– Мы должны были доехать до Стоктона! – возражаю я. Он устало смотрит на меня. – Должны были, но не можем. Дороги сильно затопило. Как только рассветет, мы сразу же двинемся в путь. Я не могу здесь останавливаться. Мне нельзя оставаться в Сан-Франциско. – Тебе нужен ночлег? – спрашивает Колби, когда я выхожу в холодную ночь. Я его игнорирую и быстро иду к кассе. Может, еще успею купить билет в другой город. Но в окошке, словно в качестве злобной насмешки над моим несчастьем, большими буквами написано «ЗАКРЫТО». Сердце ухает вниз, мысли путаются в голове. Успокойся. Просто думай. Я прислоняюсь к зданию, наблюдая, как все пассажиры собирают сумки и выходят на улицу, чтобы ждать своего транспорта. Я, насколько возможно, прячусь в тени. Затем нажимаю кнопку на дешевых марвеловских часах, которые Джек подарил мне в качестве шутки на день рождения. Уже почти десять. Вздыхаю. Ночь на улице не входила в мои планы на сегодня, но, похоже, у меня нет выбора. Я затягиваю ремешки на рюкзаке и иду дальше по улице. Нужно найти церковь или переход – какое-нибудь местечко, где можно пересидеть до рассвета. Мои кеды не издают ни звука на мостовой, пока я миную большую фреску Девы Марии, нарисованную красками цвета фуксии и ярко-розовой. Меня так завораживает картинка, как цвета рассекают темноту ночи, что я замираю. Я часто слышала о красочности Сан-Франциско, но такого все равно не ожидала. Мне хочется опустить голову и идти дальше, но энергетика этого места так и молит смотреть дольше, и не в моих силах противостоять ее зову. Передо мной вырастают ряды домов в викторианском стиле – все разных оттенков синего. Я прогуливаюсь мимо винного магазинчика с золотыми подоконниками, на которых растут пышные пионы и свежая кинза. Прохожу под лаймово-зеленым пожарным выходом и останавливаюсь от мяуканья рыжей кошки с оторванным кусочком уха, которая протягивает ко мне лапку через решетку. Я улыбаюсь и на секунду присаживаюсь, чтобы отбить ей «пять». Трамвайные провода шипят от электричества, потрескивающего вдоль линий. Всего на пару минут реалии того, кто я и что сделала, ускользают на задворки моего разума, гонимые таким мощным запахом закваски и морского воздуха, что я почти ощущаю привкус залива на языке. В реальность меня возвращает какой-то шорох. Я мигом поворачиваюсь. Уличные фонари выглядят как туманные ореолы за низкими облаками. Это город. Города всегда шумные. Я поворачиваюсь обратно и ускоряю шаг, надеясь, что никто не увидел, как я подпрыгнула от шороха, который, скорее всего, издала кошка. Но затем он вновь раздается. Это уже не столько похоже на шорох, сколько на тихие шаги по бетону. Прямо позади меня, приближающиеся. Я вновь оглядываюсь, страх так быстро наполняет мои жилы, что я слышу свое порывистое сердцебиение в ушах. – Кто там? – Мой голос дрожит, но я пытаюсь дышать спокойно. Это не они. Не они. Не они. Смотрителей больше нет. Все изменилось. Мне не нужно бояться. Просто дыши. Мне необходимо успокоиться, но я не могу избавиться от ощущения, что вот-вот стану типичной первой жертвой в ужастике. Камера стремительно приближается ко мне сзади, чтобы уловить момент, когда я развернусь и увижу небольшого зверька, выходящего из тени. Я выдохну с облегчением, а когда повернусь обратно, непременно замечу психопата в маске и с электродрелью, и после кто-то найдет мой недоеденный труп под мостом Золотые Ворота. И это еще лучший вариант развития событий. Ведь если это смотрители, мое тело уже никто никогда не найдет. «Никто не видел их почти два года», – напоминаю я себе. Я подпрыгиваю и поворачиваюсь на какой-то звук. Из-за мусорного бака выбегает серая кошка. Я пытаюсь подавить крик. Ладно, значит, это все же была кошка. Теперь мне просто нужно повернуться… Я разворачиваюсь. Ни маски, ни электродрели. Велика вероятность, что я просто слишком остро на все реагирую. Я в незнакомом городе. Вполне естественно чувствовать себя не в своей тарелке в новой обстановке, верно? Но затем я вновь слышу шорох. Поднимаю взгляд, и вот он – едва различимый силуэт, попавший