– По вопросу покупки кое-какого оборудования для школы, – соврала я, не желая сказать девочке честно: «Елене Васильевне в голову пришла инфернальная глупость». – Не слушай Касьянову, – посоветовала Киса, – она вообще не училка. – А кто? – удивилась я. – Ее дочь замужем за владельцем нашей гимназии, – затараторила Киса. – Ленка раньше дома сидела. А потом ее к нам взяли. Она полное ку-ку! Ничему не учит. За нами следит, ее работа называется: «классная дама». Если кто себя плохо ведет, она родителям звонит, на перемене от нее покоя никому нет. Так странно иногда говорит. Субботин пришел в свитере, на нем статуя Свободы вышита, ему папа из Америки привез. Ленка Мишку в класс не пустила, велела домой возвращаться, переодеться и никогда не носить пуловер, который… Киса на секунду умолкла, потом снова зачастила: – …низкопоклонство перед Западом! О! Еле вспомнила. Если Мишаня еще раз в нем явится, Ленка сообщит об этом кому надо. Лампуша, что такое низкопоклонство? И кому надо сообщать про этот свитер? Зачем? Я встала и пошла к буфету. «Низкопоклонство перед Западом – массовая политическая компания, которая проводилась с конца сороковых до середины шестидесятых годов двадцатого века. Во время Великой Отечественной войны многие советские военнослужащие побывали в Европе и наивно восхищались товарами народного потребления. Несмотря на то, что шли военные действия, в магазинах продавались одежда и обувь, отличавшиеся от той, которой торговали в СССР. Многих поразило нижнее белье, туфли, симпатичные кастрюли-сковородки. А чулки-паутинка? Их в советской России тогда невозможно было достать. И в нашу страну потек ручеек всякого-разного. Кое-что везли демобилизованные военные, потом появились люди, которые стали привозить всякое-разное на продажу, в основном это были артисты, ездившие на гастроли за рубеж. Народ зашептался о том, что в Европе-то кое-что лучше, чем у нас. Интеллигенция хотела свободы творчества, знакомства с книгами, кинематографом, театральным искусством западных коллег. Сталину очень не понравились такие настроения в обществе, и началась борьба с низкопоклонством перед Западом. В СМИ стали активно писать об успехах советской легкой промышленности. Допускалась легкая критика. «Да, – писал какой-то журналист, – тем, кто шьет женские пальто, надо почаще обновлять фасоны. Но давайте посмотрим на качество! Советская зимняя одежда сшита из драпа, у нее подкладка из ватина, воротник – натуральный мех. Теперь посмотрим на пальтишко из Европы. Оно яркое, может показаться красивым, а по сути, дешевка из крашеной дерюги. Никакого ватина, воротник не меховой. В таком мигом замерзнешь, и оно потеряет всякий вид за один сезон носки! Наша одежда прослужит вам не менее пяти-семи лет…» Но женщины все равно предпочитали импортные, красивые, а не добротные, но страшные вещи. И тогда к тем, кто нахваливал европейские товары, стали применять карательные меры. Нахваливал иностранные ботинки, восхищался книгами западных писателей? В отпуск пойдешь зимой, в очереди на квартиру окажешься последним, и вообще можешь работу в НИИ потерять, более ни в одно приличное место не устроишься, пойдешь работать дворником. Отголоски этой битвы докатились и до времен моего детства. Когда я училась в пятом классе, папа побывал в Канаде, привез мне кофточку из мохера и жвачку. Я явилась на занятия в обновке и угостила кое-кого в классе «подушечками». На следующий день меня вызвали на совет дружины и устроили мне аутодафе. Наша завуч пообещала исключить меня из пионеров за низкопоклонство перед Западом, но на первый раз меня простили. Я открыла буфет и сделала вид, что ищу там чашку. Вот тебе, Лампа, сложная задача: как сейчас быть? Объяснить, что называть классную руководительницу сумасшедшей нельзя, прочитать ей лекцию о хорошем воспитании? Или промолчать, прикинуться, что ничего не слышала? Но ведь Кисуля не говорила о сумасшествии, всего-то сказала «ку-ку»! И то, что она назвала училку «Ленкой», тоже можно не заметить. Да уж, маленькие детки, и проблемы с ними маленькие. Подросли детки, подросли и проблемы. – Лампуша, ты заболела? – встревожилась Киса. – Вся красная, сопишь! – Думаю, как тебе объяснить, что нельзя называть взрослого человека «Ленкой», – честно ответила я, – и говорить про него «ку-ку» тоже некрасиво. – А как ее обозвать, если она сегодня сказала, что Ванька дебил от природы, потому что его родители