Алистер Маклин. Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12 Глава 13 * * * Алистер Маклин. МАРИОНЕТКА Глава 1 — Пристегните, пожалуйста, ремни и потушите сигареты. Через несколько минут наш самолет приземлится в Амстердаме, в аэропорту Скипхол. Голос голландской стюардессы был приятным и звучным. Такие голоса у большинства стюардесс, обслуживающих европейские авиалинии. — Наш экипаж надеется, что полет доставил вам удовольствие. Мы уверены, что и пребывание в Амстердаме будет приятным. Я уже успел кое о чем поболтать с ней во время полета. Обаятельная девушка! Правда, слишком оптимистично смотрит на жизнь: лично мне полет не доставил ни малейшего удовольствия. От визита в Амстердам я тоже не жду ничего хорошего. Я не испытывал удовольствия от полетов с того самого дня, когда отказали моторы ДС-8, стоило только самолету подняться в воздух. Именно тогда я сделал для себя два вывода. Первый: реактивный самолет падает подобно бетонной балке. Второй: пластическая операция длится невероятно долго, очень болезненна и к тому же не всегда бывает успешной, хотя стоит баснословно дорого... Даже если Амстердам один из самых красивых городов мира и в нем живут дружелюбные люди, я не думаю, что меня ждет приятное времяпрепровождение. Деловая поездка за границу исключает такую возможность. Огромный КЛМ ДС-8 начал терять высоту. Я не очень-то суеверен, но подумал о том, что любой самолет может свалиться на землю, оглядев салон и пассажиров. Кажется, большинство пассажиров думает точно так же, как я: лететь самолетом—сущее безумие. Одни пассажиры сидели, судорожно вцепившись в подлокотники фирменных кресел, другие с напускным равнодушием откинулись на сиденьях, третьи непринужденно болтали о чем-то с преувеличенным возбуждением храбрецов, готовых с улыбкой на губах встретить смерть. Точно так же говорят и радостно размахивают руками перед восхищенными толпами люди, которых колесница подвозит к гильотине. Да, есть и такая категория людей. Эти люди, как правило, послушны закону. Они—не злодеи, они — самые обычные, ничем не примечательные обыватели. Возможно, я несправедлив к этим людям, называя их ничем не примечательными. Возможно, подобной характеристикой уничтожаю их, тем более что она может быть оправдана только в том случае, если есть возможность сравнить этих заурядных людей с какими-то другими, особенными. Например, с двумя девушками, находящимися на борту этого самолета. При сравнении с этой парочкой многие другие пассажиры и вправду покажутся самыми заурядными. Я посмотрел на девушек. Они сидели в третьем ряду, и нас разделял проход. Мой интерес к ним не привлек внимания других пассажиров. Большинство сидящих неподалеку мужчин не отрывали от них глаз с той самой минуты, как наш самолет взлетел с аэродрома Хитроу. Вот если бы я делал вид, что совершенно не интересуюсь ими, то наверняка обратил бы на себя всеобщее внимание. Девушки сидели рядом. Конечно, двух сидящих рядом девушек можно встретить где угодно, но на то, чтобы найти таких, как эти, понадобятся лучшие годы жизни. У одной волосы иссиня-черные. Светлые волосы другой сверкали как платина. Обе были в мини-платьях. Брюнетка — в белом, блондинка — в черном. К тому же у обеих были потрясающие фигуры, наглядно демонстрирующие, какой огромный прогресс сделали лучшие представительницы слабого пола со времен Венеры Милосской. Да, поглазеть было на что! Самое удивительное, что красота этих девушек была не смазливой и безличной, присущей девицам, получающим призы на конкурсах. Обе отличались утонченным изяществом, и их лица были незаурядными и отмеченными явным присутствием интеллекта. Такие лица останутся прекрасными и через двадцать лет, в то время как все новоявленные победительницы конкурсов за такой долгий срок увянут и уже не смогут претендовать на роли красавиц. Блондинка дерзко, но дружелюбно улыбнулась мне. Я ответил ей бесстрашным взглядом. Неумелому хирургу, тренировавшемуся на моем лице во время пластической операции, не удалось сделать идентичными обе его половины. Именно по этой причине бесстрастное выражение моего асимметричного лица совершенно не поощряет к общению. И все же блондинка улыбнулась мне! Я заметил, что брюнетка слегка толкнула ее локтем и неодобрительно нахмурилась. На лице блондинки появилась гримаса, улыбка исчезла, и я отвернулся. До посадочной полосы