Когда урок закончился и все дети разошлись, остались только Ника, ее мама и Ангелина. Преподаватель пригласила девочку присесть рядом с ней к столу, демонстративно игнорируя маму, но та не стала дожидаться приглашения и тоже уселась рядом, достала из сумки пакетик сока, печенье и спросила: – Вы не против, если Ника немного перекусит? Сделаем небольшой перерыв перед занятием? – Да, разумеется, – согласилась Ангелина и стала подбирать подходящие упражнения. – Вы знаете, Ника так сильно болела эти две недели, – неожиданно прервала молчание Лина. – Ей так плохо было с животом, и рвота, и понос, и боли постоянные, я уже затаскала ее по врачам, никто мне сказать не может, что с ней. Не могут поставить диагноз, представляете? Я уже на уши всю нашу поликлинику поставила, сказала, не уйдем оттуда, пока не скажут мне, что с ребенком моим, накричала там на всех. Но все без толку. Ангелина вежливо молчала, не зная, что ответить и зачем ей эта информация. Боковым зрением она видела, как Ника жадно ест печенье, запивая соком через трубочку. Она подумала, что для ребенка, который две недели мучился животом, это довольно странный перекус, но, естественно, вслух этого не сказала. Как и ожидала Ангелина, все занятие мама активно вмешивалась, подсказывала, уточняла, пыталась шутить, жаловалась на свое незнание французского. Ангелина закипала внутри, но внешне сохраняла спокойствие. «Более никогда, – повторяла она про себя, – более никогда не позволю ей сидеть на моих занятиях». После занятия она быстро распрощалась с Никой и ее мамой, а по дороге домой тщательно обдумывала, как бы отвадить маму ходить на занятия с дочерью. К счастью, на следующей неделе Ника пришла одна, и сложному разговору не пришлось состояться. – Давайте проверим ваше домашнее задание, – сказала Ангелина, когда дети успокоились, расселись и достали свои тетради. – Вам нужно было написать рассказ о своем любимом животном, реальном или вымышленном. Кто готов первым прочесть свой рассказ? Дина? Девочка по имени Дина, высокая, стройная, с веселым лицом и непослушной челкой встала, оправила юбку, слегка пнула под столом толкнувшего ее соседа, посмеялась над шуткой другого мальчишки, затем принялась читать свой рассказ про грифона. В рассказе было много грамматических ошибок, зато он сопровождался очень красивым и подробным рисунком, к тому же Дина так старательно выговаривала все звуки, что Ангелина не могла не улыбаться, пока слушала ответ ученицы. – Спасибо, Ди, просто замечательно, – сказала она, когда девочка закончила и стукнула тетрадью Артура по голове. – Кто следующий? Один за другим дети поднимали руки и читали свои рассказы. У всех было полно ошибок, но все были рады представить свою работу, было видно, что они постарались. Ангелина была очень довольна. – Твоя очередь, Ника. – Я не сделала задание… – Ника опустила голову, но потом подняла ее посмотрела прямо в глаза Ангелине. – Мне было очень плохо, у меня болел живот в выходные. Мы два раза скорую вызывали! «Я не могла сделать домашнюю работу», – сказала она с вызовом, и Ангелине показалось, будто она гордилась тем, что была больна. Ангелина задумчиво посмотрела на девочку. Слова, которые она только что сказала, не были ее словами. Это были слова ее матери. Но Ника пропустила их через себя и сделала их своими. Кажется, она действительно гордилась тем, что ей дважды вызывали скорую. Ангелина нахмурилась, и Ника приняла это на счет не выполненного задания, но на самом деле преподаватель подумала, насколько сильно мать влияет на дочь, как ее мысли становятся мыслями девочки, ее чувства становятся ее чувствами, и Ника уже не отличает, где заканчивается она и начинается ее мать. – Что ж, понятно, – сказала учитель. – Давайте продолжим занятие. Спасибо всем за вашу работу, Ника, надеюсь, ты сможешь выполнить задание к нашей следующей встрече. Ника чувствовала себя ужасно. С одной стороны, ей было стыдно, что она не выполнила задание, за которое всех остальных похвалили. С другой стороны, и это чувство было гораздо сильнее, ее охватила обида, потому что учительница, судя по всему, нисколько не прониклась тем, насколько она больна, не расспросила ее о том, почему вызывали скорую, что сказал врач, как она себя чувствует, не высказала сочувствия, не сказала, что задание – это ерунда, конечно же, она понимает, что