Девушка подняла голову. Слезы ее уже высохли. Труди улыбнулась, послушно кивнула, сняла руки с моей шеи и встала. Потом она подошла к инспектору, взяла у него куклу, поцеловала его, подбежав ко мне, поцеловала меня и вышла из комнаты в сопровождении Херды. Я облегченно вздохнул, едва удерживаясь, чтобы не вытереть платком лоб. — Жаль, что вы не предупредили меня насчет Труди и Герды. Кто она, эта Херда? Няня? — Старая прислуга, как сказали бы в Англии. Ван Хельдер сделал большой глоток виски. Видимо, он действительно нуждался в этом. Я сделал то же самое. Возможно, я еще больше нуждался в виски: он уже привык к такому зрелищу, а я нет. — Раньше эта женщина была экономкой моих родителей. Она с острова Хайлер в заливе Зейдер-Зе. — Жители этого острова несколько консервативны в отношении одежды. Гер да живет у нас всего несколько месяцев, но вы сами видели, как ловко она управляется с Труди. — А Труди? — По умственному развитию девочке восемь лет. Последние пятнадцать лет она оставалась восьмилетним ребенком и, видимо, навсегда останется им. Вы, наверное, уже догадались, что она мне не дочь. Но даже родную дочь я не смог бы любить сильнее. Труди — дочь моего брата. До прошлого года мы вместе работали в Кюрасао: я — по борьбе с наркотиками, он — начальником охраны одной нефтяной компании. Несколько лет назад умерла его жена, а потом брат и моя жена погибли в автокатастрофе. Труди осталась одна, и я ее удочерил. Тогда я не хотел брать девочку, а сейчас не представляю, как мог бы жить без нее. Моя Труди никогда не повзрослеет, майор. А ведь, вероятно, многие его подчиненные считают, что их начальник счастливый человек и что его единственная забота — засадить за решетку побольше преступников. Не найдя слов для выражения сочувствия (это никогда не удавалось мне), я спросил: — А эта привычка?.. Когда вы заметили ее? — Бог знает... Задолго до того, как об этом узнал мой брат. Видимо, много лет назад. — Некоторые уколы сделаны совсем недавно. — Сейчас она проходит курс лечения. Вы считаете, что у нее слишком много следов от уколов? — По-моему, да. — Герда сторожит ее, как дракон. Каждое утро они вместе ходят в парк. Труди очень любит кормить птиц. Днем Труди спит. К вечеру Герда устает, а меня по вечерам часто не бывает дома. — Вы думаете, за ней следят? — Боюсь, что да, хотя не знаю, как это им удается. — Наверное, через нее они хотят оказать давление на вас? — Да. Ведь у Труди нет денег, чтобы платить за наркотики. Им невдомек, что я скорее соглашусь на ее медленную смерть, чем скомпрометирую себя. Именно поэтому они и не отступаются. — Но вы могли бы поместить Труди под круглосуточное наблюдение. — —Это можно сделать только официальным путем, а такие официальные просьбы автоматически передаются в органы здравоохранения. Ну, а что потом? —Только клиника,— согласился я.— Клиника для умственно отсталых детей, а оттуда ей никогда уже не выйти. — Никогда. Не найдя никаких других слов кроме «до свидания», я встал и вышел из дома. Глава 4 Вторую половину дня я провел у себя в номере, просматривая аккуратно подобранные и снабженные перекрестными индексами дела, которые мне передали работники Ван де Граафа. В делах были описаны все случаи, связанные с наркобизнесом, которые произошли в Амстердаме за последние годы. Кроме того, там были материалы по судебным процессам об употреблении наркотиков. Чтение это было весьма полезным и интересным, но, конечно, на любителя. Все, о чем я читал, касалось смертей, деградации, разрушенных семей, сломанных судеб. Много времени ушло на то, чтобы систематизировать перекрестные индексы, но в этих материалах не было стройной системы, и я решил оставить все как есть, тем более что даже у таких опытных людей, как Ван де Грааф и Ван Кльдер, с систематизацией дело обстояло тоже не лучшим образом. Вечером я спустился в холл, протянул ключ администратору и с удивлением заметил, что прежняя крокодилья улыбка, которой он встречал меня, уступила место почтительному выражению лица. Видно, кто- то посоветовал ему прибегнуть в отношении меня к другой тактике. — Добрый вечер, мистер Шерман!