Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 1 из 30 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Глава 1 Семьи у меня больше нет. Эта мысль неотступно крутится в голове, когда я выхожу из дома, пересекаю дорогу и забираюсь в наш старенький раздолбанный «универсал». Наверное, правильнее было бы сказать, что у нас нет больше семьи, хотя, пожалуй, это главным образом моя вина. Бросаю взгляд в зеркало заднего вида на мою жену Джоди: она стоит на пороге. Ее длинные волосы всклокочены и спутаны. В бок ей уткнулся лицом наш восьмилетний сын Сэм. Он пытается одновременно прикрыть глаза и уши, но я понимаю – это не потому, что ему невыносимо видеть, как я ухожу. Просто он знает, что сейчас я заведу машину, а рев двигателя кажется ему слишком громким. Вскидываю руку в дурацком покаянном жесте, вроде того, который изображаешь, когда ненароком подрежешь кого-нибудь на перекрестке. Потом поворачиваю в зажигании ключ и уже собираюсь трогаться. И тут вдруг в мое окошко негромко стучит Джоди. Опускаю стекло. – Алекс, береги себя, – произносит она. – И пожалуйста, разберись со своими проблемами. Это нужно было сделать еще сто лет назад, пока мы были счастливы. Может, если бы ты тогда это сделал… не знаю. Может быть, мы были бы счастливы и сейчас. Глаза у нее влажно блестят, и она сердито утирает слезинку тыльной стороной ладони. Потом смотрит на меня, и, похоже, горе и вина на моем лице неожиданно укрощают ее гнев. Ее блестящий взгляд немного смягчается. – Помнишь, как мы на выходные ездили в поход в Камбрию? – спрашивает она. – Тогда еще козы съели нашу палатку и у тебя загноилась нога. В общем, может, сейчас все и плохо, но уж точно не настолько, как тогда. Молча киваю, переключаюсь на передачу и трогаюсь с места. Когда я снова бросаю взгляд в зеркало заднего вида, то вижу, что Джоди с Сэмом уже вернулись в дом. Входная дверь заперта. Ну вот и все. Десять лет вместе, и все, похоже, кончено. Я трясусь в нашей разбитой колымаге и не имею ни малейшего понятия, куда мне податься. Сэм был очаровательным младенцем. С самого начала. Он появился на свет с густой каштановой шевелюрой и пухлыми чувственными губами – ни дать ни взять крошечный Мик Джаггер в памперсе. Жару нам задавать он начал с самого рождения. Не ел и не спал. Только и делал, что орал. Он орал, когда Джоди брала его на руки, и орал, когда его у нее забирали. Казалось, он был в ярости на то, что его заставили прийти в этот мир. Грудь он соизволил взять только через сутки с лишним. Издерганная и отчаявшаяся, Джоди прижимала его к себе и в три ручья рыдала от облегчения. Я, тоже совершенно измочаленный, в полной растерянности смотрел на них, бестолково прижимая к груди полный пакет шоколадных батончиков и журналов, бесполезный гостинец для свежеиспеченной матери. Очень быстро я осознал, что не в состоянии ничем облегчить ей жизнь. Вот и все. Теперь это была наша жизнь. Честно говоря, это был дурдом. – Можешь оставаться сколько хочешь, дружище, – говорит Дэн, когда двадцать три минуты спустя я неминуемо оказываюсь на пороге его квартиры. Я знал, что он не откажет мне. Ну или по крайней мере точно окажется в воскресенье днем дома, потому что обычно в это время он приходит в себя после вчерашнего – открытия очередного клуба или случайного сексуального приключения, а то и восхитительной комбинации того и другого. – Можешь пожить в гостевой комнате, – предлагает он, когда мы садимся в лифт. – У меня где-то должен быть надувной матрас. Хотя он, кажется, пропускает воздух. Просто беда какая-то с этими матрасами! Ты в своей жизни видел хотя бы один матрас, который не пропускал бы воздух? Видел, а? Прости, дружище, тебе сейчас, кажется, не до того. Я понимаю. И вот я стою на пороге его квартиры, совершенно ошарашенный, все еще прижимая к груди спортивную сумку, в которую сложена вся моя одежда, мой ноутбук, несколько дисков (зачем?), косметичка с гигиеническими принадлежностями и фотография Джоди и Сэма: я сделал ее, когда мы ездили в отпуск в Девон четыре года назад. На снимке они улыбаются, сидя на пляже, но на самом деле это притворство. Вся та неделя была непрекращающимся кошмаром, потому что Сэм был не в состоянии спать в незнакомой новой постели под непривычно тяжелым одеялом, а вдобавок ко всему оказалось, что он до истерики боится чаек. Поэтому спал он всю эту неделю вместе с нами, крутясь с боку на бок и то и дело просыпаясь, всю ночь напролет, каждую ночь, пока мы все от недосыпа не превратились в