Закрыв за Морошко дверь, Максим прошел в комнату, достал гитару. Прикрыл глаза, пальцы сами перебором создавали приятную мелодию. Хотелось на нее положить стихи, но строчки все никак не хотели складываться, а главное, у этого неожиданного вдохновения совсем не было темы. Я создал свою жизнь из огня и пепла. Освещал тебе путь, только ты ослепла… Развязка показалась Королькову смешной. Решил не продолжать сочинение этой песни, взялся за другую. Что за путь у тебя, моя девочка, Для чего ты пришла в этот мир? Я влюбился в тебя каждой клеточкой, Ты мне шепчешь, что я твой кумир… «Да не, говно какое-то», — оценил собственное творчество артист. И перешел на бой. Музыка получалась бодрее, под нее просилось что-то менее лиричное. Кто сказал, что ты — наказание? Что чудовище ты, кто сказал? Ты, конечно, плохое создание. Но я взял и сам тебя наказал… На-ка-зал, наказал, наказал. И об этом тебе рассказал. Веселенькую песню, рождающуюся под действием виски, прервал телефонный звонок. — Масечка, ты уже освободился? — нежно лепетала в трубку Даша. — Да. — Приезжай ко мне! Или хочешь, я приеду. — Ну приезжай, если хочешь. И если не боишься. Я пьяный. — Люблю тебя любого. И хочу безумно! Скоро буду! Иволгина действительно приехала быстро. Впорхнула в его квартиру и тут же повисла на шее любимого. Корольков не оттолкнул ее, но и на объятия не отвечал. Вел себя сдержанно. — Ты чего такой? — спросила она. — Какой? — Злой. — Просто пьяный немного. — Понятно. Давай я сделаю тебя добрее? Иволгина принялась раздевать Максима, страстно целуя его. — Даш, не надо. Не хочу. Не получится ничего, я вон пьяный и без настроения. — А что такое? С Женькой поругался? — Немного, — соврал Максим. — Что-то он стал как-то ко мне относиться… Как-то… — С претензией? — Наверное. — Ну видишь, любимый. Когда ты был знаменит и востребован, с тобой все хотели дружить. А как только вся твоя жизнь пошла под откос, люди вокруг начали отворачиваться от тебя. Но у тебя есть я. Я буду всегда с тобой… — У меня есть ты. Единственная, кто не отвернулся от меня… — проговорил Корольков, и множество разрозненных кусочков — обрывки фраз, информация, случайные статьи в Интернете — все вдруг собралось в единую картину. — Это было твоей гениальной стратегией, да? — с отсутствующим взглядом проговорил он. — Изучила конкуренток, создала себя такой, чтобы мне понравиться… Избавилась от главной конкурентки, навела шороху в соцсетях, чтобы меня все ненавидели вокруг… — Максим, что ты такое говоришь? — Лишила меня опоры везде. Чтобы остаться единственным человеком в моей жизни?.. С каждым словом ярость нарастала и, казалось, заполняла каждую клетку тела Королькова. Даша в слезах мотала головой, только повторяя: «Нет, нет, это не так». Максим терял контроль над собой. В какой-то момент его тело словно потеряло связь с сознанием — крепкий парень схватил девушку за шею и прижал к стене. — Максим, прошу, не надо, — задыхаясь, молила она. — Не надо?! НЕ НАДО?! Ты мою жизнь сломала, сука! Ты убила Лику! Ты хочешь сломать жизнь Морошко! — кричал он вне себя и долбил кулаком в стену возле ее головы. Боль в костяшках пальцев вернула связь тела с сознанием, и он понял, что произошло только что. Разжал руку. Даша сползла по стене к полу, откашливаясь и рыдая. Она смотрела на него, прикрывая лицо руками, трясясь, глотая слезы. Некрасивая, несчастная. Судя по ее реакции, к ней уже применяли насилие. Возможно, жестоко обращались в детстве. И это объясняло наличие отклонений в ее психике. Максим мгновенно пожалел о случившемся. Помог подняться девушке, прижал ее к себе. Обнимал, жалел, но она не отвечала на эту поддержку. Тогда он провел ее в кухню, заставил выпить сначала стакан воды, потом рюмку виски. И когда она успокоилась, они еще какое-то время сидели молча за столом. Потом зареванная Иволгина поднялась и молча вышла из квартиры. Корольков не стал препятствовать ей. Он допил все, что оставалось в бутылке, и выключился, едва добравшись до кровати. Глава 25 Проснулся Макс ближе к обеду. Тяжелым грузом на него навалилось осознание всего, что произошло накануне. Сонный разум метался между самобичеванием, раздуваемым чувством вины и обвинениями в адрес Даши. «Вот тварь… Рассорить меня со всеми… Лишить всякой поддержки… Добиться того, чтобы я остался один! И выступить в роли спасительницы! Конечно, я потом бы впал в зависимость от нее! С другой стороны — сам хорош. Вовлекся в эту историю. Можно ведь было просто зарубить все на корню, когда только понял, что она за человек…» Дозвониться до фанатки он предсказуемо не смог — «абонент не в сети». Поэтому быстро умылся, собрался и поехал на такси по знакомому адресу. Проскочил в подъезд с какой-то женщиной. Поднялся на нужный этаж. Дверь заперта. Позвонил, но никто не спешил открывать. Максим настойчиво нажимал на звонок и долбился в квартиру. Наконец-то щелкнул замок, дверь открылась. Перед Корольковым стояла осунувшаяся девушка с впадинами под глазами, собранными в лохматую дульку волосами (еще вчера роскошно струящимися по ее плечам). По красным глазам можно было понять: этой ночью она выплакала, возможно, больше, чем за всю предыдущую жизнь. Она молчала. — Я войду? — тихо спросил Максим. Вообще-то он готовился к словесной перепалке. Ожидал встретить истерику. Обвинения. Подбирал слова, которыми будет защищаться. Но встреча пошла совсем по другому сценарию. Они переместились в комнату. Здесь пахло цитрусами. Корольков огляделся: на небольшом журнальном столике рядом с бутылкой виски стояла тарелка с тонко нарезанными кружочками лимона и апельсина. Тут же лежал большой кухонный нож, которым разделывалась эта скромная закуска. Максиму вспомнилась первая встреча с Ликой, когда она стаскивала фрукты с бокалов. Тоска, приправленная ненавистью к Даше, начала сжимать сердце. Но он быстро отогнал это чувство, переместив внимание на Иволгину, которая взяла стакан с виски и присела на кровать. Ее взгляд ничего не выражал, и возникало ощущение, что перед ним абсолютно пустой бездушный манекен. Без желаний, без чувств, без воли. — Даш. Прости, что я сорвался вчера. Я не должен был… — Пропустим. Все кончено, Максим. Иволгина не смотрела на него. — Знаешь, я так много лет росла над собой, чтобы дотянуться до тебя. — Даша улыбалась, а по щекам бежали слезы. — А оказалось, что ты был недостоин даже той прыщавой толстухи, которой я была когда-то. Ты же моральный урод, Корольков.