Часть 5 из 20 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ах, так! – закричал Карлсон. – Лучший в мире строитель воздвигает башню, и что же происходит? Кто ставит вокруг неё ограду? Кто следит за тем, чтобы она осталась стоять во веки веков? Никто! Совсем наоборот: башню ломают, уничтожают да к тому же ещё и съедают чужую тефтельку!
Карлсон отошёл в сторону, присел на низенькую скамеечку и надулся.
– Пустяки, – сказал Малыш, – дело житейское! – И он махнул рукой точно так же, как это делал Карлсон. – Есть из-за чего расстраиваться!..
– Тебе хорошо рассуждать! – сердито пробурчал Карлсон. – Сломать легче всего. Сломать и сказать, что это, мол, дело житейское и не из-за чего расстраиваться. А каково мне, строителю, который воздвиг башню вот этими бедными маленькими руками!
И Карлсон ткнул свои пухленькие ручки прямо в нос Малышу. Потом он снова сел на скамеечку и надулся пуще прежнего.
– Я просто вне себя, – проворчал он, – ну просто выхожу из себя!
Малыш совершенно растерялся. Он стоял, не зная, что предпринять.
Молчание длилось долго.
В конце концов Карлсон сказал грустным голосом:
– Если я получу какой-нибудь небольшой подарок, то, быть может, опять повеселею. Правда, ручаться я не могу, но, возможно, всё же повеселею, если мне что-нибудь подарят…
Малыш подбежал к столу и начал рыться в ящике, где у него хранились самые драгоценные вещи: коллекция марок, разноцветные морские камешки, цветные мелки и оловянные солдатики.
Там же лежал и маленький электрический фонарик. Малыш им очень дорожил.
– Может быть, тебе подарить вот это? – сказал он.
Карлсон метнул быстрый взгляд на фонарик и оживился:
– Вот-вот, что-то в этом роде мне и нужно, чтобы у меня исправилось настроение. Конечно, моя башня была куда лучше, но, если ты мне дашь этот фонарик, я постараюсь хоть немножко повеселеть.
– Он твой, – сказал Малыш.
– А он зажигается? – с сомнением спросил Карлсон, нажимая кнопку. – Ура! Горит! – вскричал он, и глаза его тоже загорелись. – Подумай только, когда тёмными осенними вечерами мне придётся идти к своему маленькому домику, я зажгу этот фонарик. Теперь я уже не буду блуждать в потёмках среди труб, – сказал Карлсон и погладил фонарик.
Эти слова доставили Малышу большую радость, и он мечтал только об одном – хоть раз погулять с Карлсоном по крышам и поглядеть, как этот фонарик будет освещать им путь в темноте.
– Ну, Малыш, вот я и снова весел! Зови своих маму и папу, и мы познакомимся.
– Они ушли в кино, – сказал Малыш.
– Пошли в кино, вместо того чтобы встретиться со мной? – изумился Карлсон.
– Да, все ушли. Дома только Бетан и её новое увлечение. Они сидят в столовой, но мне туда нельзя заходить.
– Что я слышу! – воскликнул Карлсон. – Ты не можешь пойти куда хочешь? Ну, этого мы не потерпим. Вперёд!..
– Но ведь я поклялся… – начал было Малыш.
– А я поклялся, – перебил его Карлсон, – что если замечу какую-нибудь несправедливость, то в тот же миг, как ястреб, кинусь на неё…
Он подошёл и похлопал Малыша по плечу:
– Что же ты обещал?
– Я обещал, что меня весь вечер не увидят в столовой.
– Тебя никто и не увидит, – сказал Карлсон. – А ведь тебе небось хочется посмотреть на новое увлечение Бетан?
– По правде говоря, очень! – с жаром ответил Малыш. – Прежде она дружила с мальчиком, у которого уши были оттопырены. Мне ужасно хочется поглядеть, какие уши у этого.
– Да и я бы охотно поглядел на его уши, – сказал Карлсон. – Подожди минутку! Я сейчас придумаю какую-нибудь штуку. Лучший в мире мастер на всевозможные проказы – это Карлсон, который живёт на крыше. – Карлсон внимательно огляделся по сторонам. – Вот то, что нам нужно! – воскликнул он, указав головой на одеяло. – Именно одеяло нам и нужно. Я не сомневался, что придумаю какую-нибудь штуку…
– Что же ты придумал? – спросил Малыш.
– Ты поклялся, что тебя весь вечер не увидят в столовой? Так? Но, если ты накроешься одеялом, тебя ведь никто и не увидит.
– Да… но… – попытался возразить Малыш.
– Никаких «но»! – резко оборвал его Карлсон. – Если ты будешь накрыт одеялом, увидят одеяло, а не тебя. Я тоже буду накрыт одеялом, поэтому и меня не увидят. Конечно, для Бетан нет худшего наказания. Но поделом ей, раз она такая глупая… Бедная, бедная малютка Бетан, так она меня и не увидит!