натуральных зомби. После того раза с поездками мы практически покончили. – Хочешь, сходим куда-нибудь, бухнем? – предлагает Дэн. – Я… ты не против, если я отнесу вещи в комнату и слегка переведу дух? – Ну конечно. Пойду поставлю чайник. Кажется, у меня где-то было печенье. И даже не кажется, а точно было. Дэн удаляется в кухню, я же тем временем плетусь в гостевую комнату, швыряю сумку на пол, а сам плюхаюсь в офисное кресло рядом с компьютером. Мелькает мысль включить его и отправить Джоди имейл, но вместо этого я отворачиваюсь и смотрю в окно. В самом деле, что я могу ей написать? «Привет, Джоди, прости, что развалил наш брак. Может, сделаем вид, что последних пяти лет не было? Аха-ха». По правде говоря, я в последнее время не понимаю даже, как с ней говорить, куда уж там писать письма. По сути, все годы нашего брака мы провели в переживаниях по поводу Сэма – его истерик, его упорного нежелания говорить, дней, когда он вопил на нас, дней, когда он прятался в своей постели и шарахался при любой попытке к нему прикоснуться. День за днем, месяц за месяцем, наполненные ежеминутными попытками предугадать, когда его снова переклинит. И пока мы справлялись со всем этим, все то, что у нас с Джоди было общего, как-то незаметно сошло на нет. Теперь, очутившись вдали от Сэма, я чувствую себя странно, хотя прошло всего несколько часов; напряжение отпустило, но его место уже понемногу занимает печаль. Природа не терпит эмоциональной пустоты. Из квартирки Дэна на седьмом этаже модного жилого комплекса на окраине Бристоля открывается вид на город, раскинувшийся до самого горизонта: кирпичные ряды викторианской застройки, церковные шпили и офисные кварталы эпохи шестидесятых, стеснившиеся в одну кучу, точно пассажиры в переполненном утреннем транспорте. Их там многие тысячи – домов, в которых живут семьи, которые не распались только что. Я начинаю думать, что, пожалуй, выпить и в самом деле было бы недурно. Но в ту же самую секунду перед глазами у меня все вдруг расплывается, и я не сразу понимаю, что происходит. А-а. Ну да, я плачу. Потом из глаз у меня начинают катиться крупные слезы, оставляя на щеках горячие влажные разводы, в носу тоже немедленно начинает хлюпать, и вот уже я весь содрогаюсь в рыданиях. – Чай готов! – провозглашает Дэн из коридора. – Мне казалось, у меня где-то завалялись «Хобноб» в шоколадной глазури, но в итоге нашлась только пачка «Марии». Пойдет? Он появляется на пороге, опускает глаза и видит меня, по-турецки сидящего на полу рядом с креслом. Я безутешно рыдаю, закрыв лицо ладонями. – Так, ладно, – произносит он и аккуратно опускает поднос с чаем на стол. – Пойду-ка я еще поищу «Хобноб». Бухать мы не идем. Ночью во сне я увязаю в кошмарной черной трясине, от которой нет спасения. Когда я просыпаюсь, хватая ртом воздух, то прихожу к выводу, что это, видимо, какое-то отчаянное проявление моего эмоционального состояния, – и тут понимаю, что матрас стремительно сдувается и я в буквальном смысле этого слова проваливаюсь. Вот тебе и подсознание. Как я здесь оказался? Задаю себе этот вопрос под аккомпанемент периодического посвистывания, с которым воздух выходит из матраса, – ни дать ни взять щенок пускает газы. Вам наверняка доводилось оценивать свою жизнь в три часа ночи: все неумолимо сводится к ошибкам, которые вы совершили, разломы неудач змеятся сквозь время назад, точно трещины в халтурно оштукатуренной стене: даже в темноте вы можете отследить точку, в которой они берут свое начало. Ну или, по крайней мере, вам так кажется. Обычно оказывается, что этот миг трудноуловим и постоянно куда-то ускользает – точь-в-точь как дырка в надувном матрасе. Древнегреческим философам приписывают изречение «познай самого себя». Помню, как в университете нам рассказывали про Эдипа – чье ужасное преступление заключалось в полном неведении о том, что он с рождения разлучен с собственными родителями и потому должен проявлять крайнюю осмотрительность всякий раз, когда ему взбредет в голову убить на дороге незнакомого мужика, а потом порезвиться с бабой вдвое старше себя. Но разве кто-то из нас по-настоящему знает самих себя? Ну то есть я не утверждаю, будто все мы непременно совершим на своем жизненном пути те же самые ошибки, что и злосчастный Эдип, – это было бы уж слишком. Но кто в самом деле знает, почему все мы делаем то, что делаем? Я вынужден таскаться на работу, которую ненавижу, работать сверхурочно и возвращаться домой уже затемно, и твержу себе: это потому, что