– Почему? Почему? Ну почему? – вопрошал он себя в зеркале, проводя лезвием бритвы по покрытому пеной подбородку. Поездка в Токио и в лучшие времена – та еще морока. И вдвойне невыносима теперь, когда пришлось встречать какую-то широкоглазую девчонку (а у нее и впрямь были огромные глаза и длиннющие ноги – этими своими конечностями она напомнила ему Бэмби). Он согласился стать ее куратором не потому, что его умолял об этом профессор Кобаши; нет, причиной были слезы безутешной Харуки: она переживала за мужа, который был бы опозорен, если бы сорвалась тщательно разработанная им программа стажировки. Японцы не выносили неудач, и профессору было бы стыдно за отмену этой поездки, а Гейб прекрасно знал, что в большом долгу перед Харукой. Хотя теперь Гейб сожалел, что согласился… Взглянул на часы: время он рассчитал так, чтобы избежать этого отвратительного час пика, который характерен только для Токио, где на работу едут восемь миллионов человек одновременно. К тому же благодаря этой хитрости ему меньше времени придется работать «няней». Тяжело вздохнув, он бросил последний взгляд в зеркало и наклонился ближе, внимательно изучая гладкую кожу, ничего не пропустил ли – хотя он и сам не знал, почему его это вообще заботило… Обычно он старался бриться как можно реже; это была бессмысленная, набившая оскомину рутина. Как и почти все остальные дела теперь… В следующем месяце у него запланирована пара съемок для японских журналов (кинозвезды с их обычными рекламными турами, организованными их агентами) и все… если только не позвонят в последнюю минуту, что сейчас случалось крайне редко. Он взял телефон с края умывальника и в третий раз прочитал сообщение от Юми. Мейко снова уехал. Никто меня не понимает. Мне так одиноко… Приезжай, давай поужинаем. Ю. Поездка в Осаку на скоростном поезде «Синкансэн» занимает час, и, если бы ему не надо было нянькаться, он бы поехал без промедления, но, к сожалению, у него обязательства… обременительные и совершенно неинтересные. А Харука определенно не одобрит любое их нарушение. Он неохотно отправил ответное сообщение. Извини. Сегодня работаю. Может, завтра. Поцелуй он не добавлял. Больше нет. Теперь она замужняя женщина. Знакомое чувство отчаяния накатило и поглотило его полностью. Мгновение он ждал, положив одну руку на все еще влажную раковину, но ответа не последовало… Он четко представил ее лицо. Затем с грустью рассмеялся. Представил ее лицо? Да он знал каждую линию этого прекрасного лица! Форму каждой, даже еле заметной, черточки и каждой тени, подчеркивающей линии ее изящного лица. Мысленным взором он видел, как вздрагивает ее нижняя губа, в глазах мелькает тень разочарования. Бедная Юми, она так невыносимо одинока, оторвана от всех там, в Осаке. Ей так нужен друг. Муж ей пренебрегает, но в то же время потакает каждой ее прихоти, потому что невероятно богат. Он отогнал от себя эти грустные мысли. Как говорит Харука, что Юми посеяла, то теперь и пожинает. Гейб засунул телефон в задний карман и вышел из дома. Фиона уже была готова, ждала и даже подпрыгивала – только так он мог ее описать. Она буквально источала энтузиазм, ему даже захотелось отойти от нее подальше, как будто мог заразиться. – Доброе утро! – поздоровалась она, скидывая тапочки и засовывая ноги в аккуратные ботинки челси. – Ты прямо светишься! Я так понимаю, хорошо выспалась? – Это точно! Здесь какие-то другие ощущения… Думаю, это аромат циновок татами. Как будто спишь на открытом воздухе! Он скептически приподнял бровь: за долгие годы ему уже стал привычен этот насыщенный травянистый запах. – Харука провела с тобой курс «Японская культура для чайников»? – Я расспросила у нее о ковриках. А еще, – она добавила нетерпеливо, – про раздвижные двери. Которые из бумаги и дерева. Они такие красивые! – Сёдзи. – К ним он тоже привык, но помнил время, когда они были в диковинку. – Изначально их сделали, чтобы огородить пространство, где самурай мог размахивать мечом. Хорошо, значит, за эти годы он впитал кое-какую информацию и был не прочь попытаться произвести на гостью впечатление. – Да, так мне и сказала Харука! Он улыбнулся. – Японцы очень бережно хранят традиции и в то же время умудряются быть одним из самых технологически продвинутых обществ. Кстати, если ты готова, мы сядем на поезд, а затем пересядем на метро, которое в это время суток должно быть гораздо культурнее. Она наклонилась, чтобы взять сумку с фотоаппаратом. – Вероятно, сегодня камера тебе не понадобится. – Правда? – Она вцепилась в ремешок, словно боялась, что он будет вырывать сумку у нее из рук. – Я хочу, чтобы ты просто наблюдала… Созерцай, почувствуй атмосферу! Побудь в настоящем моменте! Многие фотографы прячутся за камерами, и в итоге у них получаются весьма посредственные снимки. Хороший фотограф раскрывает то, что скрыто в глубине. Она моргнула, внимательно глядя на него. Может, ей и удастся. Откуда это взялось? Бредятина для чайников. Когда-то он верил