—его заискивающий голос показался мне еще более неприятный, чем обычно.— Извините меня, пожалуйста, за вчерашнее. Я был так расстроен, что... — Ерунда! Хватит об этом! Я понимаю, что вы были растеряны и взволнованы.— Мне не хотелось казаться менее вежливым, чем он. Я посмотрел в окно. На улице, как обычно, шел дождь. — Погода сейчас самая подходящая для прогулки, мистер Шерман! — Я не собираюсь на прогулку. Сегодня вечером я пойду в Заандам. Он поежился. — Остается вам только посочувствовать.— Очевидно, администратор знал о Заандаме больше меня, особенно если учесть, что это название я отыскал на туристской карте всего несколько минут назад. Я вышел на улицу. Невзирая на дождь, шарманщик стоял на своем обычном месте, а его визгливый инструмент на полную громкость играл Пуччини. Ну и досталось же бедному композитору! Я подошел, немного постоял, незаметно разглядывая группу худых, плохо одетых подростков, с восторгом слушающих музыку (если только эти ужасные звуки можно было назвать музыкой). Внезапно шарманщик спросил: — Как вам нравится эта музыка, господин? Я обернулся. Старик вопрошающе посмотрел на меня и улыбнулся. — Музыка — дело хорошее. — Согласен с вами. Я пристально посмотрел на него. Он был так стар, что мне стало жаль его. Я улыбнулся ему так, как улыбается истинный ценитель музыки своему коллеге-музыканту, и сказал: — Вечером я иду в оперу и обязательно вспомню о вас! — Вы очень добры, господин. Внезапно жестяная банка оказалась перед самым моим носом, я бросил в нее две монеты. — Вы слишком добры, господин. У меня были свои особые подозрения насчет старика, и я подумал, что не я, а он слишком добр ко мне. Я вернулся на тротуар и кивнул швейцару. Тот, словно фокусник, махнул рукой, и рядом со мной появилось такси. — В аэропорт Скипхол! Такси тронулось с места, но у первого же светофора я заметил, что за нашей машиной под прикрытием двух других едет «мерседес» с желтой полосой, который я тут же узнал, потому что несколько раз видел его на стоянке у отеля. Конечно, я мог ошибаться. Загорелся зеленый свет, и мы свернули на Вейзельстраат. «Мерседес» повернул за нами. — Остановите машину. Мне нужно купить сигареты,— сказал я и вышел из такси. «Мерседес» тоже остановился, хотя из него никто не вышел и в него никто не сел. Войдя в холл гостиницы, я купил сигареты, которые мне были абсолютно не нужны, расплатился за них и снова вышел на улицу. «Мерседес» стоял на том же месте. Через несколько минут я попросил шофера свернуть направо и ехать вдоль канала Принсенграхт. — Но ведь это в противоположную сторону от аэропорта! — воскликнул он. — Именно, туда мне и надо! Будьте добры, сверните направо. Вслед за нами то же самое проделал и «мерседес». — Остановите машину! «Мерседес» снова остановился. Теперь все ясно — это не совпадение. Я подошел к «мерседесу» и, распахнув дверцу, увидел, что за рулем сидит маленький, толстый человечек в потертом синем костюме. Вид у него был явно не респектабельный. — Вы свободны? — Нет.— Он оглядел меня с головы до ног, пытаясь изобразить на своем лице смесь легкого презрения с наглым безразличием. Но, видимо, он был очень плохим актером. — Почему вы остановились одновременно с нами? — А почему я не могу остановиться и закурить? Разве есть закон, запрещающий это делать? — Но вы же не курите. Вам известно полицейское управление на Марниксстраат? Лицо его вытянулось, и я понял, что он отлично знает это учреждение.