нам нужны деньги, нам нужна уверенность в завтрашнем дне. Сэм занимается с логопедом, а Джоди не может работать, потому что ему необходимо ее постоянное присутствие; это к ней он бежит, когда собственное поведение приводит его в ужас. А я бестолково маячу на заднем плане, изнывая от тревоги и предлагая бесполезную помощь. Как мне все наладить? Где-то около четырех утра я каким-то образом впадаю в состояние полузабытья, которое с большой натяжкой можно назвать сном. Однако же не проходит, по моим ощущениям, и нескольких минут, как в окно сквозь жалюзи бьет свет, и оказывается, что уже утро понедельника, и у двери стоит Дэн в тесных «боксерах» от Кельвина Кляйна, торопливо поглощая из плошки кукурузные хлопья. – Ты идешь на работу? – спрашивает он. – Могу оставить тебе ключи. Мне минут через десять уже нужно бежать. Я помогаю Крейгу с веб-сайтом, который он сейчас делает… для его студии звукозаписи в Стоукс-Крофте. Там кукурузные хлопья и кофе, можешь брать. Ты как, отошел немного? Выглядишь уже чуть получше. Ну то есть выглядишь ты хреново, но уже хотя бы не плачешь.
Он скрывается в душе. Проверяю телефон; у меня два новых сообщения, но они не от Джоди. Оба прислал Дэрил, с работы. В одном говорится: «Давай дуй на работу, у меня для тебя две новые жертвы». В следующем он поправляется: «Прости, я имел в виду, два клиента». Стираю оба. Уже одетый, выхожу из дома и тащусь в город. Утреннее солнце, еще не успевшее подняться высоко, заливает ярким светом дома, отражаясь в стеклах и полыхая на асфальте. Двадцать лет назад здесь были сплошь заброшенные фабрики да пустыри, усеянные мусором и заросшие бурьяном. Потом случился экономический бум, и – бабах! – на их месте вдруг вырос престижный район. Не успел никто оглянуться, как захудалая промзона превратилась в футуристический жилой комплекс, исполинскую печатную плату, утыканную многоэтажками в псевдобруталистическом стиле, точно соты, где в крошечных квартирках обитают молодые успешные профессионалы. Я перевидал таких уйму. Это благодаря мне они получили возможность здесь поселиться. Я, за грехи мои тяжкие, ипотечный консультант. По долгу службы я соизмеряю надежды и мечты наших клиентов с рынком недвижимости и их накоплениями. Иными словами, убеждаю людей променять все, что им впредь удастся заработать, на крохотную квартирку-студию, в которой они не будут даже иметь права повесить на стенку фотографию кошки, скачанную на телефон. В этой работе до странности много от родительства: так, давайте-ка прикинем, что у вас есть и что вы можете себе позволить; не стоит переоценивать свои возможности, давайте будем смотреть на вещи трезво. Какими средствами вы располагаете? У вас есть состоятельные родственники? Мы вместе просчитываем бюджет. Молодые пары, недавно поженившиеся или ждущие ребенка, пытающиеся наскрести на первый взнос. Они взирают на меня с трогательной надеждой. Достаточно будет этого? Очень часто оказывается, что недостаточно. Единственный выход – еще несколько лет пожить на съеме, подкопить. Это – то, с чем я сталкиваюсь каждый день. Система не работает; я вижу целые районы, где у молодых нет ни единого шанса обзавестись собственным жильем. Поэтому им приходится перебираться в другие места, далеко от родных. Не знаю уж, куда именно. Я проработал на этом месте восемь лет, видел и бум, и кризис, и последующее восстановление. Вообще-то, я вовсе не планировал задерживаться надолго. Так, перекантоваться временно, пока не подвернется что-нибудь поприличнее. Однако же вот, так и застрял. Оказалось, у меня неплохо это получается – я с сочувствием отношусь к бедным и предупредителен с богатыми. Я очень терпелив с клиентами, которые совершенно не разбираются в том, о чем говорят, – ценный навык, приобретенный за три года философских диспутов с людьми, которые считали, что в измышлениях Ницше есть рациональное зерно. Если финансы позволяют, я способен заключить сделку, если же нет, я умею отказать так, чтобы не задеть самолюбие клиента. А вот то, что происходит дома, мне не под силу исправить при помощи компьютера и доступа к рынку ипотечного кредитования. Мне вообще никак не под силу это исправить. Непродолжительная прогулка по мосту через Эйвон и вдоль причала – и я оказываюсь в офисе, небольшом независимом агентстве недвижимости под названием «Стоунвикс», приютившемся между пивной и закусочной в непрестижном квартале городского центра. Дэрил уже пришел и сидит у окна в своем дешевом костюме из «Топмана», который