47 — Как же я зае-ба-лась! — рухнув на диван, я выдыхаю в потолок все раздражение и усталость, накопленные за последнюю неделю. Пять дней, проведенных на новом рабочем месте, измотали меня подчистую. Вакансия, показавшаяся мне «той самой», на деле обнаружила в себе много подводных камней. Например, на собеседовании никто не сказал, что раз в неделю нужно будет допоздна дежурить в офисе и принимать звонки. И что за опоздание в минуту полагается весомый штраф. С учетом того, что живу я далеко от нового офиса и трафик в утренние часы довольно загружен, велика вероятность батрачить в холостую. Ну и последнее и, пожалуй, самое важное: мне жутко не нравится коллектив. С соседкой по кабинету — здоровенной, вечно чавкающей теткой, мы обменялись максимум десятью фразами, половина из которых были приветствиями от меня, а остальные — претензиями от нее по любому поводу. Ей не нравился мой парфюм, не нравилось, куда я ставлю сумку, не нравилось, что в рабочее время я отвечаю на личные звонки. Подозреваю, что к пятнице ее раздражал сам факт моего существования. А после слов о том, что проблемы с желчным пузырем решать за мой счет у нее точно не получится, мы и вовсе поругались в пух и прах. Такое за десятилетие работы в офисе случилось впервые. А я-то считала себя человеком, способным поладить с кем угодно. Дзинь! Привет. Как дела? Лязгнув зубами, я разглядываю сообщение от Антона. За эту неделю он наведывался ко мне дважды. Мы трахались, немного разговаривали, а после он торопливо сбегал. Я жду, когда мое чувство собственного достоинства наконец устанет от этих кроличьих случек и скажет решительное «стоп». Хочется сделать это максимально безболезненно для себя. Отпустить Антона со спокойной душой, приняв тот факт, что лучшие времена для нас позади и перспектив на улучшение не предвидится. Но пока внутри все также болит, а твердого костыля под рукой не находится. Отвлечением могла бы стать новая работа, но пока и она — сплошное недоразумение. Решив ничего не отвечать, я включаю телевизор и засыпаю под очередной сериал прямо в одежде. Просыпаюсь спустя два часа, и на ходу раздеваясь, перемещаюсь в спальню. Лежа в кровати, все же решаю ему ответить. Гребаная, блин, слабачка. «Дела отлично». С тем же успехом я бы могла ничего не писать, но для чего-то написала. Утром меня будит звук входящего сообщения. Поморгав, чтобы привыкнуть к свету, я тянусь за телефоном. И-и-и-и…Меня ждет сюрприз. «Ксюша, нам пора все это заканчивать. Поиграли и хватит». Я бы соврала, сказав, что от прочитанного не ощутила скребущий холод по кожей. Поиграли и хватит? И это пишет человек, повторявший, что любит меня даже чаще, чем мусульманин читает намаз? Еще один сокрушительный пинок по моему эго. Пока я собиралась силами, чтобы отрезать от себя Антона, он с легкостью сделал это сам. «Конечно. Без проблем». Все к лучшему, Ксюш, — заверяю я себя, нажав отправить. — На перспективу так действительно будет лучше. Ты, как выяснилось, редкая тряпка и еще не скоро смогла бы дать ему пинка. Дзинь! Не обижайся и не держи зла. Я заношу палец, чтобы написать, что зла точно держать не планирую, но получаю еще одно сообщение. Заблокируй. И следом еще одно. У меня семья, пойми. Они мои самые родные. Нахмурившись, я перечитываю переписку снова и снова. Интуиция вовсю трезвонит о том, что здесь что-то не так. Антон никогда не присылает несколько сообщений подряд, предпочитая излагать мысль полноценно. И эта странная фраза, а том, что у него есть семья. Уж если кому-то он и должен об этом напомнить, то только себе. И потом меня осеняет. Общаюсь я не с Антоном, а с Вероникой, решившей от его лица положить конец маргинальной связи со мной. Видимо, мое позднее вчерашнее сообщение не прошло даром. Я вдруг ясно представляю ее, сидящую с чужим телефоном где-нибудь в туалете и пишущей женщине, которую она глубоко презирает. Бедная Вероника настолько не верит силу воли своего мужа, что решила все сделать за него. Конечно, — печатаю я с застывшей на губах улыбкой. — Я знаю, что ты их очень сильно любишь. И жену и сына. Будь счастлив. 