Она снова села. – Твоя мама просит тебя иногда ходить в магазин? – спросил я. – В смысле? – Моя мама просит меня ходить за покупками. А ты ходишь? Гайя слегка сощурилась: – В смысле «просит ходить за покупками»? Я понял, что Гайя теперь не отстанет, пока не узнает все подробности, поэтому я рассказал ей, что происходило дома. Начиная с того дня, когда мама попросила меня сходить в школу самому, и заканчивая тем разом, когда она отдала мне свою банковскую карточку. Кое о чем я умолчал, правда. Но все равно был не готов к тому, как озабоченно нахмурилась Гайя: – Ты не должен все это делать. – Мама говорит, что я уже взрослый. Что я хорошо справляюсь. – Но… но… если этим занимаешься ты, то что делает твоя мама? Хороший вопрос. В основном она спала. С тех пор, как она перестала выходить из дому, мама постоянно жаловалась на усталость. «Мой хороший, мне просто нужно немножко поспать», – говорила она, и я закрывал за собой дверь спальни и не садился к ней на кровать и не рассказывал, как я ничего не делал в школе. – Когда это началось? – спросила Гайя. Я ткнул вилкой в кусочек мяса. На тарелку закапала подливка, словно капельки дождя в лужу. – Ади? – тихо позвала Гайя. Много месяцев назад я пришел домой и услышал, как мама плачет. Хотя «плачет», наверно, неправильное слово, хотя она действительно плакала. Слезы бежали по ее щекам и падали с подбородка на мокрое пятно на юбке. А еще она стонала. И кричала. И орала. И завывала. Все вместе. Эти звуки напугали меня. – Мам, – сказал я. Но мой голос потерялся в ее рыданиях. Я решился положить руку ей на плечо, и только тогда она повернулась ко мне. Сначала мама будто не видела меня, но постепенно к ней пришло осознание. Она протянула руки и прижала меня к себе, сильно. – Все хорошо, – сказала она и повторяла это снова и снова: – Все хорошо, все хорошо. Мама не переставала плакать. А я думал, что это я должен был успокаивать ее, потому что, когда мама взглянула на меня, я увидел ее лицо. Мама была ранена. Один глаз заплыл так, что она не могла его открыть как следует, а под другим виднелся синяк. На лбу была фиолетовая шишка, а на щеке кровоточил порез, похожий на страшную пародию улыбки. – Что случилось? Что случилось? – спрашивал я, но мама не отвечала. Она сморщила лицо, всхлипывая еще громче. Казалось, порез на ее лице тоже плакал. – Мамуль? – Я не понимал, что я хотел спросить, пока не произнес вслух: – Кто это сделал? – О Ади, – шептала мама. – О Ади, о Ади. И я тоже начал плакать, хотя всей душой не хотел. Я хотел позвонить в полицию и в «скорую». Я хотел сделать что-нибудь, чтобы маминому лицу стало лучше. Я хотел сделать много чего, но получалось только плакать маме в плечо, а она укачивала нас, чтобы мы оба забыли о ее ранах. При всем моем хотении я лишь свернулся у нее на руках и отчаянно рыдал от того, что случилось. Мы так и уснули вместе, в объятиях, но проснулся я в одиночестве в темной спальне. – Мам? – В тусклом свете мой голос был крошечным и одиноким. – Я… – Мамин голос был грубым и хриплым. – Я здесь. Она сидела на диване в темноте. Я порадовался, что света не было, потому что так я не мог видеть ее израненное лицо. А потом мне стало стыдно. – Мама! – крикнул я, будто потерял ее, и я снова забрался ей на руки и уткнулся лицом в мягкую ткань ее кофты. Я понял в тот момент, что мама даже не сняла пальто. – Все хорошо, Ади. Все хорошо. Засыпай, – сказала мама. И я заснул. Я знал, что случилось что-то плохое, но никак не мог спросить маму, что именно. Я пытался. Правда. Но слова не хотели выходить наружу. Мне было страшно. Страшно, когда я думал, где мама так поранилась. Страшно от мысли, что