прямо-таки искрится от статического электричества. Его непросохшие волосы, стоящие торчком, точно шипы, жухнут в отраженном солнечном свете. – Все нормально, приятель? – спрашивает он, не отрываясь от компьютера. Дэрилу двадцать с небольшим, и он напускает на себя решительный вид, ухитряясь при этом оставаться до отвращения жизнерадостным. При таких-то исходных данных этому малому была прямая дорога в агенты по недвижимости. Где-то в недрах его компьютера хранится файл с планом по продажам, который он наметил себе на ближайшие тридцать лет. Закрывая очередную сделку, он тренькает в звонок от велосипеда. Дэрилу следовало бы родиться не в девяностые, а в конце шестидесятых. Из него вышел бы отличный молодой тэтчероид. Он заслуживает пухлого растрепанного органайзера и «Гольфа ГТИ». Вместо этого у него смартфон и «корса». Я очень ему сочувствую. В ответ я бурчу что-то нечленораздельное и по скрипучей деревянной лестнице поднимаюсь к себе в кабинет. И только оттуда звоню Джоди. – Привет, это я. – Привет. – Как дела? Как Сэм? – Сэм в порядке. Он сейчас в школе. Скандалил всю дорогу – даже после того, как я в лицах разыграла ему всю «Историю игрушек». Дал мне по зубам, когда я изображала Базза Лайтера. Честно говоря, это не моя коронная роль. Миссис Энсон пообещала присмотреть за ним. – А ты в порядке? В трубке повисает долгое молчание. Дженет, секретарша, просовывает голову в дверь и изображает, будто пьет из кружки. Киваю и показываю ей большой палец. Роскошью мой кабинет не блещет. Вытертый бордовый ковер, мутное окно, выходящее на крохотную парковку на задворках нашего здания. Раньше на стене висела картина с изображением викторианского Бристоля, но я снял ее и повесил фотографию виллы Савой Ле Корбюзье, чтобы выпендриться и всех позлить. Еще из обстановки здесь имеется картотечный шкаф и с десяток благодарственных открыток от молодых парочек, вступающих в жизнь с астрономическими долгами. – Так что мы будем делать? – спрашивает Джоди. – Не знаю. Никогда раньше не сбегал из дома. Слушай, прости, я не могу больше разговаривать, тут к нам люди пришли. Шваркаю трубку, и тут на пороге появляется Дженет с чаем. Бесшумно ставит кружку на стол, бросает на меня сочувственный взгляд и выходит. Она слышала все до последнего слова. Через десять минут весь офис будет в курсе, что я бросил жену и сына-аутиста. Наивно полагаю, что на какое-то время избавился от пытки семейной жизнью, но оказывается, что я ошибся. Час спустя, выйдя в город перекусить, заскакиваю в небольшую закусочную, куда мы с Джоди иногда водили Сэма. И посреди обеденной толкучки вижу за одним из столиков Джоди в компании ее подруги Клер. Они заговорщицки склонились над чашками с латте. Подбираюсь поближе, протискиваясь между молодыми мамашами и студентами. Джоди с Клер меня не видят. – Он в последнее время так от меня отдалился, – жалуется Джоди. – По дому никакой помощи не дождешься. У него вечно какие-то другие дела. – А он к психологу никогда не пробовал обращаться? – спрашивает Клер. – В смысле, по поводу всего, что на него навалилось? Ну разумеется, Джоди и Клер делятся друг с другом всем. Ну разумеется, они в обеденный перерыв сидят здесь и препарируют наши отношения. Большинство мужчин в принципе не способно на ту безудержную откровенность, которая дается им без всяких усилий. Ну, знаете: «Вот, бери лимонный кекс, он очень вкусный, и да, кстати, расскажи-ка мне поподробней о крахе вашего девятилетнего брака». – Привет, – не придумав ничего лучше, говорю я. Обе как по команде вскидывают головы, слегка ошарашенные. – Ой, Алекс, привет, – произносит Клер. – А мы как раз говорили о тебе. – Я слышал, – признаюсь я. – Ты не против, если я перехвачу Джоди на пару слов? – Конечно, я все равно уже собиралась идти. Джоди, увидимся, ладно? Джоди молча кивает. Я опускаюсь на стул. Она крутит в пальцах пустой пакетик из-под сахара. – Надо полагать, Клер уже в курсе всего? – спрашиваю я. – Да, Алекс, я была расстроена, и мне необходимо разговаривать с подругами. С тобой мы разговаривать перестали. Так больше жить нельзя. Я так устала. До чего же я устала от всего этого. – Знаю, знаю. У меня в последнее время была куча работы, у нас сейчас страшная запарка. Прости, что мало времени уделял вам с Сэмом и самоустранился от ухода за ним. Все это так… – Сложно? – заканчивает за меня Джоди. – Чертовски верно подмечено. Это офигеть как сложно. Но ребенок нуждается в тебе.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!