болезнь гораздо важнее. Нике очень хотелось рассказать, что ее трижды вырвало в субботу и четыре раза в воскресенье. Что у нее не было сил и она лежала почти два дня в постели. Что ей нельзя было есть ничего, кроме очень гадкого лекарства, которое готовила ей мама, и его нужно было выпивать по одному стакану каждые два часа. Почти после каждого стакана ее тошнило. Ника уже давно как-то привыкла думать, что ее болезни делают ее особенной. Не такой, как все. Более других достойной сочувствия, сопереживания и почему-то восхищения. С одной стороны, ей часто было обидно, что из-за всех своих болезней она многое теряет – не может, например, пойти и поесть мороженого с другими детьми, ведь ей нельзя мороженое из-за непереносимости лактозы и пред-диабета. С другой, она привыкла думать о своих болезнях как о части себя. Такой части, которая делает ее немного лучше других, как бы странно это не звучало. Она питается только диетической и экологически чистой пищей. Не ест сахара, молока, масла, жиров, глютена, ее организм всегда чист от шлаков, токсинов и паразитов. Если вдруг иногда мама позволяет ей съесть шоколадку или картошку-фри в кафе, то вскоре после этого ей становится плохо, и маме приходится начинать очистительные процедуры. Иногда и вовсе доходит до того, что было на прошлой неделе. До сих пор все, кто знал о ее жизни, жалели ее и сочувствовали маме. Знакомые, родственники, школьные учителя, родители друзей и одноклассников. Врачи в поликлинике качали головами, грустно цокали языком, когда она приходила на очередной осмотр. Задавали вопросы, пристально всматривались в ее анализы, пожимали плечами. Никто не мог объяснить, откуда в ней, Нике, столько разных болезней. Казалось, они брались из ниоткуда. Мама старательно перечисляла симптомы. Тщательно записывала все рекомендации. Сокрушенно вздыхала, когда врачи вновь разводили руками. Иногда они ходили к другому врачу. Она принимала не в районной поликлинике, а в красивом маленьком кабинете с видом на набережную. Она не носила белый халат, а была одета в стильные костюмы и платья. Она всегда улыбалась, была доброжелательна, угощала их травяным чаем и усаживала в мягкие кресла. Ее звали Вероника Сергеевна. Ника знала, что один поход к Веронике Сергеевне обходится ужасно дорого. Она не знала точной цифры, но не раз слышала, как папа и мама вздыхали, называя это число, и понимала, что это очень много. Еще больше они вздыхали, когда после приема мама показывала папе список назначений, выписанных Вероникой Сергеевной. Потом папа молча протягивал маме свою карточку, и мама заказывала Аннике лекарства, витамины, мази, капли, добавки. Спустя какое-то время курьеры доставляли домой огромные коробки с баночками, тюбиками, бутыльками, которые занимали целый отдельный шкафчик в кухне. Потом они с Никой ехали сдавать анализы. Очень много анализов. Однажды у нее взяли одиннадцать пробирок крови. Она ненадолго потеряла сознание и проснулась от резкого запаха – медсестра поднесла к ее носу нашатырь. От этого Нику стошнило прямо в кабинете. Ника вынырнула из воспоминаний и оказалась вновь на занятии по французскому. Она поймала на себе странный взгляд репетитора. В нем не было сочувствия, которое она привыкла видеть в лицах взрослых, не было и осуждения за несделанное задание. Было что-то, что она не могла распознать. Какое-то пристальное внимание, словно женщина пыталась разглядеть что-то внутри Ники, но не могла понять, как это сделать. Нике стало неуютно, и она стала смотреть в тетрадь. * * * – Она очень, очень, знаете, нервная… истерики частые, на ровном месте, засыпает долго, просыпается рано, перевозбуждается от всего, даже не знаю, как она будет в школе учиться. И у нее волосы сильно выпадают, особенно, когда она вот так истерит. Доктор посмотрел на девочку поверх очков. Ника опустила глаза в пол. Она словно чувствовала себя виноватой в том, что она такая нервная и истеричная. Но доктор ничего не сказал. Он осмотрел ее голову, на которой явно виднелись несколько проплешин, постучал молоточком по коленкам, по рукам, потом сказал: – Вы знаете, дети дошкольного возраста в целом часто эмоционально нестабильны, истерики в таком возрасте скорее нормальны. Ну а выпадающие волосы – это навряд ли связано с нервами, тут вам, скорее, к трихологу надо, они волосами занимаются. – Нет, нет, вы