оставалось не более двухсот ярдов. Чтобы не думать, что у самолета при приземлении могут не сработать шасси, я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и стал размышлять о девушках. Мне не чужды многие недостатки, но никто не посмеет упрекнуть меня в отсутствии здравого смысла и эстетических норм при выборе своих помощниц. Более пяти лет работала со мной Мэгги, двадцатисемилетняя брюнетка со светлым, правда не блестящим умом. Мэгги — девушка аккуратная и трудолюбивая. Она рассудительна, ей можно доверять, но самое главное достоинство Мэгги в том, что она никогда не ошибается, хотя в нашем деле почти не бывает случаев, чтобы человек не сделал одного или двух промахов. Кроме того, я и Мэгги симпатизируем и доверяем друг другу, а в нашем деле потеря взаимного доверия, даже на короткое время, может привести к неприятным, а иногда и непоправимым последствиям. Вместе с тем наша привязанность и дружба не обременяют нас: взаимные претензии могут привести к губительным последствиям. Сейчас для меня выполняет свое первое задание Белинда, двадцатидвухлетняя блондинка из Парижа, полуфранцуженка-полуангличанка. Пока она еще вещь в себе. Не то что она являлась для меня загадкой, просто я еще недостаточно хорошо изучил ее. Французская полиция, направляя своего агента, как, например, ко мне Белинду, одновременно посылает его полное досье, в котором указаны все факты биографии — как в прошлом, так и в настоящем. Я заметил, что Белинда не питает ко мне почтения, которое положено иметь к людям, старшим по возрасту и опыту, не говоря уже о благоговении перед своим шефом. Вместе с тем она выглядит спокойной, деловой и находчивой. А это полностью компенсирует ее сдержанность по отношению ко мне. До этой поездки девушки ни разу не были в Голландии. Именно поэтому они и сопровождали меня сейчас. Такие очаровательные девушки встречаются в нашей, далеко не очаровательной профессии еще реже, чем меховые манто в Конго, и есть почти стопроцентная гарантия, что преступные элементы ни в чем не заподозрят их. Наконец, самолет приземлился. Самое удивительное то, что шасси выдержали. Я открыл глаза и стал обдумывать более важные проблемы. Дюкло... Джимми Дюкло ожидает меня в аэропорту Скипхол, чтобы сообщить важную информацию. Настолько важную, что исключалась отправка шифровки по обычным каналам, и настолько срочную, что некогда было ждать прибытия дипкурьера из нашего посольства в Гааге. Я не задумывался над тем, какие именно сведения мне должен сообщить Дюкло. Через пять минут это станет известно. Я знал только одно: именно эта информация особенно необходима мне. Источники Дюкло очень надежны, и их сведения всегда стопроцентно достоверны. Дюкло отлично знает свое дело и никогда не ошибается. Самолет замедлил ход, и сбоку, из-за главного корпуса, подали трап для пассажиров. Я отстегнул ремень, встал, мельком, безразлично взглянул на Мэгги и Белинду и, ничем не выдавая, что знаком с ними, пошел к выходу, не дожидаясь полной остановки самолета. Персонал авиалинии не одобряет такого поведения, да и пассажиры всем своим видом показывали, что считают меня нахалом, который лезет без очереди, не считаясь ни с кем. Я не обращал внимания на их косые взгляды, давно смирившись с тем, что популярность мне не угрожает. Стюардесса все же улыбнулась мне, но эта улыбка не была знаком признания или одобрения моей внешности. Люди иногда улыбаются, если кто-то вызывает у них либо интерес, либо опасения, а возможно, и то и другое сразу. Когда мне случается летать, если не считать полетов во время отпуска раз в пять лет, я вручаю стюардессе запечатанный конверт для передачи командиру экипажа, а тот, желая произвести на хорошенькую девушку впечатление, доверительно сообщает ей о содержании вложенной в конверт бумаги: стандартного предписания об оказании мне при любых обстоятельствах всяческого содействия. Откровенно говоря, бумага обеспечивает только быстрое и безукоризненное обслуживание во время завтраков и обедов, а также при обслуживании в баре. Другая привилегия, которой пользуются мои коллеги и я, действительно чрезвычайно полезна, так как освобождает нас (как и дипломатов) от таможенного досмотра. Эта привилегия всегда кстати: в моем багаже обычно имеется пара безотказно действующих пистолетов, небольшой, но хорошо подобранный набор инструментов для взлома, а также несколько