в искусство фотографии, но теперь… Теперь он просто не хотел, чтобы она фотографировала все подряд и тем самым замедляла день; это сделало бы и без того утомительное времяпрепровождение еще более невыносимым. Сегодняшний день нужно было просто пережить, и как можно быстрее. Такую стратегию он выбрал, сожалея, что не может просто сесть в поезд до Осаки. Как только они покинули станцию, Фиона сразу начала все рассматривать, поворачивая голову из стороны в сторону, так что у нее даже разболелась шея. Небоскребы, мигающие неоновые огни, что занимали каждый кусочек пространства, очень много людей. Она никогда не видела такой толпы! В метро Гейб с ней почти не разговаривал, но она уже поняла, что это связано с местным этикетом. – Вот мы и на месте, – сказал Гейб, но она уже заприметила располагающуюся чуть дальше по дороге вывеску и взволнованно ускорила шаг. Когда во время долгого перелета сюда она штудировала путеводитель по городу, то это место поставила в приоритет. TOP Museum – гласила надпись, вызывая у Фионы улыбку. Токийский музей фотоискусства. – Великолепно! – Она сияла от радости. – Откуда вы узнали? – Что узнал?.. Она чуть не рассмеялась, потому что он в нерешительности и как-то даже испуганно отступил, будто она вручила ему гранату и размахивала перед ним чекой. – Что это для меня пункт назначения номер один! Место, в котором я безумно хотела побывать! – Ну ты же фотограф… – Он широко развел руками, его лицо расплылось в очаровательно неискренней улыбке. – Любитель. Я только учусь… На самом деле я блогер. До того, как я выиграла этот конкурс, никогда особо-то и не считала себя настоящим фотографом… Но я правда рада, что увижу эти снимки, хотя они, вероятно, приведут меня в уныние… Когда буду смотреть на все эти талантливые работы… На вас они так же действуют? Или вдохновляют? У него на лбу появились морщины, а ей вдруг стало отчетливо ясно одно: он ничего о ней не знал. И при встрече в аэропорту он, конечно, не счел нужным расспросить ее о ней самой, однако тогда у него хватило самонадеянности предположить, что она-то знала, кто он такой. От этой мысли она вдруг почувствовала себя такой никчемной, отчего даже немного съежилась… Но потом ощутила, как внутри, словно огонь по фитилю, побежала тонкая струйка гнева: она проделала долгий путь, рискнула, вышла из зоны комфорта, а ему, похоже, на нее наплевать… Потрудился ли он прочитать ее заявку на конкурс или открыть файл с фотографиями, который к ней прилагался? Она ими гордилась и, как ни горько признавать, все еще хотела его одобрения… Жаждала его похвалы! «Потому что он профессионал!» – сказала она себе. И вовсе ей не хотелось того, чего она желала в восемнадцать, когда так отчаянно пыталась заполучить его внимание. В ее повзрослевшем двадцативосьмилетнем «Я» пробудился настоящий гнев. Можно хотя бы глазами пробежаться по ее конкурсной заявке – это же элементарная вежливость как по отношению к ней, так и к человеку, которого он заменяет! Какой смысл делать работу наполовину? Он правда такой эгоист, что ему плевать на нее? – Вы хоть видели мое портфолио? – внезапно спросила она с сарказмом. – Прочитали мою конкурсную работу? Он поднял руки: – Прости. Нет. Не читал. Человек, который не пытается лгать, чтобы выпутаться из неприятностей, а открыто их признает, достоин восхищения, но все же… – В этом нет ничего удивительного. Понятно, что вы просто напыщенный гусь. Упс, она немного не так сформулировала то, что хотела сказать, и, судя по его возмущенному и оскорбленному выражению лица, произнесла совершенно не то, что нужно было. С ней такое случалось… – Что-что?.. Гусь?! Какого черта! Ты меня едва знаешь! – Ага… – Только вот она его очень даже знала. – Вы из тех людей, которые делают то, что им заблагорассудится! Она знала это по тому, как небрежно он вел занятия, а большинство учащихся были так ослеплены его звездным статусом, что и не думали жаловаться, и, по правде говоря, она и сама была первой из числа этих учеников. Хватит! Она приехала учиться! Двух недель достаточно, чтобы подготовить фотовыставку, которая позволила бы ей заявить о себе в этой невероятно конкурентной отрасли. – Какими же пытками вас заставили занять место Араки? – Никаких пыток не было, – запротестовал он в ответ, свирепо посмотрев на нее. – А теперь, если ты хочешь максимально эффективно использовать свое время, предлагаю тебе начать. Буду ждать тебя здесь через три часа! И больше не сказав ни слова, он развернулся и ушел, а она осталась стоять с открытым ртом, всем видом напоминая золотую рыбку. Он… он что? Неужели он только что ее бросил? Значит, так, по его мнению, должна проходить стажировка? Раздраженная, она развернулась и вошла в музей, радуясь, что повсюду были вывески на английском. «Без него даже лучше!» – решила она. И правда! На пяти этажах было что посмотреть. Фиона бродила в своем темпе, так, как ей хотелось: пропускала то, что не заинтересовало, а около тех снимков, что