Я не люблю видеть сны о прошлом. Они всегда приходят в неподходящий момент. Вот сейчас, именно сейчас для них совсем не время: я на краю пропасти и меня стремительно тянет вниз. Прошлая жизнь закончена навсегда, я никогда больше не вижу тех людей, которые были со мною рядом, и никогда не вернусь в страну, которая была моей родиной. Сейчас я в большой опасности. Я должна бы не спать ночами от ужаса, но я сплю, и сплю крепко. Видения о прошлом приходят ко мне лишь под утро. Я ворочаюсь, но не могу проснуться. Картина первая. Я шарю руками в пыли, вытаскивая рисинки. Какой-то прохожий просыпал рис из мешка прямо возле нашего дома. Он громко выругался, затопал ногами, втаптывая просыпанное в дорожную грязь, и пошёл себе дальше. Соседи ходят вокруг и поджимают губы: они и сами собрали бы рис, но им стыдно поднимать то, что топтал босыми ногами какой-то чужак. Тогда мать посылает меня и делает вид, что я сама это придумала – выколупывать зёрна риса из пыли и мусора. Мне три года. Вечером мне дадут немного варёного риса в глиняном черепке. Картина вторая. Мать лежит на тощем футоне и стонет. В хижине сумрачно, дождь льётся сквозь дыры в потолке и на полу собираются лужицы. Я поджимаю ноги, чтобы не касаться воды. Перед матерью на коленях стоит пожилой мужчина. Это доктор. Его прислали соседи – они устали слушать, как стонет и кричит моя мать. Одежда матери распахнута, и доктор ощупывает короткими толстыми пальцами её шею и грудь. При этом он качает головой и что-то бормочет. Картина третья. Я плачу: у меня болит живот. В приюте, куда меня забрали, кормят только редькой и изредка чем-то другим, чему я не знаю названия. Мы все мучаемся животами от такой еды, но взрослые учат нас быть благодарными. На улице, говорят они, есть совсем нечего. Выбирайте сами, что вам больше нравится – мусор и объедки или эта свежая, приготовленная на огне еда. Картина четвёртая. Я живу у торговки рыбой. Я совсем не помню её лица, но помню, что живот у неё был круглый, а пальцы на ногах кривые. Целыми днями я перебираю и чищу рыбу. Мы встаём очень рано, чтобы успеть купить у рыбаков их ночной улов, и идём на рынок с полными корзинами рыбы и моллюсков. Рыба долго лежит на солнце и начинает пованивать, над ней кружатся мухи, а хозяйка ругается, будто это я виновата. Мне кажется, что я вся провоняла рыбой так, что этот запах не отвяжется от меня и в старости. Местные ребятишки кличут меня Рыбьей Кишкой. «Гляди-ка, снова Рыбья Кишка пришла!» А ведь меня зовут Сора, это значит – Небо. Но в реальности я редко вижу что-то кроме пыльных дорог и дощатых прилавков. Картина пятая. Я попадаю в школу для бедных детей. Теперь я уже не живу у торговки рыбой: мы, три десятка маленьких девочек, обитаем все вместе в узком, длинном здании, в котором имеются только два маленьких окна с торцов. Днём мы тут учимся, вечером разворачиваем наши тюфяки и спим. Кормят нас однообразно, но вполне сносно, одевают в уродливую форму, в которой невозможно дышать, заставляют носить башмаки. Мне совсем не нравится учиться: я не понимаю, как живой человек может запомнить столько иероглифов. Но нерадивых учениц больно бьют палкой по ладоням. Мне часто достаётся: я молчалива, замкнута, у меня нет подруг. Моё прозвище «Рыбья Кишка» просочилось даже в стены школы, так меня здесь все и называют. Даже учительница – за глаза. Она считает меня дурочкой и потому особенно любит меня наказывать. Она убеждена, что я никому не пожалуюсь. Картина шестая. Меня снова побили, и я сбежала с уроков. Начало марта, но уже тепло, так что я в одной рубашонке долго-долго бегу по дороге мимо каких-то зданий и деревьев, задыхаясь от плача. И вдруг попадаю в прекрасный сад, весь розовый от цветущих слив. Иду по саду медленно, осторожно, боясь спугнуть это волшебство, и выхожу к небольшому, но красивому и, видно, старинному дому. На нарядном мостике через ручей стоят очень красивая молодая дама в шёлковом кимоно и девочка в школьной форме – не такой уродливой, как у меня, а светлой и праздничной. И в руках у девочки кукла. Ах, какая это кукла! Зрение у меня