запрещенных приборов, на которые иммиграционные службы развитых стран смотрят весьма неодобрительно. Я никогда не беру с собой оружия: его может случайно заметить сосед по креслу и поднять никому не нужную тревогу. Более того, только сумасшедший станет стрелять в салоне современного самолета. Это, кстати, и объясняет поразительные успехи угонщиков самолетов: взрыв в герметизированном пространстве обычно приводит к самым фатальным последствиям. Дверь самолета открылась, и я ступил на трап. Двое служащих аэропорта вежливо посторонились, пропуская меня. Я направился в аэровокзал к двум эскалаторам, увозящим и привозящим пассажиров. В конце эскалатора, доставляющего пассажиров на выход, повернувшись спиной к эскалатору, стоял какой-то мужчина среднего роста, худощавый, темноволосый, с морщинистым, смуглым и несимпатичным лицом, холодными глазами и узкой щелью вместо рта. Мне бы не хотелось, чтобы такой тип наносил визиты моей дочери. Впрочем, одет он был достаточно респектабельно: черный костюм, черный плащ, а в руке большая, новенькая, фирменная сумка авиакомпании. Но меня мало волновали несуществующие поклонники несуществующих дочерей, и я перестал думать об этом. Оттуда, где я стоял, был хорошо виден эскалатор, доставляющий пассажиров к самолетам. На дорожке стояло четверо мужчин. Одного из них я тут же узнал. Высокий, худой, в скромном сером костюме, с тоненькими усиками, внешне похожей на преуспевающего бухгалтера. Джимми Дюкло — собственной персоной. Я успел подумать, что свои сведения он действительно считает необыкновенно важными и срочными, коль явился сюда, чтобы перехватить меня уже при выходе из самолета. Я успел также подумать, что для того чтобы войти в аэровокзал, ему надо было подделать пропуск полицейского. Это казалось логичным: Джимми — виртуоз по подделыванию документов. Я успел еще подумать, что нужно будет вежливо и по-дружески помахать ему рукой и улыбнуться. Именно так я и поступил. Он тоже помахал мне рукой и улыбнулся. Улыбка длилась меньше секунды, превратившись в гримасу ужаса. И тут я почти подсознательно заметил, что направление его взгляда слегка изменилось. Я резко обернулся. Смуглый мужчина в черном плаще уже не стоял спиной к движущейся дорожке эскалатора. Он повернулся на сто восемьдесят градусов и стоял лицом к ней, как-то странно сжимая сумку под мышкой. Все еще не сознавая, что происходит, я среагировал инстинктивно и приготовился к прыжку. На это ушла целая секунда, а мужчина в черном плаще мгновенно (я подчеркиваю: мгновенно!) совершенно убедительно доказал и себе и мне, что этой секунды ему вполне достаточно. Он был наготове, а я — нет, и его реакция оказалась действительно молниеносной. Едва я сделал движение, как он резко повернулся и ударил меня ребром сумки в солнечное сплетение. Фирменные сумки авиакомпаний всегда бывают мягкими. Но эта! Меня никогда не били копром для забивания свай. Я и сейчас не горю желанием почувствовать на себе удар копра, забивающего сваю: теперь у меня есть ясное представление, что это такое. Я рухнул на пол, словно чья-то гигантская рука дернула меня за ноги, и лежал совершенно неподвижно. Однако был в полном сознании: мог слышать, видеть и в какой-то степени оценивать, что происходит вокруг. Только не мог даже пошевелиться. Мне доводилось слышать о шоке, поражающем сознание человека, но я впервые в жизни испытывал шок, физически полностью парализовавший меня. Казалось, все происходит как при замедленной съемке. Дюкло внезапно обернулся, но сойти с дорожки эскалатора было невозможно. И назад он повернуть не мог: за его спиной стояли трое мужчин, делая вид, будто ничего не замечают. Только позже, значительно позже я понял, что они были сообщниками человека в черном плаще и стояли за спиной Дюкло, чтобы заставить его оставаться на дорожке эскалатора, несущего его навстречу смерти. Сейчас, когда с тех пор прошло много времени, я понимаю, что это было дьявольски хладнокровное убийство, выделяющееся из всех, о которых довелось слышать. Хотя в своей жизни я довольно наслушался историй о людях, закончивших свой жизненный путь не так, как предначертал Бог. Я мог видеть и воспользоваться этим. Посмотрев на сумку в руках того человека, я заметил, что из нее торчит дырчатый, как дуршлаг, глушитель. Именно он и явился причиной моего паралича. Помня, с какой силой человек в черном