не понимаете, – мама Ники даже подскочила на стуле. – Это не просто обычные детские истерики, я прямо совсем не могу ее успокоить, ее ничто не отвлекает, она так кричит… Еще на погоду это проявляется, метеозависимость у нее, понимаете? Вы отметьте, пожалуйста, в карте, что у нее есть неврологические нарушения, пусть учителя в школе знают, что к ней по-особому надо, чтобы она не переутомлялась… – По-особому – это вам в коррекционную школу, но у девочки сохранное развитие, так что, вот вам ваша карта, диагноз – здорова, по неврологии проблем нет, – врач вручил Лине желтую папку. Та поджала губы, посидела еще несколько секунд, затем схватила Нику за руку и быстрым шагом направилась на выход из кабинета. Ника едва поспевала за матерью. Она видела, что мама недовольна этим врачом, недовольна тем, что он не прислушался к ее мнению. Она хотела как-то поддержать маму, порадовать ее. – Я не буду истерить в школе, мам, честное слово! Я обещаю! Мама посмотрела на нее, но как-то странно, будто глядела сквозь девочку, на что-то за ней. – Я уже и не знаю, может, и не стоит тебе в школу сейчас идти. Может, в следующем году. – Нет, мама, пожалуйста! Я хочу сейчас! Я не хочу ждать еще год! Мне же уже почти семь, мама, и Антон идет в этом году, я хочу с ним в одном классе быть, ну пожалуйста, ну мам! Ника умоляюще смотрела на маму. Ей невыносима была мысль о том, что еще один год придется сидеть дома одной, когда столько ее знакомых начнут учиться в школе, а главное, Антон. Они так много представляли с ним, как будут сидеть за одной партой и вместе делать уроки. Нет, невозможно, нельзя пойти в школу через год. – Я буду вести себя хорошо, мама, вот увидишь. Никаких истерик. Даже если я устану. Я просто скажу, что устала, и не буду кричать. Я обещаю. – Хорошо. Попробуем. Но нужно найти хорошего невролога. Который даст нормальное заключение, а не такого, который дальше своего носа видеть не хочет. Трихолога придумал! – Мама, а может нам правда сходить к трихологу? Это такой врач, который лечит волосы? Может, он вылечит мои, и они начнут расти? И перестанут выпадать? – Не говори ерунды. Волосы выпадают, потому что ты болеешь. Трихолог тут не поможет, надо лечить весь организм, комплексно. Витамины пить, чиститься, искать причину. Ника вздохнула. Впрочем, хорошо уже, что мама больше не говорит про перенос школы на следующий год. Это важнее, чем волосы. Хотя, по правде говоря, ей очень бы хотелось пойти в школу с нормальными волосами, как все девочки, а не в одной из своих шапочек. У Ники было множество шапочек. Самых разных, на любой вкус и цвет. Для любого времени года, наряда и события. Теплые зимние шапки-шлемы, шапки-ушанки, множество вязаных шапочек для весны и осени – с ушками, завязками, круглые, треугольные, плотно облегающие голову и объемные, из толстых ниток. Были совсем тоненькие шапочки для теплой погоды – с цветами, бабочками, кружевными вставками, были шляпки, панамки, кепки, косынки и банданы для лета. Были совсем нарядные варианты, которые она надевала для выступлений на концерте в детском доме творчества и на дни рождения и праздники. Была специальная шапочка, подходящая к ее танцевальному костюму, который она носила на занятиях по хореографии. Ника никогда не выходила из дома без шапочки. С собой всегда было две-три запасных на всякий случай. В школе сначала ее постоянно спрашивали, почему она в шапочке, но потом привыкли и перестали. Она говорила правду – что носит шапочку, потому что из-за болезни у нее выпадают волосы. Дети просили показать, но она никогда не соглашалась, так как мама запрещала ей. Ника носила шапочки с трех лет. Она не ощущала их на себе, они стали словно продолжением ее головы. Ее залысины не особо смущала ее, но очень смущала маму, она всегда следила за тем, чтобы никто не мог их увидеть. Если на улице приходилось переодеть шапочку, мама всегда очень торопливо и суетливо загораживала ее всем телом, быстро переодевала ей шапку и поправляла так, чтобы не было видно лысых участков. Ника привыкла, что этого нужно стыдиться и прятать. Сейчас, когда ей было уже 11, Ника управлялась со всеми своими шапочками сама, и у нее не возникало мысли обнажать свою голову прилюдно. Антон этих шапочек не замечал. От слова совсем. Она носила шапочки, когда они познакомились (им было лет по пять или