острое, я хорошо вижу издалека. Раньше я думала, что куклы – это деревянные раскрашенные чурбанчики, у которых иногда вращается голова. Но у меня и таких-то никогда не было… А эта кукла была похожа на живую девочку: тёмные чуть вьющиеся волосы, настоящие ручки и ножки, пышное синее платье. Я сначала так и подумала, что это живая девочка, только очень маленькая. Дама в кимоно и школьница увидели меня. Дама что-то сказала и ласково помахала мне рукой, а девочка сбежала с мостика и направилась в мою сторону. От страха у меня ноги к земле приросли: я ещё никогда не видела ничего настолько нежного, чистого и счастливого. – Здравствуй! Как тебя зовут? – улыбнувшись, спросила девочка. «Рыбья Кишка» – захотелось сказать мне. Но я промолчала. Никто не учил меня разговаривать с красивыми и богатыми девочками. – А меня зовут Хина-тян. А это моя новая кукла, – продолжала девочка, ничуть не смущаясь моего молчания. Кажется, в этот момент у меня на лице даже выступил пот. Мне хотелось провалиться сквозь землю. – Ты из школы для сироток, да? Я кое-как кивнула. Хоть на это у меня хватило соображения. – Ты бедняжка! – воскликнула девочка. Тут на её личике отразилась какая-то борьба. Она нахмурилась, покусала губки и вдруг… протянула мне свою красавицу-куклу. – Вот, бери! Я же вижу, что она тебе нравится! Я в ужасе замотала головой и спрятала руки за спину. – Бери! – настаивала девочка, толкая мне куклу. – У меня ещё есть. Возьми, пожалуйста, а не то я обижусь! Этот аргумент на меня подействовал. Я протянула руки, взяла шёлковую, хрупкую, душистую куклу и прижала её к груди. – Меня мама зовёт. Пока! – довольно улыбнулась девочка и побежала обратно к красивой даме. Отступая в тень, я слышала, как женщина сказала дочери: – Ты хорошо поступила, Хина-тян. Эта бедная девочка во все глаза смотрела на твою куклу. Хина что-то ласково проворковала в ответ. Но ведь я смотрела не на куклу. Я смотрела на неё. Вчера Бодлер так и не вернулся. Мы не увидели свежих следов от колёс, поэтому решили, что во время нашего отсутствия никакой транспорт не приближался к дому. Мы так замёрзли, намучились и устали, что рады-радёшеньки были увидеть натопленную гостиную и накрытый к ужину стол. Светящаяся радушием Доротея и не подумала поинтересоваться, куда это мы пропадали. Смешно: после нашей неудачной прогулки мы и сами обрадовались ей, как родной. После ужина мы разошлись по комнатам. Я была так счастлива оказаться в чистой постели, что уснула в один миг, обняв Хину. Этой ночью я даже не слышала скрип, как раньше. Я просто спала и видела сны о прошлом. Утром все собрались за завтраком. Козетта была не в духе, Ли и Бен выглядели помятыми, зато Куница был спокоен, как всегда, а малышка прыгала по всей комнате и цеплялась за каждого из нас. Мне стало стыдно, что вчера мы ушли без неё. Что бы с ней сталось, если б наш побег удался? – Доброе утро, молодые господа! – приветствовала нас Доротея, внося огромную миску с оладьями, от которой к потолку поднимался сладко пахнущий пар. Мы в ответ кисло покивали. – Ну и что мы будем делать? – дождавшись, когда экономка уйдёт, спросил Бен. – Спроси чего полегче, – раздражённо откликнулась Козетта и потёрла виски. – Похоже, сбежать отсюда нельзя. А оставаться здесь… кто знает, опасно или не опасно. – Может, дождёмся Бодлера? – робко предположил Ли. В отсутствие слуги и сутки приключений спустя он стал как шёлковый. – Твой Бодлер ещё вчера должен был вернуться, у него ведь есть автомобиль! – Козетта так дёрнула рукой, что пролила несколько капель чая себе на платье. – Чёрт! Всё из-за тебя! – Самое глупое, что мы сейчас можем сделать – это переругаться между собой, – остановил её Куница, и девушка послушалась, – если мы не в силах уйти, то мы должны понять, что здесь происходит. – Чушь какая-то происходит, – вставил Ли. – Можно и так сказать, – Куница кивнул, – что мы можем с этим сделать? Тут все начали переглядываться и вопросительно мычать. На меня никто не посмотрел. – Мы можем… например, обыскать дом, – сам себе ответил Куница. – Точно! – воскликнул Бен. – Мы должны