плаще врезал мне, я удивился, как от этого удара не погнулся глушитель. Я снова посмотрел на человека в черном, рука которого сжимала сумку с оружием. Его смуглое лицо не выражало ни волнения, ни удовлетворения. Я увидел на его лице только уверенность профессионала, который отлично знает свою работу. Откуда-то издалека механический голос сообщив о посадке самолета, прибывшего рейсом 132 из Лондона. Это и был наш рейс. Я подумал, что никогда не забуду номера этого рейса, хотя в данном случае он не имел никакого значения: Дюкло должен был умереть прежде, чем встретит меня независимо от выбранного мной рейса. Я посмотрел на Джимми Дюкло. Лицо его было лицом человека, осужденного на казнь. Я прочел на нем отчаяние, но отчаяние человека решительного и хорошо владеющего собой. Он быстро сунул руку под пиджак, и трое людей за его спиной ничком упали на дорожку эскалатора. Я понял, что это означает, гораздо позже. Когда Дюкло выхватил пистолет, раздался глухой звук, и на левом отвороте его пиджака появилась дырка. Он конвульсивно дернулся, наклонился вперед и упал лицом вниз. Эскалатор понес его к площадке, где лежал я, и его мертвое тело уперлось в меня. Никогда не смогу объяснить причину своей скованности в последние секунды его жизни: то ли паралич, то ли уверенность в неотвратимости его гибели. Не могу сказать, что чувствую себя виновным в смерти Дюкло: я был безоружен и ничем не смог бы помочь ему. Странно, но прикосновение его мертвого тела сразу же вывело меня из шокового состояния. Правда, чудесным исцелением это не назовешь: к горлу подкатывали приступы тошноты, и по мере того, как проходил первый шок от удара, в желудке нарастала нестерпимая боль. Лоб также болел, видимо, падая, я сильно ударился. Но зато я снова владел своим телом. Я осторожно поднялся на ноги, чувствуя, что из-за тошноты и головокружения вот-вот упаду снова. Поднялся осторожно, но без посторонней помощи. Все вокруг неприятно раскачивалось, глаза застилал туман,— вероятно, удар головой сказался на зрении. Это показалось мне странным: лежа на полу, я видел вполне нормально. Потом я понял, что у меня слипаются веки, и, ощупав рукой лоб, обнаружил как раз под линией волос кровоточащий порез (вначале мне показалось, что из раны текут потоки крови, но, к счастью, я ошибся). «Добро пожаловать в Амстердам»,— с горечью подумал я и, вытащив носовой платок, приложил его пару раз ко лбу. Зрение восстановилось. На все это ушло не более десяти секунд, но вокруг меня, как всегда бывает в таких случаях, собралась взволнованная толпа. Для людей внезапная и насильственная смерть вроде открытой банки меда для пчел. То и другое привлекает всех, даже если за минуту до этого казалось, что вокруг тебя нет никаких признаков жизни. Я не обращал на них внимания. Как и на Дюкло: ни он, ни я уже ничем не могли помочь друг другу. Обыск его одежды не дал бы никаких результатов. Дюкло был опытным агентом и никогда бы не доверил бумаге, а тем более магнитофону никакой ценной информации. Он полагался только на свою исключительно тренированную память. Человек в черном плаще мог давным-давно сбежать вместе со своим смертоносным оружием. И только ставший привычкой инстинкт и всегдашнее правило проверять даже то, в чем нет необходимости, заставили меня посмотреть в сторону иммиграционного офиса и проверить, действительно ли он исчез. Нет, он еще не сбежал и находился недалеко от зала прибытия пассажиров. Он шел совершенно спокойно, небрежно покачивая сумкой и словно не ведая о том, что творится за его спиной. На какую-то долю секунды я замер в недоумении, но лишь на долю секунды, осознав, что передо мной был настоящий профессионал. Опытный карманный вор на скачках в Аскоте, облегчив стоящего рядом седого джентльмена от бумажника, никогда, если он, конечно, в здравом уме, не бросится бежать под аккомпанемент криков «Держи вора!», зная, что это лучший способ попасть в руки разъяренной толпы. Скорее всего, он спросит у своей жертвы, на какого рысака лучше поставить в следующем заезде. Непринужденное спокойствие, словно ничего не произошло,— обычное поведение тех, кто прошел курс школы преступников. К таким людям относился и человек в черном. Я оказался единственным свидетелем совершенного им преступления, ибо только сейчас, слишком поздно, понял, какую роль в убийстве Дюкло сыграла та троица. Они тоже