сексуальные развратники? – спросила девочка. – Баба с ума сошла! – выпалила я. – Я тоже так считаю, полное ку-ку, – обрадовалась моя Киса и убежала. Я осталась одна. Ну, Лампа, ты умница. Сначала задумалась, как объяснить Кисе, что нельзя говорить про классную «полное ку-ку», а потом взяла и сама высказалась от души. Мой телефон звякнул, пришло сообщение от отца Вани. «Добрый вечер! Овощ, который после жарки похож на лук, неизвестен даже крутому специалисту. Можешь позвонить? Не люблю долго писать». Я быстро соединилась с Вонифатием. – Извини, – заговорил он, – пока накнопаешь весь текст, с ума сойдешь. Есть общество любителей экзотических растений. Это в основном богатые люди. Без больших денежных вложений оранжерею для цветочков, которые, например, растут в Индонезии, не оборудовать. Нужен особый температурный режим, освещение, почва, короче, масса всего, плюс спецы, которые за всем ухаживать будут. Обычный садовник для такой роли не подойдет. Добавь сюда стоимость самих растений, верхней планки у цены просто нет. Есть экземпляры, которые запрещено вывозить из той или иной страны. Для доставки редкостей нанимают вора, он украдет что угодно за бешеные деньги. Человек, у которого я про твой «жареный лук» спрашивал, из этой кагорты. Я имею в виду воров. Мы с ним когда-то в МГУ вместе учились. Все знать он не может. Про то, о чем ты спрашивала, не слышал. Сказал, что существует примерно девятьсот разновидностей данного овоща, а выращивают только двести двадцать из них. Например, лук беспомощный растет на Тянь-Шане, кашский лук в Казахстане и Китае. Есть и ядовитые сорта. Моему другу надо посмотреть на клубень или лист, чтобы понять, о чем ты говоришь. Фото есть? Хоть какой-то части. – Нет, – пробормотала я, – растение нарезали и пожарили. – Не все опасные лютики-цветочки сохраняют свои убийственные свойства после общения со сковородкой, – предупредил Вонифатий, – хотя есть и такие, которые делаются злее после кулинарной обработки. Что еще сообщил мой приятель: самый обычный лук, тот, что хозяйки повсеместно используют, может впитывать в себя жидкости. Если его залить каким-то соусом, он им пропитается и приобретет другой цвет и вкус. Если речь идет об отравлении, то, возможно, лук просто впитал яд. – Неужели эксперт, который исследовал материал, этого не знает, – пробормотала я. – Навряд ли он или она настолько глупы, – отозвался Вонифатий, – но иногда зрение затуманивают темные очки. – Очки? – повторила я. – Солнечные? – Денежные, – хмыкнул Вонифатий, – вместо стекол у них пачки купюр. Вот сотрудник и ослеп! Может, что-то еще надо? – Спасибо, есть над чем подумать. Зачем собирают опасных представителей флоры? – спросила я. – Коллекционеры люди странные, – вздохнул отец Вани, – одного радуют куски мыла, другого книги, третьего – картины. От чего только народ в восторг ни приходит! Пробки от бутылок, пустые сигаретные пачки, одежда знаменитостей, этикетки всех сортов и мастей. Если еще какие-то вопросы по моей теме возникнут, звони. Твоя Киса Ваньку под свое крыло взяла, а я ее матери помогу. Круговорот добра в природе. Я положила телефон на стол. И тут же раздался тихий звук, на почту примчалось послание кондитера. Глава двадцать третья Я открыла письмо и углубилась в чтение. «Многоуважаемая госпожа Ева Лампидус! Выражаю свои соболезнования в связи с кончиной вашего деда Максима Вульф. Сладкое утешение, которое вы хотите поставить на поминальный стол, будет превосходным. Лично я вижу его так! Лошади, украшенные черно-красными попонами, везут гроб с конфетами моей ручной работы. Если эта идея вам приятна, то, получив от вас одобрение, я в тот же секунд отправлю эскиз. Только уточню: кони, повозка, попоны – все съедобно. После того как безутешные родственники съедят трюфели, они могут полакомиться конями и повозкой. Никаких частей из пластика, картона, дерева, дешевых материалов, которые кое-кто включает в прайс за цену настоящего шоколада, в моих художественных изделиях нет! Я не облопошитель своих заказчиков. Как говорят русские: «Жду от вас ответа, как ворона сыр». С уважением беспредельной глубины любви к вам, госпожа Эви Ламбиду. Вечно ваш Алекс, креативная правая нога лучшего шоколатье Парижа». Сначала на меня напал истерический хохот. Алекс использует одного из переводчиков. Этих программ сейчас в интернете много. Но, к сожалению, не все они хорошо работают, поэтому француз