привлекли, останавливалась и размышляла. Недавно она решила, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить время на нужные дела: дочитывать книги, если они не нравятся, досматривать концовку фильма, что не по душе, и (да-да!) изучать каждую фотографию на выставке! Фиона наслаждалась царившей здесь спокойной, безмятежной атмосферой: посетители чуть слышно перешептывались и старались ступать как можно тише. Она завернула за угол и попала в другую секцию, где оказалась лицом к лицу с Габриэлем Бернеттом. Но его имя она увидела после, сначала ее внимание привлекла сама фотография: потрясающий снимок красивой японки, утопающей в лепестках цветущей вишни, ее руки и ноги аккуратно закрыты цветами, лишь одна рука изящно протянута, а ладонь ловит пенисто-розовый, не в фокусе, падающий цветок. Когда Фиона только увидела снимок, то восхитилась технической стороной его исполнения: как продуманно ложится свет и как размыты края цветов, но чем дольше она рассматривала фотографию, тем сильнее у нее появлялось едва уловимое, но определенно тревожное ощущение. Изящные брови обрамляли миндалевидные глаза женщины, и камера выделила безупречную кожу цвета магнолии. Но во второй раз рассматривая эти красивые губы бантиком, легко заметить, что в улыбке таится провокация… Хотя композиция картины была свежей и цельной (хорошенькая девушка в цветах), при более детальном рассмотрении обнаруживались намеки на сексуальность, таинственность и подавленное желание. Все не так, как кажется. Фиона почти видела извивающуюся рядом в цветах змею. Ева, искусительница… Маленькая табличка сбоку от снимка гласила: «Девушка в цвету» Габриэля Бернетта, 2016 год. Рядом написана краткая биография Гейба с информацией о том, что девушка на фотографии, Юми Мимура, продолжительное время была его музой и любимой моделью. Фиона прошлась по залу и подошла ко второй фотографии. На этот раз действие происходило на вечеринке, где Юми в темно-синем атласном вечернем платье с небольшим с вырезом на талии и широкой юбкой выглядывала из-за стоявших спиной к камере двух мужчин в сдержанных серых костюмах. Элегантная, словно Одри Хепберн, и внешне напоминавшая эльфа, она держала в руке бокал с мартини и всем видом показывала, что замышляет какую-то пакость. Это абсолютно не вязалось с ее эффектной внешностью. Фиона улыбнулась; композиция была совершенно очаровательной и сильно отличалась от предыдущего снимка. Заинтригованная как неоспоримым мастерством Гейба, так и его моделью, она сосредоточилась на фотографиях Юми Мимуры, которые Гейб делал на протяжении многих лет. На некоторых она была одета в западную одежду, на других – в японские кимоно, а иногда элегантно обнажена, не показывая ничего лишнего. В каждом снимке всегда был дополнительный, едва уловимый подтекст, который передавал завуалированную историю или эмоцию. Все фотографии подчеркивали невероятное мастерство Гейба. Подойдя к последнему снимку, Фиона рассмотрела композицию. На нем Юми была одета в элегантное белое шелковое платье, которое красиво ниспадало складками. Освещение на снимке создавало впечатление, что модель сияет ангельской красотой, но затем Фиона помедлила и подавила внезапную дрожь. Триумф! – вот что она увидела в композиции. Нерушимая уверенность в себе. В своей красоте и своем месте в мире. Именно такие люди всегда заставляли Фиону остро осознавать свои недостатки… Гейб, теперь она это точно знала, – настоящий гений. Настолько же талантливый и прославленный, как Ютака Араки. А она только что его зачем-то провоцировала – и зачем?! Его высокомерие вполне заслуженно. Теперь ей стало неловко. Кто она такая, чтобы усомниться в его заслугах? А могла бы многому у него научиться, если бы умела держать язык за зубами. Если бы она была честной с самой собой, то признала бы, что в ней говорят подростковые обиды, которые ей следовало бы перерасти. Когда же она повзрослеет наконец и забудет о том дурацком эпизоде на занятиях? Он-то явно забыл. На самом деле теперь она понимала, что тот случай, вероятно, никогда не всплывал в его памяти. Он даже не помнил ее имени. У Фионы еще было полчаса до встречи с Гейбом, поэтому она подумывала пообедать в ресторане музея, но после отвергла эту идею: ее отпугнули меню с незнакомыми блюдами и перспектива есть палочками на глазах у всех. Научить пользоваться этими приборами она хотела попросить Харуку, которая вчера за ужином была так любезна, что даже не смеялась над неумелостью Фионы. Или ей придется привыкать к холодной еде. Она не торопилась спускаться по лестнице, чтобы встретиться с Гейбом. Увидев его работы, ей вдруг стало так неловко, она почувствовала такую неуверенность в себе… но в то же время вдохновение, и ей не терпелось приступить к работе. Впервые она призналась себе, что когда много лет назад записалась на его занятия, как и любая другая студентка, благоговела перед его статусом знаменитости, но не была настоящей поклонницей его таланта.