под край света фонаря. Я могу поклясться, что что-то увидела. Или кого-то. Не знаю, игра ли это воображения, но я не трачу время на выяснения. Я максимально быстро начинаю плестись вслепую по тротуару. Сквозь густой туман почти ничего не видно, но мне удается различить огни небольшого лавандового здания в противоположной части улицы. Кафе «Алоэ». Похоже, это единственное заведение, которое до сих пор открыто. Я распахиваю дверь, тихий звон колокольчика звучит дико не к месту на фоне моего ужаса. Останавливаюсь и пытаюсь перевести дыхание. Меня обволакивает теплый запах молотого кофе. За столиком в задней части кафе сидят двое хипстеров с семью разными гаджетами, подключенными к стене цвета баклажана, а напротив окна читает книгу парень в толстовке. Я прохожу дальше, мои «конверсы» скрипят по потертому деревянному полу. Услышав, как вновь звякнул колокольчик при закрытии двери, я плетусь к столику у витрины. Он задвинут в угол, над ним висит постер к фильму «Братство Кольца». Отсюда удобно наблюдать за улицей так, чтобы меня не увидели. Я поглядываю в окно, но там ничего нет, кроме витков тумана на черной улице. Парень, который сидит в другой части кафе, отрывается от книги. На нем темная шапка и серая кенгурушка. На его бровь наклеен пластырь, но даже издалека видно, как под ним расцветает синяк. На нижней губе едва-едва начала заживать ранка. Он берет бумажный стаканчик и делает глоток. Стаканчик выглядит смехотворно крошечным в его ручищах, которые тоже перевязаны. О, славно. Все просто прекрасно. Он совсем не похож на серийного убийцу. Я вновь перевожу взгляд на окно, отчасти ожидая увидеть силуэт в тумане. Там никого нет, но вид пустой улицы больше похож на угрозу, чем на утешение. Я знаю, что кто-то наблюдал за мной. Кто-то, кто может лазить по стенам. Мой поток размышлений прерывает мужской голос, и я вздрагиваю. – Кофе? – спрашивает официант, поднимая свободную руку при виде моего перепуганного лица. Он старше меня – лысый, с блекнущими татуировками по бокам головы. В каждом ухе минимум три сережки, нижняя часть лица заросла густой рыжей бородой. На его бейдже написано «Гейб». Я с трудом сглатываю и качаю головой. У меня есть кое-какие сбережения, но их нужно тратить с умом. – Простите. Я уйду через минуту, ладно? Он смотрит на меня с мгновение, а затем наполняет щербатую чашку на краю столика и ставит ее передо мной. – О, мне… – начинаю я, но официант качает головой. – Мы закрываемся через два часа, а этот кофе все равно выльют. Ты делаешь мне одолжение. Я поднимаю глаза, на секунду встречаясь с ним взглядом. Доброту редко оказывают за просто так, особенно женщинам. Я научилась не принимать одолжения от других, хотя это и не спасало меня от нежелательного внимания. Но мужчина не пытается подмигнуть мне со всей деликатностью, которую можно почерпнуть только из порно. Нет, он вообще смотрит в окно, словно видит, что я боюсь чего-то, притаившегося под покровом ночи. – Спасибо, – шепчу я. Он кивает и переходит к хипстерам. Я обхватываю задубевшими пальцами чашку и тихо ахаю, когда сквозь керамику в мою кожу проникает тепло. На секунду в мой разум просачивается воспоминание о том, как я садилась в джакузи на пижамной вечеринке Эштин в честь конца учебного года. Закусываю язык. Сейчас не время для этого. Я не плакала уже много месяцев и вряд ли бы смогла, даже если бы захотела. Боль так глубоко погребена в моей груди, что за ней нужно нырять – сомневаюсь, что мне удалось бы ее найти за один раз. Для меня она потеряна, пока я не решусь хорошенько ее поискать. И меня это вполне устраивает. Я снимаю рюкзак с плеча и неохотно его открываю, будто внутри затаилось нечто опасное и вот-вот выпрыгнет наружу. Рассматриваю конверт, за который пришлось отдать почти три зарплаты, когда я жила в Сиэтле. У меня кишка тонка, чтобы его открыть. Делаю глубокий вдох, за время которого успеваю напомнить себе, что я трусиха и не могу сделать то, что планировала при его покупке. С моего побега из дома прошло пятнадцать месяцев. Я думала, что со временем