стал правой ногой владельца кондитерской. Электронный толмач перепутал нижнюю и верхнюю конечности. И хорошо, что не мне предстоит оценивать композицию из коней и похоронных дрог со сладким. Можете считать меня женщиной без креативной жилки, но идея лакомиться таким изыском, на мой взгляд, чудовищна. Я начала тыкать одним пальцем в клавиатуру. «Многоуважаемый господин Алекс! Вы случайно отправили мне послание, адресованное Еве-Эви Лампидус-Ламбиду. Наверное, она ждет ваше письмо. Я надеюсь увидеть эскиз праздничного торта для моего мужа. Хочется, чтобы бисквит украшала надпись: «С днем рождения, дорогой Макс». Евлампия Романова. Ответ на мое послание не примчался мигом, как это случалось раньше. То ли Алекс был чем-то занят, то ли он присмирел, поняв, что в очередной раз накосячил. Я успела принять душ, почитать детектив, поговорить с Максом, который улетел в Минск, выключить свет, уютно устроиться под одеялом, прогнать с подушки Фиру, согнать со своей спины Мусю, закрыть глаза и задремать… И тут раздался гудок паровоза. Звук, леденящий кровь, который сообщает о появлении нового письма, мне установил Николаша со словами: – Надоело тебе слать письма, а потом узнавать, что ты их не читала, так как не знала о прибытии почты. Вот теперь ты точно услышишь. Под недовольное ворчание мопсих я встала, открыла ноутбук и увидела ответ Алекса: «О, госпожа Ивлампия! О, как я расстроен! О, какого дурака бросил ворон ловить! О, эти загадочные русские имена! Вы Ивлампи, а другая заказчица Эвалинора! Компьютер перепутал адреса. Находясь на пятках, выпрашиваю у вас признания моего греха и ниже всех окопов прощения». Я хихикнула. Может, посоветовать Алексу сменить программу-переводчика? Наверное, он хотел сказать, что стоя на коленях, нижайше просит прощения. И что там дальше? «Умоляю посмотреть эскиз торта, изо всех своих сил сотворил идею по вашим желаниям. Вечно ваш раб, сгрызенный мышами совести, Алекс». «Мыши совести» развеселили меня еще больше. Я открыла картинку и обрадовалась. Рисунок, который прилагался к безумному тексту, был хорош: прямоугольной формы высокий бисквит, на нем фруктовый сад: яблони, груши, вишни, кусты смородины. На ветках висят плоды-ягоды, зеленеет трава, в ней сидят зайцы и птицы. Еще есть ель и ворона с куском сыра в клюве, внизу стоит медведь с открытой пастью. Центральная часть сада пуста. Эскиз сопровождало письмо: «Объяснение концепта украшения. Это пожелания. Ягоды – пусть денег у вас окажется столько, чтобы не счесть, как смородину. Фрукты – работа. Ей надо быть сладкой для души. Зайцы – плодовитость, много детей, внуков, добрых родственников. Птицы – побольше путешествий. Ворона и медведь. Русская народная сказка. Удача. Медведь получил сыр! На центральной площадке надпись «С днем ангела, Рудольф». Прошу вашей реакции, бодрой критики. Ваш покойник слуга Алекс!» Я вздохнула. Хорошо, что француз не написал «олень Рудольф». И почему «покойник слуга»? Может, он имел в виду «покорный слуга»? Я начала зевать, спать хотелось до невозможности, но надо отправить креативщику некоторые поправки. Пришлось в очередной раз воспользоваться клавиатурой. «Спасибо, господин Алекс! Торт прекрасен. Ваша идея с пожеланиями замечательна. Есть пара мелких поправок. Сыр у вороны отнял не медведь, а лиса, это персонажи басни Крылова, которую у нас в России проходят в школах. На лужайке лучше сделать надпись: «С днем рождения, Макс», фамилию Вульф не указывать. Успеете ли вы изготовить торт к нужной дате? С уважением, Евлампия Романова». С чувством выполненного долга я захлопнула ноутбук, упала в кровать, закрыла глаза, и тут раздался надрывный звон. Пришлось опять взглянуть на мир. В спальне почему-то было светло, а будильник показывал восемь утра. Ночь пролетела мгновенно. Часы опять зазвонили, я стукнула их ладонью, но звук не стих. Через секунду мне стало понятно, что это телефон, на который сыплются сообщения от Махонина: «Привет. Тебе надо поехать к Ульяне Марковне, племяннице Надежды Федоровны. Капитонова вместе с дочкой Настей работала у покойных Кашиных. Ульяна служила у Ракитиных, она согласна поговорить», «Ау, отзовись, адрес Ульяны: улица Ларкина, девять, квартира двадцать», «Надеюсь, ты прочитаешь», «Хватит спать», «Ульяна уедет в пятнадцать часов», «Поторопись». В дверь постучали, потом раздался голос Розы Леопольдовны: – Лампа, надо обсудить идею! – Какую? – осведомилась я.