– Кошмар приснился, – ответила женщина в черном купальнике. – Сны средь бела дня? – Разве тебе ничего не снится? – Ничего. Никогда. – Какой ужасный сон, господи! – теперь дрожали лишь ее пальцы. – Что же в нем ужасного? – Не знаю, – отвечала она, словно и вправду не знала. Ей приснилось что-то страшное, но она забыла, что именно. Теперь, не открывая глаз, она пыталась вспомнить. – Я тебе снился, – сказал он, лениво потягиваясь. – Нет, не ты, – возразила она. – Точно я, – улыбнулся он себе самому. – Изменял тебе с другой, ну конечно. – Нет. – Мне лучше знать, – настаивал он. – Я развлекался с другой, а ты нас застукала и случайно меня пристрелила, или что-то в этом роде. Она непроизвольно вздрогнула: – Прекрати. – Дай-ка угадаю, – продолжал он, – какой она была? Джентльмены предпочитают блондинок, не так ли? – Перестань, не шути так, – попросила она, – мне действительно нехорошо. Он открыл глаза: – Что, в самом деле так страшно? Она кивнула: – Иногда днем я вижу кошмары, а потом весь день чувствую себя так плохо. – Прости, – он взял ее за руку. – Может, хочешь чего-нибудь? – Не хочу. – Ванильный рожок, эскимо? Может, колы? – Спасибо, дорогой, правда не хочу. Со мной все в порядке. Просто в последние четыре дня что-то не так. Совсем не так, как в начале лета. Что-то случилось. – Не с нами же случилось, – ответил он. – Нет-нет, конечно, не с нами, – поспешно согласилась она. – Ты не чувствуешь, что что-то изменилось вокруг? Даже пирс не такой, как раньше, и парк развлечений, и все остальное. Даже у хот-догов вкус другой. – То есть как это? – Они на вкус какие-то старые. Трудно объяснить. У меня аппетит пропал. Скорей бы уже кончился отпуск. Правда, больше всего на свете мне сейчас хочется домой. – Завтра и так последний день. Ты же знаешь, чего мне стоила эта лишняя неделя отпуска. – Знаю, – ответила она. – Все вокруг мне теперь кажется странным, переменившимся. Я не понимаю. Почему-то вдруг мне захотелось убежать отсюда. – Может, сон виноват? Я с блондинкой, и внезапная смерть? – Да прекрати же, – взмолилась она. – Нельзя так говорить о смерти! Она прижалась к нему: – Если бы я только знала, в чем дело. – Не бойся, – он погладил ее. – Я не дам тебя в обиду. – Все дело в тебе, а не во мне, – прошептала она. – Мне показалось, ты устал от меня и бросил меня. – Зачем же? Я люблю тебя. – Я такая глупая, – она натянуто рассмеялась. – Боже, какая же я глупая. Они тихо лежали под солнечным небом. – Знаешь, – проговорил он задумчиво, – я что-то тоже почувствовал. Здесь что-то изменилось. Что-то не так. – Хорошо, что ты тоже это понял. Он сонно покачал головой, чуть улыбнулся, зажмурился, поглощая солнце. – Мы сходим с ума, – бормотал он, – мы сумасшедшие. Оба. Морские волны мягко касались берега, трижды. Настал полдень. Солнце нещадно палило в небе. Горячие, блестящие белые яхты качались в водах гавани. Ветер принес запах жареного мяса с луком. Песок шелестел, причудливо растекался узорами, как огромное плавящееся зеркало. Слышно было, как тихо звучит радио. Они лежали на песке, как две темных стрелы, неподвижно, настороженно прислушиваясь. Чуть трепетали их ресницы, и языки касались пересохших губ. Соленый пот выступал на бровях, но его тотчас иссушало солнце. Не открывая глаз, мужчина поднял голову, словно услышал что-то. Радио вздохнуло. Он опустил голову, но ненадолго. Она почувствовала, что он снова приподнялся. Приоткрыв один глаз, увидела, что он осматривается, облокотясь на песок, глядит на пирс, на небо, волны и пляж. – Что-то не так? – спросила она. – Да вроде ничего, – ответил он, вновь распростершись на песке. – Ничего? – переспросила она. – Кажется, я что-то слышал. – Наверное, радио. – Нет, не радио. Что-то еще. – Значит, не наше радио, а чье-то еще. Он не отвечал, и она чувствовала, что он сжимает и разжимает кулак. – Да что за черт, – напрягся он, – опять. Теперь прислушались оба. – Ничего там нет… – Тише! – крикнул он. – Господи, да что же это… Волны бросались на берег, безмолвные зеркала с шуршанием разлетались тысячей осколков. – Кто-то поет, слышишь? – Что? – Клянусь, там кто-то поет. – Чушь какая. – А ты послушай! Снова прислушались. – Вообще ничего не слышу, – холодно ответила она.