стану храбрее, но все с точностью наоборот. Последний раз я видела плакат о моей пропаже двенадцать месяцев назад. Свое лицо в новостях – девять месяцев назад. «Местная девушка исчезает после страшного пожара» – гласила подпись, сопровождаемая фотографией, которую сделала моя мама на Манхэттен-Бич, где я в обтягивающем бежевом топике, из-за чего кажется, будто я голая. Увидев ее впервые, я закатила глаза – мама явно не отдавала себе отчет, когда вручала эту фотографию полиции. На секунду я представляю, как дразнила бы ее по этому поводу вместе с Кармен. А затем меня придавливает реальность – такая тяжелая, что может оставить вмятину в полу под моими ногами. Я больше никогда не буду с ними смеяться. Не после того, что я натворила. С воспоминанием о криках приходит и вонь горящей древесины, в сравнении с которой мой страх перед смотрителями кажется чуть ли не смехотворным. Я знала, что мой поступок карается смертным приговором у смотрителей. Честно говоря, я даже ждала его. Ждала цветка королевы ядов, прибитого к нашей передней двери. На протяжении многих месяцев до побега я просыпалась пораньше, чтобы проверить, все ли чисто, пока мама не обнаружила его первой по пути на работу. Это был лишь вопрос времени, прежде чем я все испорчу и потеряю контроль. Просто я никогда не представляла – ни в одном из тысяч кошмаров, – насколько ужасающими могут быть последствия. Я так сильно прикусываю язык, что чувствую кровь. Не знаю, как долго я так сижу, попивая кофе и глядя на извивающийся туман, жмущийся к витрине. Но, наверное, долго, поскольку хипстеры уже уходят. Подходит Гейб, чтобы подлить мне еще кофе в чашку. Я тихо бормочу благодарности, на что он кивает и возвращается к прилавку. Я наблюдаю за Мистером Кровавые Костяшки, пока он читает. Он проводит большим пальцем по нижней губе, и меня привлекает это движение. Несмотря на синяки, он вообще-то… В моем животе пробуждается что-то давно забытое. Я не собиралась говорить, что он симпатичный, поскольку последнее, что нужно человеку в бегах, это бестолковая влюбленность. Дома я несколько месяцев встречалась с парнем – Натаном Пересом. Футбольный игрок, умопомрачительная внешность, ужасно целуется. В десятом классе мы расстались. Он расплакался. Я – нет. С тех пор я целовалась с парой парней, но не после побега. Мой взгляд вновь сосредоточивается на губах Кровавых Костяшек. Ладно, теперь я откровенно пялюсь. Только не смотри на меня. Не смотри, не… Упс. Посмотрел. Мы снова встречаемся взглядами. Я тут же ощетиниваюсь, меняя образ девушки, которая еще час назад буквально бежала от тумана, на «если подойдешь ко мне, я выпотрошу тебя за десять секунд». Еще один маленький трюк, которому я научилась за годы путешествия в одиночку. Он вскидывает поцарапанную бровь и усмехается. Будто считает мой тщательно проработанный злобный вид интригующим. – Что? – спрашиваю я. Лучшая защита – нападение, верно? Он снова поднимает голову и изображает удивление. Затем делано смотрит себе за спину и обратно на меня, едва сдерживая смех. – Ничего. Я вновь обхватываю чашку пальцами и, поднося ее к губам, немного проливаю кофе. Вот черт! Быстро смотрю на парня, надеясь, что он ничего не заметил. Но, естественно, он все видел. Клянусь, он улыбается, когда опускает взгляд на ежедневник перед собой. Интересно, что он там пишет? «Дорогой дневник! Последние новости: девушки по-прежнему разливают жидкости в моем присутствии». – Ай! – шепчу я, обжигаясь о кофе. Определенно не мой день. Или год. Или жизнь. Я как раз собираюсь встать и попытать удачу с тем стремным туманом на улице, когда кто-то кладет салфетку на мой стол. Поднимаю взгляд на Кровавые Костяшки. – Все нормально? – спрашивает он. – Ага, – бурчу я, инстинктивно отодвигаясь подальше, пока он садится на противоположный стул. – Я говорил Гейбу не подавать кофе таким горячим, – замечает он, протягивая руку. Я не шевелюсь. Он же не ждет, что я попрошу его о помощи, ведь так? – Со мной все хорошо, – настаиваю я, но в моей интонации слышится четкий посыл: «Будь добр, отвали».