это может случиться еще раз. Может, поэтому я был не против сходить в магазин. Ведь если пойду я, с мамой ничего плохого не произойдет. Она будет дома, в безопасности. Я никому не сказал о случившемся, даже Гайе. Я не хотел, чтобы это было по-настоящему, а если никому не говорить, то оно становилось менее настоящим, правда? Мне кажется, мама тоже так считала, поэтому она не пошла в полицию или к врачу. В чем-то маме становилось лучше. Ее лицо тут же начало заживать. Сначала оно было сиреневым, потом каким-то синим, а затем желтоватым. Порез на щеке больше не выглядел таким болезненным. Я думал, что все станет, как раньше. Мама будет приходить с работы и рассказывать забавные истории, которые случились в магазине. У нее всегда так хорошо получалось описывать покупателей – я прямо видел их перед собой. Или будет заглядывать в холодильник, как она иногда делала, а потом захлопывать его и объявлять: «Ади, пойдем отсюда», – и мы поедем в «Макдональдс». Вместо этого мама ушла в себя, закрылась от внешнего мира. Каким-то образом Гайя все это поняла, хотя я ничего не говорил. – Может быть, с твоей мамой что-то не так, – мягко сказала она, прерывая поток воспоминаний. Я сморщился после ее слов, и Гайе, наверно, не хотелось озвучивать следующую мысль, но остановить себя она не смогла: – Может быть, ей сходить к врачу? Сказано было шепотом, но я услышал. Врач. Он сделает маме лучше. Вроде хорошая идея. Мамино лицо зажило, но не все ее раны были снаружи, не все было видно, но их тоже нужно было лечить. В тот день я пришел домой и тут же направился в мамину спальню. – Мам, я дома, – сказал я громко. Она пошевелилась во сне и пожала плечами, отчего ее тело сильнее погрузилось в постель. – Вставай, мам, – сказал я. – Я дома. Я дома. В спальне стоял какой-то затхлый запах. Не то чтобы он был неприятный, но он не был чистым и свежим. Я вспомнил, как мама собиралась на работу. Ее одежда всегда выглядела опрятной и пахла приятно, как цветы. Я думал, что так должны пахнуть облака. – Ади, – тихо сказала мама. – Будь умницей и поиграй в гостиной, ладно? Я очень-очень устала. Мне нужно еще немножко поспать. А потом я выйду, хорошо? – Ты постоянно уставшая, – сказал я. – Мам, тебе не кажется, что нужно к кому-нибудь сходить? – К кому сходить? О чем ты? – Мамин голос зазвучал резко, как расстроенная скрипка. – Например… к врачу, – сказал я. – Я просто устала, Ади. Мне нужно поспать, – ответила она. – И мне станет лучше. Врач мне не поможет. – Даже говорить ей было трудно. – А вдруг, мам? В ответ она отвернулась. Я перешел к другой стороне кровати. Мама не спала, просто смотрела в стену. Может, она никогда не спала, а лежала вот так, не двигаясь, разглядывая стены. – Мам, – позвал я, но она даже не пошевелилась. – Мам! – сказал я громче. Она даже не дернулась. – Вставай! Ты должна! Тебе нужно на работу! – И снова я вспомнил, какой красивой была мама, когда собиралась по утрам. Сначала мне показалось, что мама меня не услышала, но потом я заметил, как по ее щекам катятся крупные слезы. – Я не могу, Ади. Я не могу туда пойти. – А как же работа? – Я сказала, что больше не вернусь. Это случилось… это случилось… – Мама дышала все чаще и чаще, будто ей не хватало воздуха. – Это случилось прямо рядом с магазином. – Что, мам? – сказал я. – Что случилось? – Я боялся задавать этот вопрос с той самой ночи, как мама вернулась домой вся в крови. – Они, – сказала мама и повернулась на другой бок, сотрясаясь от рыданий. Я положил руку ей на плечо и почувствовал дрожь, всю ту боль, что пронзала ее тело. Прошло много времени. Мама успокоилась и заснула, и я тихонько вышел из комнаты.