чем честных. Могли бы собраться и перевешать всех честных. – Слушайте! – сказала вдруг Эмилия. Мередит прислушалась. Теперь она тоже это слышала. Шум двигателя где-то вдали. Мальчик спрыгнул на пол: – Это он! Эмилия, давай спрячемся и напугаем его! – Давай! Дети скрылись в спальне, а Мередит подошла к окну и заслонила глаза рукой. Ее мучила какая-то неясная, необъяснимая тревога. Возможно, она просто боялась, что Дуфф, который вернется сейчас домой, будет непохож на того, которого она сегодня утром проводила на работу. Дуфф выпустил из рук руль и позволил машине съехать последние несколько метров. Гравий жалобно заскрипел под колесами. Выйдя от Кетнес, он сел за руль и гнал как сумасшедший. Дуфф поступился нерушимым до этого дня принципом не влючать портативную полицейскую мигалку, всегда лежавшую в бардачке. Однако сейчас он прилепил ее на крышу автомобиля и проскочил на Старый мост, вот только на самом мосту собралась такая пробка, что ему пришлось набраться терпения и подождать. Он ударил по тормозам, и гравий умолк. Дуфф заглушил двигатель и вышел из машины. Развешанные на веранде белые простыни радостно махали ему. Значит, она устроила большую стирку. Перестирала все белье в доме, чтобы он не подумал, будто она поменяла белье только на супружеской постели. И хотя секс его уже порядком утомил, при мысли об этом ему сделалось тепло. Потому что они с Кетнес расстались. И Кетнес отпустила его. Стоя на пороге, она вытерла слезы, поцеловала его на прощание и сказала, что теперь ее двери для него закрыты. Что сейчас, когда все решено, она справится. Что, возможно, однажды в эту дверь войдет кто-нибудь другой. А он сказал, что это будет отлично и что этому другому можно только позавидовать. Внизу, на улице, Дуфф даже подпрыгнул от облегчения, счастья и вновь обретенной свободы. Да, подумать только – свободен! И теперь навсегда вернется к жене и детям! Странная штука жизнь. И удивительная. Он направился к веранде. – Эван! Эмилия! – обычно, когда он приходил домой, они бежали к нему со всех ног. Но порой они прятались, а потом внезапно выскакивали из укрытия. Дуфф поднырнул под простыню. – Эван! Эмилия! Он остановился. Простыни отбрасывали на пол веранды длинные подвижные тени. Дуфф вдохнул аромат стирального порошка и воды, в которой Мередит полоскала белье. Но к этому аромату примешивался еще один запах. Дуфф улыбнулся. Картофельный суп. Дуфф улыбнулся еще шире, представив, как Эван будет упираться и требовать, чтобы ему позволили есть суп прямо с наклеенной бородой. Тишину не нарушало ни единого звука. Значит, нападения можно ожидать в любую секунду. На тени от простыней виднелись маленькие пятнышки солнца. Дуфф внимательно посмотрел на них, а потом перевел взгляд на себя. На его свитере и брюках тоже были такие же солнечные точки. Сердце подпрыгнуло и упало вниз. Дуфф провел рукой по простыне, и его палец тут же попал в дыру. А потом в следующую. Дуфф затаил дыхание. Он отодвинул в сторону последнюю простыню. Кухонного окна больше не было. Стены были изрешечены так, что казалось, будто дыр в них больше, чем дерева. Дуфф посмотрел туда, где прежде было окно. Кастрюля все еще стояла на плите, но больше напоминала решето. Плита и пол рядом с ней были залиты желтоватым картофельным супом, от которого по-прежнему шел пар. Нужно войти внутрь. Он должен войти внутрь. Но не получалось. Его ноги словно вросли в пол на веранде. На кухне никого нет, сказал он себе. Там пусто. Возможно, в доме тоже никого нет. Дом разрушен, но людей в нем нет. Возможно, они убежали в купальню. Возможно. Возможно, не все потеряно. Он сдвинулся с места и пошел – туда, где раньше была дверь. Зашел в комнаты детей. Сперва Эмилии, потом Эвана. Заглянул в изрешеченные шкафы и под кровати. Никого. В спальне для гостей – тоже. Он направился к последней комнате. Их с Мередит спальне, туда, где стояла широкая мягкая кровать, на которой в воскресное утро хватало места для всех четверых. Где они валялись, щекотали друг дружку, визжали, чесали друг другу спины, болтали обо всякой всячине и шутливо дрались за право не вставать первым. Дверь в спальню висела на петлях, но отметин от пуль на ней было столько же, сколько и повсюду. Дуфф перевел дыхание. Возможно, не все потеряно.