48 К обеду сочувствие к отчаявшейся Веронике сменилось очередной вспышкой злости на Антона, а ближе к вечеру грудь вновь сковало тоской. Сколько бы ты сам закрывался от очевидного, рано или поздно жизнь услужливо ткнет тебя в него носом. Утренняя переписка — как раз тот самый тычок. Как бы хреново не было, все эту херотень с Антоном пора заканчивать. Переждать, пережить, переболеть. И не ради Вероники, всеми силами пытающейся сохранить свой гниющий брак, а ради себя. Потому что с Антоном я теряю самое ценное: время. А официально согласившись быть номером два, я теряю еще и себя. Занеся палец над его номером с намерением заблокировать, я даю себе последнюю возможность трезво оценить, какой будет моя жизнь без него. Не хотелось бы кинуть его в черный список, а через пару дней, не справившись с грустью и одиночеством, самой же ему написать. Это мы уже проходили и ни к чему хорошему это не привело. Секс дарует лишь кратковременное забытье, а по итогу я все равно остаюсь одна. Так и не найдя в себе силы кинуть Антона в черный список, я пытаюсь отвлечь себя работой по дому. До блеска отмываю унитаз, и даже очищаю от многолетнего нагара свою ровесницу-сковородку. Когда принимаюсь за холодильник, он звонит. Я беру трубку даже не из желания его слышать, а скорее из любопытства. Интересно, он вообще в курсе моей переписки с его женой? — Привет, как твое настроение? — По голосу не похоже, что у него произошло что-то из ряда вон выходящего. — Все отлично, — по привычке вру я. — А как твое? — Да нормально вроде. От нелепости этого диалога и всей ситуации мне становится смешно. Так и хочется воскликнуть: Боже, да что это за херня такая?! — Утром я пообщалась с твоей супругой. Она писала с твоего номера и от твоего лица. В трубке повисает тяжелая пауза, за которой следует тяжелый вздох. — Ясно. Теперь ты в курсе, какое у меня творится веселье. — Твоя жена нашла мое сообщение, так понимаю? — горько усмехаюсь я, мысленно ежась от осознания своей низменной роли в этой истории. — Да. Прочла и устроила скандал. — Не могу ее осуждать. Ты, я так понимаю, в очередной раз присягнул ей в верности. Дальнейший разговор откровенно не клеится. Антон слишком подавлен, чтобы поддерживать диалог, а я слишком озабочена идеей о том, как максимально гордо и безболезненно закончить с ним раз и навсегда. Он обещает перезвонить вечером. Вероника психанув, уехала за городом, так что сегодня он как настоящий взрослый мальчик ночует один. Перезванивает он, когда я лежу в постели. Настроение, судя по голосу, еще хуже, чем было. — Как твои дела, Ксюш? Чем занимаешься? На заднем фоне слышится звон стекла. — Спать собираюсь. А ты судя по звуку решил выпить? — Вроде того. — Антон откашливается. — Мы похоже с Вероникой разводиться будем. Сжав зубы, я слушаю его опечаленное дыхание. Интересно, для чего он говорит это мне да еще таким тоном? Ждет, что посочувствую? Или начну успокаивать? Или захлопаю в ладоши: мол, ура, Тоха! Теперь-то заживем! Для человека, заявлявшего, что он остался с женой лишь для того, чтобы дать ей возможность безболезненно дозреть до решения о разводе, он выглядит слишком несчастным. — Антон, я заебалась, — честно выдаю я. — Недавно ты клялся мне в любви и обещал развестись, а сейчас, кажется, пытаешься сделать из меня приятеля-жилетку. Я женщина, если ты не забыл. И у меня тоже есть чувства. Ну хочешь ты быть с женой — так и скажи и прекратить вешать мне лапшу на уши. Удали мои номера и стань наконец верным мужем. У меня не будет к тебе претензий. Только уважение. Сидевшие в плену обида и боль от его предательства достигают максимума в этом монологе. Сбросив вызов, я лихорадочно ищу в списке контактов его номер и уверенно жму: заблокировать. С меня хватит. Если кто-то и способен сейчас обо мне позаботиться — то только я сама. Антона явно нет дела ни до чего, кроме своего рушащегося брака. От осознания, что теперь-то это точно конец, становится очень больно. Трагично даже. Обняв себя руками, я позволяю хрупкой преграде сдерживающей поток слез, окончательно рухнуть и плачу навзрыд. Наверное, каждой женщине хочется верить в то, что для кого-то она стала особенной. И как же больно осознавать, что это была иллюзия. Так проходит неделя. Я медленно, но верно смиряюсь с потерей костыля в лице Антона, благодаря которому должна была снова научиться бегать. Хожу на работу, которая раздражает меня все сильнее, параллельно подыскиваю что-то новое и каждый день созваниваюсь с мамой. Главная и самая лучшая за последнее время новость — это то, что диагноз онкология не подтвердился. Опухоль оказалась доброкачественной, и вопрос о ее удалении пока решается. Настроение у меня… Ну такое себе. Я по-прежнему думаю о нем: порой с тоской, порой со злостью. Но эмоции на части, к счастью, не рвут. Возможно, я сумела выплакать их в тот день. А возможно, просто перегорела. Так я думаю до того момента, пока в один из вечеров, расположившись на диване с коробкой дешевой лапши из супермаркета, не слышу звонок дверь. Каким-то шестым чувством, я точно знаю, кто стоит по ту сторону — даже не нужно заглядывать в глазок. 49 — Что тебе нужно? — механическим голосом спрашиваю я, глядя в осунувшееся лицо Антона. Подобие равновесия, которое я успела достичь за эти дни, стремительно улетучивается, и по телу распространяется нервное дребезжание, напоминая о том, до какой степени я вымотана им, собой и всей этой ситуацией. — Почему ты меня заблокировала?