Карлсон стащил с кровати одеяло и накинул его себе на голову.
– Иди сюда, иди скорей ко мне, – позвал он Малыша. – Войди в мою палатку.
Малыш юркнул под одеяло к Карлсону, и они оба радостно захихикали.
– Ведь Бетан ничего не говорила о том, что она не хочет видеть в столовой палатку. Все люди радуются, когда видят палатку. Да ещё такую, в которой горит огонёк! – И Карлсон зажёг фонарик.
Малыш не был уверен, что Бетан уж очень обрадуется, увидев палатку. Но зато стоять рядом с Карлсоном в темноте под одеялом и светить фонариком было так здорово, так интересно, что просто дух захватывало.
Малыш считал, что можно с тем же успехом играть в палатку в его комнате, оставив в покое Бетан, но Карлсон никак не соглашался.
– Я не могу мириться с несправедливостью, – сказал он. – Мы пойдём в столовую, чего бы это ни стоило!
И вот палатка начала двигаться к двери. Малыш шёл вслед за Карлсоном. Из-под одеяла показалась маленькая пухлая ручка и тихонько отворила дверь. Палатка вышла в прихожую, отделённую от столовой плотной занавесью.
– Спокойствие, только спокойствие! – прошептал Карлсон.
Палатка неслышно пересекла прихожую и остановилась у занавеси. Бормотание Бетан и Пелле слышалось теперь явственнее, но всё же слов нельзя было разобрать. Лампа в столовой не горела. Бетан и Пелле сумерничали – видимо, им было достаточно света, который проникал через окно с улицы.
– Это хорошо, – прошептал Карлсон. – Свет моего фонарика в потёмках покажется ещё ярче.
Но пока он на всякий случай погасил фонарик.
– Мы появимся, как радостный, долгожданный сюрприз… – И Карлсон хихикнул под одеялом.
Тихо-тихо палатка раздвинула занавесь и вошла в столовую. Бетан и Пелле сидели на маленьком диванчике у противоположной стены. Тихо-тихо приближалась к ним палатка.
– Я тебя сейчас поцелую, Бетан, – услышал Малыш хриплый мальчишечий голос.
Какой он чудно́й, этот Пелле!
– Ладно, – сказала Бетан, и снова наступила тишина.
Тёмное пятно палатки бесшумно скользило по полу; медленно и неумолимо надвигалось оно на диван. До дивана оставалось всего несколько шагов, но Бетан и Пелле ничего не замечали. Они сидели молча.
– А теперь ты меня поцелуй, Бетан, – послышался робкий голос Пелле.
Ответа так и не последовало, потому что в этот момент вспыхнул яркий свет фонарика, который разогнал серые сумеречные тени и ударил Пелле в лицо. Пелле вскочил, Бетан вскрикнула. Но тут раздался взрыв хохота и топот ног, стремительно удаляющихся по направлению к прихожей.
Ослеплённые ярким светом, Бетан и Пелле не могли ничего увидеть, зато они услышали смех, дикий, восторженный смех, который доносился из-за занавеси.
– Это мой несносный маленький братишка, – объяснила Бетан. – Ну, сейчас я ему задам!
Малыш надрывался от хохота.
– Конечно, она тебя поцелует! – крикнул он. – Почему бы ей тебя не поцеловать? Бетан всех целует, это уж точно.
Потом раздался грохот, сопровождаемый новым взрывом смеха.
– Спокойствие, только спокойствие! – прошептал Карлсон, когда во время своего стремительного бегства они вдруг споткнулись и упали на пол.
Малыш старался быть как можно более спокойным, хотя смех так и клокотал в нём: Карлсон свалился прямо на него, и Малыш уже не разбирал, где его ноги, а где ноги Карлсона. Бетан могла их вот-вот настичь, поэтому они поползли на четвереньках. В панике ворвались они в комнату Малыша как раз в тот момент, когда Бетан уже норовила их схватить.
– Спокойствие, только спокойствие! – шептал под одеялом Карлсон, и его коротенькие ножки стучали по полу, словно барабанные палочки. – Лучший в мире бегун – это Карлсон, который живёт на крыше! – добавил он, едва переводя дух.
Малыш тоже умел очень быстро бегать, и, право, сейчас это было необходимо. Они спаслись, захлопнув дверь перед самым носом Бетан. Карлсон торопливо повернул ключ и весело засмеялся, в то время как Бетан изо всех сил колотила в дверь.
– Подожди, Малыш, я ещё доберусь до тебя! – сердито крикнула она.
– Во всяком случае, меня никто не видел! – ответил Малыш из-за двери, и до Бетан снова донёсся смех.