найти тех, кто здесь прячется! – Но по одиночке нам лучше не ходить, – терпеливо продолжал Куница, – мало ли, какие опасности нас поджидают. Предлагаю разделиться так: Бен и Сора обыщут первый этаж, Ли и Козетта второй. А я осмотрю всё вокруг дома, включая близлежащий лес. – Только не заблудись там, как вчера, – снова не удержался Ли. – Не заблужусь, – Куница и не подумал обидеться на подколку, – все согласны? – Когда начинаем? – Козетта вытерла руки салфеткой и встала. – Лучше прямо сейчас. Если что-нибудь случится – кричите, зовите на помощь. В общем, действуйте. – Куница тоже поднялся. – Встречаемся здесь. Хотелось ли мне идти обыскивать дом? Нет, совсем не хотелось. Во-первых, я не доверяла моему спутнику, мне хотелось бы пойти с Куницей, который вёл себя как лидер. С другой стороны, хорошо, что мне не достался Ли: этот, наверное, первым делом спрячется за козеттину юбку. Во-вторых, я чувствовала себя относительно спокойно только в гостиной и в собственной комнате, а в другие помещения я не заходила и не испытывала желания заходить. Ну и в-третьих: Доротея обитала где-то на первом этаже, а именно первый этаж и предстоит обследовать нам с Беном. Мы неминуемо наткнёмся там на экономку. А она, несмотря на всю свою миловидность, даже и не человек. Но я как обычно ничего не возразила. И Бен не стал спорить. Он, наверное, тоже счёл нашу миссию более опасной, и теперь радовался, что его распрекрасная Козетта будет от этой опасности защищена. Обо мне он, разумеется, не подумал. Мы все пожали друг другу руки, как полковые товарищи перед атакой, и разошлись. Ли и Козетта поднялись на второй этаж. А мы с Беном, немного потоптавшись в холле, открыли дверь и вышли в коридор. Здесь мне ещё быть не приходилось. Коридор был довольно узкий, но светлый от четырёх больших окон. Напротив каждого окна находилась дверь. – А что мы, собственно, ищем? – спросила я. Бен посмотрел на меня так, будто с ним заговорила табуретка или прикроватная тумбочка. Помедлив, он всё-таки ответил: – Людей. Мне почему-то казалось, что никаких людей мы тут не найдём. А то, что найдём, может оказаться пострашнее людей. Но вести разговоры с Беном мне не хотелось. Он повернул ручку первой по счёту двери и заглянул. Я встала за его плечом. Там была комната как комната: шкаф, конторка, два кресла. Кровати не было. Тут никто не жил. – В прошлый раз эта дверь была закрыта, – зачем-то сообщил Бен. Мы не стали заходить в комнату и пошли дальше. За второй дверью обнаружилась бельевая, за третьей – пустая комната, набитая пыльными деревянными ящиками, часть из которых были заколоченными, часть нет. Из любопытства мы заглянули в один: там лежали старые книги почему-то на немецком языке. В четвёртой комнате друг напротив друга стояли два стула, а больше там ничего не было. Дверь в конце коридора вела в кухню. – Там Доротея, наверное, – прошептал Бен, прикасаясь к ручке. Я подавила в себе желание сбежать, но всё-таки укрылась за спиной Бена. Он толкнул дверь и вошёл. Да, перед нами была большая, очень просторная кухня, на которой одновременно могли трудиться несколько поваров. Но Доротея находилась там одна: стоя у стола, она энергично месила тесто. – О, молодые господа! – приветствовала она нас. – Что вам угодно? – Доротея, вы… – начал Бен и запнулся. Он проглотил комок в горле и договорил: – я думал, вы экономка. А вы ещё и кухарка? – Что вы, кухарка просто отлучилась по делам, – улыбаясь, ответила Доротея, – а я никак не могу оставить дорогих гостей без мясного пирога к обеду. – А-а… спасибо. – промямлил Бен и огляделся. Я тоже огляделась. Кухня была огромная, здесь разместилось множество шкафчиков, столиков, разных баночек-скляночек и других приспособлений для приготовления пищи. Но человеку вроде бы спрятаться было некуда. Если он не залез в печь, конечно. – Ну… мы тогда пойдём? – Бен вёл себя очень странно. Он переминался с ноги на ногу и всё шарил глазами по кухне. – Всего вам хорошего, молодые господа! – Доротея помахала нам белой от муки рукой. И мы ушли. Весь обыск первого этажа занял от силы минут пятнадцать.