были в толпе, окружившей убитого, но ни я сам и никто другой не смогли бы доказать их вину. Человек в черном был в полной уверенности, что на долгое время вывел меня из игры и что теперь я уже не причиню ему никаких хлопот. Я пошел за ним. Сказать по правде, эффектной моя погоня не выглядела. Меня мучили слабость, головокружение и ужасная боль под ложечкой. Я даже не мог выпрямиться и шел, наклонившись вперед градусов на тридцать, нетвердой спотыкающейся походкой. Наверное, я был похож на столетнего старца, то ли страдающего радикулитом, то ли что-то ищущего у себя под ногами. Я был только на середине пути, а он уже подходил к двери, когда инстинкт, а возможно, звук моих шагов заставил его оглянуться с той же кошачьей быстротой, с которой он едва не превратил меня в калеку. По тому, как его левая рука мгновенно подняла сумку вверх, а правая нырнула в нее, я понял, что он сразу же засек меня и не спутал ни с одним из своих знакомых столетних старцев. То, что случилось с Дюкло, должно было произойти и со мной: меня настигнет бесславная смерть. Мельком я подумал о том, какое безумие толкнуло меня, безоружного, погнаться за опытным убийцей, в руках которого был к тому же пистолет с глушителем. Я хотел было упасть ничком на пол, но вдруг заметил, что глушитель дернулся и прищуренные глаза человека в черном уставились немного левее. Пренебрегая опасностью получить пулю в затылок, я оглянулся, чтобы посмотреть в том же направлении. Толпа людей, еще недавно окружавшая Дюкло, внезапно потеряла к нему всякий интерес. Теперь ее заинтересовали человек в черном плаще и я. Иначе быть не могло, если учесть мою странную манеру передвижения. На лицах людей были озадаченность и удивление, но отнюдь не понимание того, что происходит. Полностью сознавали все только те трое, которые сопровождали Дюкло на пути к смерти. Лица их выражали не только понимание происходящего, но и холодную решимость. Они энергично устремились за мной с явной целью отправить меня на тот свет. Я снова обернулся. Человек в черном, видимо, сделал кое-какие выводы: убить человека на глазах дюжины свидетелей совсем не то, что убить его при одном свидетеле. Хотя у меня не было сомнений в том, что сочти он это необходимым, то прикончил бы меня, послав всех свидетелей к черту. Размышления об этом я отложил на потом и снова побежал, но теперь уже более уверенно — например, как бодрый пенсионер лет семидесяти. К явному удивлению и растерянности служащих человек в черном побежал через иммиграционный зал. А здесь не принято, чтобы посторонние бегали по залу, не обращая ни на кого внимания. Любой должен остановиться, предъявить паспорт и сообщить о себе краткие сведения. Когда пришел мой черед пересечь этот зал, поспешное бегство человека в черном, а также мои неуверенные шаги и кровь на лице заставили служащих понять, что происходит что-то неладное. Двое из них попытались задержать меня, но я отмахнулся от них. В своих жалобах они впоследствии, конечно, употребили не слово «отмахнулся», а совсем другое. Я хотел проскочить в дверь, за которой только что скрылся убийца, но столкнулся с идущей навстречу девушкой. Я шагнул вправо, чтобы пропустить ее, но она тоже шагнула вправо, я шагнул влево — и она туда же. Мы никак не могли разминуться и топтались в дверях: я уступал дорогу ей, она мне. Такое можно наблюдать довольно часто на людских тротуарах. Этот утомительный танец может продолжаться до бесконечности. Я всегда восхищаюсь искусными пируэтами, но сейчас мне было не до этого. Сделав еще одну неудачную попытку, я крикнул: «Пропустите меня, черт возьми!» Более того, схватив за плечо, я резко оттолкнул ее в сторону. Мне показалось, что она стукнулась о косяк двери и вскрикнула от боли, но я помчался вперед, решив, что попрошу у нее прощения, когда вернусь. Я вернулся гораздо раньше, чем предполагал. «Танцы» в дверях продолжались всего несколько секунд, но человеку в черном плаще их было достаточно. Когда я выскочил в переполненный людьми вестибюль, убийца бесследно исчез. В такой толпе невозможно было бы найти даже вождя краснокожих в полном боевом облачении. А пока я представлюсь властям, он будет уже на полпути в Амстердам. Даже если бы власти немедленно перешли к действиям, им все равно не удалось бы задержать этого человека: у профессионалов есть множество способов избавиться от преследования.