шесть) и все время после этого. Зимой, осенью и весной шапка была очевидна, летом многие дети ходили в панамках, так что это не вызывало у него никаких вопросов на протяжении первых лет их знакомства. К тому же он был мальчиком, его вообще мало интересовали чьи-то там шапочки, даже если это твой лучший друг Ника. Когда они учились в одном классе, другие дети спрашивали, почему она все время носит шапки, даже в помещении, но его это почему-то совершенно не удивляло. Ну нравятся человеку шапки, и что теперь. Однажды в апреле, в конце третьего класса Антона и четвертого класса Ники, они вместе шли домой со школы. Стояла первая весенняя жара, солнце припекало что было сил, дул приятный теплый ветер. Это были первые дни, когда мама не встречала Нику из школы, и они с Антоном шли медленно, заглядывая во все углы и подворотни, наступая во все лужи и поднимая все палки, камни, бумажки и прочие сокровища. Антон уже давно ходил из школы один, точнее, чаще всего он ходил с друзьям и одноклассниками, но, с тех пор как Нике тоже позволили ходить домой одной, он стал ждать ее после уроков (у нее обычно было на один урок больше), чтобы пойти вместе. Им очень нравилось ходить вместе, у них всегда было о чем поговорить, а иногда, наоборот, им хорошо было просто идти молча, щуриться на солнце, подставлять лицо ветру и думать о своем. Так было и в тот апрельский день. Солнце грело жарко, Антон чувствовал, что его голова под шапкой вспотела, и он снял шапку и подставил волосы освежающему ветру. Волосы приятно развевало на ветру, голова быстро остыла. – Ника, сними шапку, знаешь, как круто! – воскликнул он. – Мне мама не разрешает, – ответила та привычно. – Да ладно, никто не видит, мне тоже не разрешает, – засмеялся Антон. – Но сегодня же тепло так. Скоро вообще можно будет без шапок ходить. – Только не мне, – вздохнула Ника. Антон удивленно посмотрел на нее. Он впервые в жизни подумал, что и в самом деле никогда не видел подругу без шапки. В его памяти пронеслись вереницы шапочек-панамок-кепок-шляпок, которые он видел за годы знакомства на Нике, но так и не смог вызвать в памяти хотя бы один ее образ без шапки. Не смог вспомнить, какого цвета у нее волосы. Длинные они или короткие? Прямые или вьющиеся? – А ты почему всегда в шапке? – просто спросил он, словно и не слышал всех этих разговоров одноклассников в прошлом. – У меня почти волос нет. Я почти лысая, – ответила Ника. – Почему? – Не знаю. Из-за болезни какой-то. Антон пожал плечами. – Все равно сними, знаешь, как круто ветер в голову дует! Ника посмотрела на него со смесью недоверия и удивления. Она давно ждала, что он спросит ее про шапочку, про волосы, но он все не спрашивал. И вот теперь, когда он спросил, казалось, ему совершенно все равно, что она лысая. И ей вдруг нестерпимо захотелось снять шапку. Никогда раньше ей так этого не хотелось, она привыкла к этим шапкам, как к продолжению головы, а сейчас ей остро захотелось ощутить дуновение ветра на коже головы, почувствовать его прохладу. Она огляделась – до дома было еще довольно далеко, мама не могла увидеть ее в окно, вокруг никого не было – они шли через гаражи. Тогда она решилась, осторожно сняла шапку и наклонила голову к ветру. Это было божественно. Легкие струи теплого ветерка ласково гладили ее голую голову, приятно шевелили редкие пряди, она закрыла глаза и наслаждалась этим новым ощущением. – Ну, что я говорил? – радостно воскликнул Антон. – Правда же круто! А у тебя классная голова, ровная такая. Я слышал, что у лысых всегда видно, какой череп кривой. А у тебя вон, никаких шишек, нормальный такой череп. Ника посмотрела на него, не зная, что сказать на такой комплимент. Потом она расхохоталась и не могла остановиться до самого дома. Антон тоже хохотал. Так они и шли, захлебываясь смехом, пока не показались их окна. Тогда они снова натянули шапки. * * * На столе стояла большая коробка. Антон заглянул внутрь и увидел два десятка коробочек и баночек с разными лекарствами и витаминами. – Ты все это пьешь? – удивленно спросил он. – Ну да, – ответила Ника, – штук по 10 в день точно. А то и по 15, на завтрак, обед и ужин, – то ли в шутку, то ли всерьез добавила она. Антон взял наугад одну коробочку и принялся читать: витамин А, ретинола ацетат, никотиновая кислота (витамин В3), магний В6 форте… – Зачем так много?